Вспышка воспоминаний ослепила ее.
Люси не видела постели, крови, грязи, мух. Она слышала, как Джейни и Ной разговаривают где-то далеко. Кровь глухо пульсировала в ушах. Колени подламывались, но она заставила себя держаться.
Люси, соберись, возьми себя в руки.
Она прислонилась к стене, когда ноги не послушались ее. Вспоминания одно за другим били ее, быстро сменяя друг друга.
Матрас. Нож. Веревки. Злобный глаз камеры. Наблюдает. Все время наблюдает.
Возьми-себя-в-руки…
Люси передвинулась. Желание бежать было настолько сильным, что она оперлась на дверь. Острая щепка вернула ее в реальность. Цвета вокруг стали яркими, и она прикрыла глаза.
Всё в порядке. Вдох. Выдох.
Заклинание работало. Голоса вернули ее в настоящее.
Джейни рассказывала, что они обнаружили в комнате, как лежало тело… Люси сосредоточилась на хриплом размеренном голосе детектива.
Ной смотрел на нее без выражения, но в глазах его стоял вопрос. Или он сомневался в собственном решении взять ее с собой сюда? Господи, что он должен думать? Это же было всего несколько секунд, или ее паника была так очевидна?
Кинкейд выдавила бодрую улыбку и отмахнулась от мух. Она не знала, поверил ли ей Ной.
Ты не прикидываешься. Ты в порядке. Ты держишь себя в руках.
– Только, – говорила Джейни, – коронер сказал, что внешних признаков насилия нет. Но это не важно, поскольку тут что-то другое, не просто убийство проститутки.
– То есть? – спросил Ной.
Люси прикусила губу, чтобы не сделать замечания о пренебрежении детектива к проститутке. Физическая боль помогла ей справиться с паникой. Кинкейд глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Она, выросшая среди копов и поработавшая в морге, знала, что копам необходимо периодически отключаться. Они не могут смотреть на жертву как на личность, иначе гнев и расстройство не дадут им делать четкие выводы. Но она все равно смотрела на жертв как на людей, и хотя не могла оправдать образ жизни проституток, сочувствовала девушкам, которых жизненные обстоятельства вынудили уйти на улицу.
– Вам самим надо посмотреть. Вряд ли мы тут много найдем – слишком много народу тут перебывало, слишком редко тут убирались, – но я отправила сюда моих лучших экспертов. Вызвала менеджера ночной смены, поскольку дневной клянется, что никогда этой девушки не видел.
– Вы ему верите?
Джейни пожала плечами.
– Ну, посмотрим. Не знаю, говорит ли тут вообще кто-нибудь правду; они копов не любят, не хотят, чтобы их связывали с этим делом, не желают стучать ни на кого… – Она выглянула из двери на толпу, и в ее хриплом голосе послышалась горечь. – Им плевать на убийство – не хотят говорить, и всё.
Джейни протянула им стерильные перчатки из коробки, стоявшей на шкафу. Люси натянула их. Знакомая рутина успокаивала. Теперь она осмотрелась пристальнее, подмечая то, что Ной наверняка успел заметить, пока она тихо паниковала на пороге, что вовсе не было связано с самим преступлением. Пропитанный кровью матрас был грязным еще до убийства.
– Она умерла здесь? – спросил Армстронг.
– Ее нашли на полу. – Джейни указала на карточку с номером рядом с кроватью. – Была частично завернута в простыню.
– При таком количестве крови она должна была умереть еще на кровати, – сказала Люси.
– Как я и говорила, он ей почти отрезал голову. – Джейни показала на брызги крови на стене за кроватью, с наклоном влево. – Наш эксперт говорит, что убийца – левша. По траектории капель мы сделали вывод, что оба стояли. Возможно, он порезал ее, а потом бросил на кровать, где она истекла кровью. Правда, менеджер, который ее нашел, клянется, что она лежала на полу и что он ничего не трогал. Но кто же, мля, знает?
Она без комментариев достала портмоне и переложила из одного отделения в другое еще одну монетку.
– Но почему? – задала риторический вопрос Люси, обводя взглядом комнату. Ни чемодана, никаких личных вещей. – Есть какие-нибудь ее вещи? Туалетные принадлежности?
– Ни чемодана, ни кошелька. Несколько дорожных бутылочек – шампунь, лосьон, мыло, зубная паста – в ванной. Мы все собрали и опечатали. Но никакой одежды. Только футболка, которая была на ней, и пара сандалий у кровати.
– Странно, – сказал Ной. – Она же не могла ходить в одной футболке.
– Я и более странные дела видала, – сказала Джейни.
– Убийца мог забрать ее вещи, – заметил Армстронг. – Но зачем? Разве у нее было что-то ценное? Зачем забирать ее одежду?
– Я служу в полиции двадцать девять лет и могу сказать только то, что большинство убийц – тупые скоты, – ответила Джейни. – Кто знает, почему они делают то, что делают?
Мотивация убийцы и виктимология[6] были одинаково важными психологическими инструментами в раскрытии преступлений.
– Если б это был приступ ярости, я ожидала бы большей жестокости, – сказала Люси. – Множественные колотые раны. Кровь повсюду. Следы борьбы. А здесь… – она замялась, подыскивая слово.
– Эффективность, – сказал Ной.
– Именно.
– Когда жертву арестовали год назад, у нее был сутенер? – спросил Ной. – У вас есть дело на нее?
– Она не говорила, чтобы у нее был сутенер, но скорее всего врала. Она не постоянно работала проституткой – сказала, что сама из Джерси. У тамошних копов ничего на нее нет. Возможно, солгала и тут.
– У вас есть ее постоянный адрес?
– Если хотите взять дело, я сброшу вам файл, как только мы закончим здесь.
– Вы хотите передать это дело ФБР? – спросил Ной, не в силах скрыть удивления.
– Ну, не со всеми потрохами, но я дам вам наводку, если будете держать меня в курсе. На мне сейчас двадцать три дела и бог знает сколько «висяков». Хотя я не люблю, когда вы, федералы, налетаете и хватаете все, что вам нравится, я понимаю, когда надо просить помощи.
– У нас тоже дел хватает, – сказал Армстронг. – Не знаю, что, по-вашему, мы могли бы сделать такого, чего не может сделать ваш более чем квалифицированный отдел.
– Возможно, и так, – ответила Джейни. Люси заметила, как ее взгляд перешел с Ноя на залитую кровью постель. Она почти слышала мысли полицейской.
Никому нет дела до очередной убитой проститутки.
Для Люси было невыносимо думать, что убийство Николь Беллоуз ляжет в долгий ящик. Черная проститутка в неспокойном районе – вряд ли это привлечет много внимания. Джейни была хорошим копом, но если она не найдет никакого следа в течение следующих семидесяти двух часов, то место этого явного «глухаря» займут три новых дела.
– Но мы можем его расследовать, – вмешалась Люси.
Ной резко повернулся к ней, широко распахнув глаза. Кинкейд никогда не видела в них столько удивления и злости. Она поняла, что перечит ему, хотела было извиниться, но не могла заставить себя отступить. Если не она привлечет внимание к убийству Николь Беллоуз, то кто?
– Джейни сказала, что убийца оставил послание; так, может, посмотрим на него, прежде чем списывать дело в «глухари»? – Люси почти выдавливала из себя слова. – Это не просто убийство. А вдруг оно сходно с каким-нибудь нерасследованным случаем? Что, если убийца нацеливается на следующую проститутку? И сколько молодых женщин должны умереть, прежде чем мы обратим на это дело внимание? Венди Джеймс у всех на слуху, но черная проститутка в гетто не удостоится даже упоминания в газете, не говоря уже о пятичасовых новостях.
Она зашла очень далеко. Ной только раз стиснул кулаки, но для человека, редко показывавшего характер, это было очень заметно.
– Извини, – искренне сказала Люси. – Не знаю, что на меня нашло.
Но она точно знала, откуда этот всплеск ярости – из-за страха. Страха за то, что такие жертвы, как Николь Беллоуз, будут забыты. Страха, что последуют другие жертвы и никому не будет до этого дела. Что, если они не найдут убийцу и не посадят его, Николь Беллоуз будет преследовать ее в кошмарах. Но еще хуже – то, что она не сможет остановить насилие.
Ной, ничего не ответив Люси, повернулся к Джейни.
– Где послание?
По лицу Рейд было видно, что ее раздирает любопытство, но она просто ответила:
– В ванной. Увидите сразу.
Ной первым вошел в маленькую ванную. Двоим там было не развернуться, так что Люси пришлось подождать. Выйдя, Армстронг сказал:
– Я позвоню начальству.
Он вышел из номера мотеля, не глянув на Люси. Она вошла внутрь. У покрытой потеками и пятнами крови раковины умывальника-стойки не было края. Внутри потрескавшейся раковины лежала крупная крыса, мертвая и выпотрошенная. Кишки несчастной твари были наполовину выпущены и лежали кровавым комком. Изуродованная крыса сама по себе была отвратительна. Но ее кровью было написано послание на старом потрескавшемся зеркале.