Уинстон Грэм - Уорлегган

При обрушении погибли два человека, а трое получили серьезные увечья. Все штреки в глубине шахты обрушились вместе с лестницами, подъемниками и площадками. В пыли не было видно ничего, кроме груды камней, в которой яростно копались с десяток человеческих фигур. Число погибших увеличилось до пяти, но троих нашли живыми, они услышали, как началось обрушение, и отбежали в сторону, прижавшись к стене. Сильнее всего досталось Эллери и Джо Нэнфан, которые провели под завалом четыре часа, прежде чем их достали.

Дуайт ненадолго спустился, но вскоре понял, что на поверхности принесет больше пользы, и поднялся с первым искалеченным, которого вытащили из-под завала. Сарайчик для переодевания превратили в нечто вроде лазарета, там лежали шестеро шахтеров. В приступе паники кто-то послал за доктором Чоуком, и тот временно позабыл о неприязни к молодому сопернику. Один шахтер сломал руку, и Чоук отхватил ее выше локтя, не успела Демельза отвернуться. Ее замутило. С ножом в руке доктор оглядывался в поисках новой жертвы и разочарованно стянул узлом брови, когда оказалось, что больше оттяпать нечего. Когда поднялся Дуайт, он перебинтовывал рану на голове, и доктора обменялись несколькими ледяными словами, а потом сосредоточились каждый на своем деле.

Последних двух выживших подняли на поверхность уже после полуночи, и вскоре Дуайту стало ясно, что Джо Нэнфан — не жилец. На него упала балка, раздробив левое бедро, по животу расползался огромный синяк, показывая внутренние повреждения. Он взмок и судорожно дышал. Дуайт делал, что мог, дал ему настойку опия и перевязал живот, чтобы ему стало полегче.

Эллери лежал без сознания, получив глубокую рану на виске. Можно было бы провести трепанацию, чтобы кость не давила на мозг, и Чоук сказал, что стоит попробовать, потому что ему все равно нужно практиковаться, но потом все же решили оставить раненого в покое.

Росс всю ночь провел внизу, и Демельза опасалась нового обрушения. Другие копали по очереди, он же постоянно оставался внизу. В четыре часа Демельза сама решила спуститься, но Дуайт ей не позволил. Он послал Гимлетта с просьбой к Россу подняться. Росс отправил его обратно с сообщением, что вернется, когда внизу больше нечем будет заняться.

Вскоре после четырех начало светать, но черное предрассветное небо было рваным и в пятнах, как плащ нищего. Солнце встало, и тут же полил очередной дождь, через долину перекинулась радуга. Это уже вторая бессонная ночь, которую она проводит в помещении подъемника, подумала Демельза. В лучах холодного утреннего солнца она поежилась и потянулась, стараясь не зевнуть, осознавая свою усталость и стыдясь ее. На лестнице чуть выше почти неподвижно сидел Дэниэл Керноу, словно часть механизма, который он остановил. И еще шестеро — жена и сын одного из тех, кто остался под завалом, а также две сестры и отец другого. В надежде на невозможное, или, если случится самое ужасное, хотя бы унести тело.

В пять часов Джим Эллери, которого завернули в теплые одеяла и не трогали, безо всякой операции начал приходить в сознание. К семи часам он выпил немного бульона, а в девять смог сам пойти домой.

В девять поднялся Росс, проведя внизу тринадцать часов. У него не осталось сил даже разговаривать. Пока еще не нашли двоих, и постепенно прибывала вода.

Вопреки мнению Дуайта, Джо Нэнфан пережил эту ночь, а три дня спустя пошел на поправку. Завороженный Дуайт мысленно сравнивал его с тем насекомым, которого давишь ногой, а оно по-прежнему пытается уползти, как ни в чем не бывало.

Седьмого мая Уил-Грейс официально закрыли. Больше ничего нельзя было сделать. Понадобилось бы полтора месяца, чтобы расчистить завалы и снова добраться до жилы. Оказались разрушены двадцать саженей насосного оборудования. Даже за двести фунтов невозможно было бы всё починить.

Росс даже не был уверен, что хочет, чтобы всё снова заработало. Это стоило трех жизней. С самого начала предприятие было обречено.

А девятого мая он получил письмо от Элизабет.

Весь день Росс провел в Труро, улаживая дела с акционерами Уил-Радиант по поводу продажи оборудования с шахты. Полжизни, подумал Росс, он провел, основывая предприятия, которые разрушил во второй половине. Что ж, этому пришел конец. Теперь он будет обрабатывать землю и перестанет интересоваться горным делом, так всё и будет.

Он тяжело воспринял крах, но почти об этом не говорил. Оглядываясь назад, он иногда думал, что в юности слишком сильно переживал разочарования. Теперь, став старше, видел, что нет никакого проку от бессмысленных метаний, это так по-детски. Нужно принять неудачу, проглотить ее, отмахнуться от обид и сделать вид, как поступают все остальные, будто всё это не имеет значения.

Этот урок усваивается нелегко. А Россу пришлось особенно тяжко.

Ближе к вечеру он снова встретил Ричарда Тонкина и рассказал ему обо всем, тот выразил сочувствие с большим теплом, чем все прочие, поскольку когда-то они вместе пострадали. Они поужинали в «Семи звездах», и Росс приехал домой только к девяти часам.

День выдался почти совсем не жарким, и Демельза в саду выглядела свежей и милой: в корсаже с рюшами и кремовой поплиновой юбке с зеленым фартучком. Росс спрыгнул с коня, и жена прошла вместе с ним в дом.

— Ты ужинал, Росс? Наверное, да. Я ждала до четверти девятого. Не попал утром под ливень?

— Нет, по пути дождя не было.

— В ту сторону и в эту, и без дождя, удивительно. Эти улитки просто ужасны, наверное, из-за сырой погоды. Съели мои цветы, на камнях слизь, а когда я на них наступаю, меня чуть не выворачивает. Когда речь идет о слизнях, я веду себя как настоящая леди. Забавно, я могу перевязать жуткую рану или вымыть ребенка, или подобрать мышь — всё это совершенно спокойно.

— Тебе стоит приучить Гаррика их есть. А может, настанет такая нужда, что нам самим придется. Я раньше этого не видел. Новый?

Он потрогал ее корсаж.

— Новый? — улыбнулась она.

— Я уж точно его не видел.

— Я сделала его из двух твоих старых сорочек, которые уже нельзя было залатать. Ткань еще хорошая, если выбрать неистрепанные места.

— Когда я просил тебя выйти за меня замуж, я не предполагал, что тебе придется шить блузы из остатков моих сорочек.

— Вовсе это не остатки. А кружево я взяла со старой шали. Но у меня бывали времена и похуже.

Гимлетта нигде не было видно, и Демельза прошла с Россом до конюшни.

— Я расседлаю Брюнетку, — сказала она. — Ты иди, а я скоро вернусь, как только закончу. Там для тебя два письма.

— Два? От кого?

Нечто странное слышалось в ее легкомысленном тоне.

— Гимлетт ведь скоро появится, да? Ты их читала?

— Одно адресовано нам обоим. От сэра Хью, он приглашает нас на прием в следующую субботу. Он об этом упоминал, когда мы в последний раз виделись. По случаю его дня рождения. Я не осмелилась спросить, сколько ему исполняется лет, но, похоже, размахом он планирует переплюнуть сэра Джона Тревонанса.

Росс решил, что разгадал странность ее тона, и потому позабыл спросить про второе письмо.

— Надеюсь, ты не будешь разочарована, если мы откажемся.

— Я подумала, что разумнее будет пойти, там ведь будут почти все наши соседи. Но не буду возражать, если ты откажешься.

Он вошел в дом, радуясь, что Демельза так быстро сдалась, хотя и в недоумении, с чего бы это. Возможно, сэр Хью ей надоел не меньше, чем Россу.

Он не заметил, что Демельза не последовала за ним в дом. Росс прошел в гостиную и взял со спинета оба письма. Длинные сумерки наконец закончились, свет угасал, так что Росс поднес письма к окну. В последнее время он часто видел почерк Элизабет на документах, и тотчас же его узнал на втором письме. Он сломал печать.

Элизабет писала:

«Мой дорогой Росс,

Не знаю, как взяться за это письмо. Не знаю, с чего начать или как закончить, или как сообщить тебе то, что должна сообщить. Понимаю, тебя это расстроит, я и так причинила тебе достаточно боли и предпочла бы не причинять еще большую, причем похожим образом. Но, похоже, мне придется.

О, Росс, моя жизнь просто ужасна, она такая пустая и холодная. В особенности в эти последние месяцы одиночества после смерти Фрэнсиса. Вероятно, я не из тех людей, кого можно оставлять в одиночестве. Наверное, мне нужна поддержка и защита, которые может предложить мужчина.