Когда мы с Колтоном поворачиваемся, чтобы вернуться к машине, я замечаю его взгляд — полный чувства гордости и выполненного долга. И понимаю, что у меня сейчас то же самое выражение лица.
— Почему ты согласилась сюда поехать, если не любишь кофе?
Вопреки своим лучшим побуждениям после поездки в школу я согласилась поехать с Колтоном выпить кофе. Я до сих пор в потрясении от всего, что сделал Колтон, и чувствую, что обязана, по крайней мере, уделить ему своё время в ответ на его ошеломляющее поведение. У меня перед глазами до сих пор благоговейный взгляд Эйдена. Думаю, я никогда его не забуду.
— Пусть мне и не нравится кофе, но в «Старбакс» есть чертовски вкусная еда, которая для тебя «ох, как вредна», — смеюсь я, и он в ответ качает головой. Прямо как ты, Колтон.
Мы делаем заказ под исподволь бросаемые взгляды посетителей, так как Колтон сейчас без своей бейсболки и легко узнаваем. К счастью, мы находим в углу свободный столик с двумя глубокими, удобными на вид креслами по обе стороны от него. Мы усаживаемся, и Колтон достает из пакета наши кексы, протягивая мне мою долю.
— Ты знаешь, после всего, что сделал сегодня, ты вырос до статуса Бога в их глазах?
Колтон закатывает глаза, потом берёт кусочек кекса и кладёт в рот. Я не могу оторвать взгляда от того, как высовывается кончик его языка, слизывая крошки с губ. Меня прошибает вспышка желания. Замечаю, как изгибается уголок его рта, и вынуждаю себя поднять взгляд к его глазам, которые заметили, к чему приковано моё внимание. Мы пристально вглядываемся друг в друга, разжигая тепло невысказанных между нами слов.
Девушка-бариста за стойкой выкрикивает: «Ас!», и Колтон ухмыляется, поднимаясь из-за стола и кивая, что он заберёт заказ. Я смотрю за тем, как он идёт, на его длинные, поджарые, одетые в джинсу, ноги, и на тёмно-зелёную рубашку «Хенли», обтягивающую широкие плечи и узкую талию, с закатанными по локоть рукавами, обнажающими крепкие предплечья. Смотрю на зардевшиеся щёки девушки, пока она протягивает ему наши напитки, и продолжает открыто рассматривать Колтона, когда он поворачивается и делает глоток своего кофе.
Я разглядываю его, и в моих мыслях сумятица. Нам так комфортно вместе. Мы как одно целое. И всё же не можем дать друг другу то, что каждому из нас необходимо. Может быть, я эгоистка, но я знаю — я не буду довольствоваться крохами с его стола. На моём пути будут брошенные им объедки, когда он снизойдёт до этого. Однако больше меня смущает тот факт, что он никогда так не вёл себя со мной и до сих пор не ведёт. О своих соглашениях он рассказывает одно, а в отношении меня ведёт себя по-другому. И в довершении всего постоянно предостерегает меня связываться с ним, предупреждая, что обязательно причинит боль.
Он того стоит? Колтон опускается в кресло напротив меня, с появляющейся мягкой улыбкой после того, как встречается со мной глазами. Да. Определённо. Но что я думаю по этому поводу?
— Теперь я в состоянии ясно мыслить, — довольно вздыхает он, сделав первый глоток. Ну, хоть кто-то может, потому что я уверена: я — нет.
— Мне кажется, у тебя всё было в порядке и до кофе, — подначиваю я его, отщипывая кусочек кекса. Колтон только ухмыляется. — Должна тебе ещё раз сказать огромное спасибо за то, что вступился за Эйдена и помог ему. Это было… Ты был… То, что ты сделал для Эйдена — выше и вне всяких похвал, и я очень это ценю.
— Пустяки, Райли, — и, видя, что я собираюсь возражать, добавляет, — но — всегда пожалуйста!
Я киваю и застенчиво улыбаюсь, довольная, что он принял мою благодарность.
— Вид на лицах этих хулиганов, когда ты появился, был бесподобен!
Колтон громко хохочет.
— Нет, по-моему, выражение лица директора было ценнее всех, — убеждает он меня, качая головой от воспоминаний. — Может быть, в следующий раз он дважды подумает, прежде чем принимать чью-то сторону.
— Надеюсь, — бормочу я, пытаясь сделать пробный глоток горячего шоколада и не обжечь язык. «Ты обожгла меня». Эти слова Колтона выбрали очень нужный момент, чтобы вспыхнуть у меня в голове. Я задвигаю их подальше, делая первый глоток шоколада. Этот чёртов парень занимает все мои мысли, сокрушает все чувства и омрачает моё сердце одним махом.
Мы сидим в ненавязчивом молчании, наблюдая за завсегдатаями заведения и попивая наши напитки. Я ставлю чашку с шоколадом и начинаю рассеяно складывать уголки своей салфетки, решая, следует ли мне произнести вслух то, что крутится в голове, или уже не рисковать?
— Колтон? — Его брови приподнимаются от серьёзности моего тона. — Ты так хорошо общаешься с мальчиками, я имею в виду — лучше, чем большинство взрослых, и в то же время говоришь мне, что у тебя никогда не будет своих детей. Это меня очень озадачивает.
Я вижу тень, омрачившую его тёмно-зелёные радужки в ответ на мой вопрос.
— Нет, все не так, — отрезает Колтон, отводя глаза и мгновение глядя в окно за мою спину, прежде чем продолжить. — Иметь своего ребёнка и неплохо общаться с несколькими чужими — совершенно разные вещи, — на его челюсти пульсирует жилка, пока он высматривает что-то на автостоянке снаружи. — Полагаю, взаимоисключающие.
— Как думаешь, что ты сделал сегодня? — говорю я, потянувшись и помещая свою ладонь поверх его руки. От моего прикосновения он переводит глаза на меня. — Ты показал маленькому человеку, что он чего-то стоит. Что он достоин, чтобы за него заступились, — мой голос полон эмоций. Глаза пытаются сказать ему, что я всё понимаю. Что сегодня он сделал для Эйдена то, что должны были сделать для него, когда он был маленьким. Хоть я и не знаю всех деталей, на своей работе я видела достаточно, и понимаю, что никто не защищал Колтона в детстве и не давал понять, что он значим, пока он не встретил Энди Вестин.
— Разве ты не делаешь так каждый день, Райли? Не встаёшь на их сторону?
Я обдумываю его слова, пока дожёвываю кекс.
— В общем да, но мне не тягаться с твоим драматическим талантом, — улыбаюсь я. — Я всё больше за сценой. Даже не близко к столь публичному и самоуверенному выступлению, каким было твоё шоу.
— Что я могу сказать? — Он берёт свою чашку кофе с картонной подставки. — Я знаю, каково это — быть в шкуре Эйдена. Быть нетипичным ребёнком, не вписывающимся в окружающий мир из-за обстоятельств, над которыми не властен. Быть запуганным и высмеянным за просто так, — он сжимает мою руку. — Вот тебе вся картина.
Меня охватывает сочувствие, когда я представляю себе мальчика с волосами цвета воронова крыла и затравленным взглядом зелёных глаз. Представляю ту боль, которую он пережил, и те воспоминания, которые навсегда запечатлелись в его сознании. Ласку, которая ему не досталась: утешительное прикосновение губ, выражающее безусловную любовь, тёплые руки, способные крепко обнять, щекочущие животик пальцы, доводящие до приступов хохота.
— Не смотри на меня так, Райли, — предупреждает Колтон, выдёргивая свою руку из-под моей и откидываясь в кресле. — Мне не надо твоей жалости или сочувствия.
— Я просто пытаюсь тебя лучше понять, Колтон, — эти слова — единственное извинение, которое я могу ему дать.
— Погружение в моё тёмное и грязное прошлое не поможет тебе лучше понять меня. Всё это дерьмо, — он машет рукой в воздухе, — не то, чем я бы хотел запомниться тебе.
— Колтон…
— Я уже говорил тебе, Райли, — его безапелляционный тон заставляет меня умолкнуть. — Я — не один из твоих воспитанников. Моё дерьмо невозможно исправить. Я был сломлен слишком долго, чтобы такое чудо могло произойти, — выражение его глаз — смесь гнева, стыда и раздражения — говорит мне, что эта тема теперь под запретом.
Между нами повисает неловкое молчание, и я не могу не задаться вопросом: что же случилось с Колтоном, когда он был ребёнком? Чему он так боится противостоять? Почему думает, что настолько невменяем?
Его голос вытягивает меня из моих мыслей, и Колтон переводит обсуждение с себя на меня.
— А что насчёт тебя, Райли? Ты общаешься с этими мальчиками, как будто они твои собственные. Что произойдёт, когда однажды ты встретишь своего мистера Правильного и заведёшь своих детей? Как ты будешь соблюдать равновесие?
Даже по прошествии двух лет острая боль, пронзившая всё тело, фигурально ставит меня на колени. Я усиленно сглатываю, пытаясь смыть с языка едкий вкус заданного вопроса. Тереблю уголок салфетки, следя за тем, как пальцы рвут её на кусочки, а затем отвечаю.