Марианна привстала и, склонившись надо мной, страстно поцеловала меня в губы.
Как бы я хотел, чтобы крылья, раскрывшиеся в этот момент за моей спиной, больше никогда меня не покидали…
– Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту «Внуково» города Москвы. Температура за бортом минус одиннадцать градусов, местное время двадцать три часа пятнадцать минут…
Я открыл глаза и сначала не понял, где нахожусь. Только потом, догадавшись посмотреть вниз, увидел, что по-прежнему сижу в самолётном кресле, и из моей груди вырвался тихий возглас удивления. Получается, я просто уснул в полёте, а Марианну встретил во сне? Тогда почему же… почему она не проснулась?!
Из аэропорта я выбегал, натягивая куртку на ходу и забыв про свой скромный багаж. Молнией пронеся по ступенькам и ринулся к припаркованным у входа такси, но вдруг кто-то остановил меня, плотно схватив за предплечье. Обернувшись, я увидел перед собой Карла и по его лицу понял, что что-то случилось.
– Я тебя подброшу, – тусклым голосом проговорил байкер. – Держи шлем.
– Куда подбросишь?!
Интуиция подсказала мне, что поездка на мотоцикле ночью в минус одиннадцать, да ещё и по заледеневшим февральским дорогам – сомнительное удовольствие, и я хотел уже отказаться от его предложения, но в этот момент Карл глухо пояснил:
– Марианна в реанимации.
Мои глаза в ужасе расширились, и я не стал тратить больше ни секунды на выяснение ситуации:
– Поехали быстрее! – поторопил его я, надевая шлем.
По дороге в больницу мы проезжали вдоль набережной мимо храма Христа Спасителя. И хотя на светофоре горел зелёный свет, Карл всё равно остановился у тротуара, снял шлем и долго смотрел на блестящие в лунном свете купола.
– Знаешь, Макс, – сказал он задумчиво спустя некоторое время. – А ведь всё-таки Бог – отличный арифметик. Как я ни старался на протяжении последних пяти лет сбежать от своей кармы, у меня в итоге так ничего и не вышло.
– Ты о чём?
– Помнишь, ты спрашивал, почему я с ней расстался? Я знал, что она должна будет рано умереть. Разве есть в мире что-то страшнее, чем беспомощно наблюдать, как близкий человек день за днём, секунда за секундой, приближается к своей смерти? Видеть это и не сметь вмешаться…
– Со времени нашего разговора я сам ещё не раз задумывался о том, как быть в таком случае, – ответил я, осознав, наконец, реальный мотив его поступка. – Я пытался понять, можно ли нам приходить на помощь нуждающимся или же лучше просто оставлять всё, как есть. И в итоге пришёл к выводу, что в этом вопросе слушать нужно вовсе не друзей, не психотерапевтов, не эзотериков, не духовных учителей и даже не свою собственную логику. Единственное, чем нам следует руководствоваться – это стремление нашей души. Я тоже пробовал скрываться от её голоса – но это не помогает, она находила меня всюду. Я пробовал следовать ей наперекор – и тогда предчувствие собственной духовной гибели погружало меня в панический страх. Наконец, я подумал: кому, если не моей душе, знать о том, какие именно жизненные уроки мне предначертано пройти и как поступить в той или иной ситуации? Если душа стремится жертвовать собой ради других – значит, таково её предназначение на этой планете.
Удивительно, но на этот раз Карл не стал со мной спорить, просто произнёс короткое:
– Может быть ты и прав, – и снова надел шлем. – Держись крепче!
Остаток пути он гнал как сумасшедший, и от потоков ледяного ветра, дувшего нам в лицо, я так замёрз, что, едва мог передвигаться. Когда на негнущихся от холода ногах я проковылял в холл больницы, первым моим желанием было кинуться к батарее, чтобы хоть немного согреться. Я, наверное, так и поступил бы, однако учитель, взявшись своей горячей, даже огненной, рукой за моё онемевшее запястье, сразу же потащил меня к проходной.
Охранник, вышедший навстречу, поначалу наотрез отказался пропускать нас в здание, но Карл произнёс что-то ему в ответ, при этом пристально взглянув в глаза, и в два счёта погрузил мужчину в транс. В состоянии сомнамбулы сторож вернулся в свою комнатку, включил телевизор и больше не обращал на нас никакого внимания, будто бы мы стали невидимыми. Сенсей первым прошёл через рамку и обернулся, подгоняя меня:
– Макс, мы правда очень спешим. Не отставай.
Отделение реанимации, находившееся на пятом этаже, встретило нас дверью с огромной красной надписью «Вход строго воспрещён». Дверь эта, впрочем, была открыта. Толкнув её, мы оказались в длинном коридоре с бесчисленным множеством помещений. Сначала я растерялся, не зная, где искать Марианну, но Карл уверенно шёл вперёд, ни секунды не сомневаясь в верности своего направления. Остановившись перед нужным боксом, он указал на него рукой, а потом отвернулся, присел рядом на банкетку и только тогда позволил себе перевести дух.
Заглянув через окно в палату, я закрыл рот рукой, сдерживая то ли междометия, то ли резко подступившую к горлу тошноту. Я с трудом узнавал в девушке знакомые черты: её белое лицо с посиневшими веками почти полностью закрывали трубки разных размеров, к груди и левой руке были подключены какие-то приборы и провода, а к запястью правой руки – капельница.
– Что с ней произошло? – потерянно спросил я у Карла, мой голос был таким слабым, что я сам едва себя слышал. – И где её серебряный шнур?!
– Он есть, присмотрись. Просто очень тонкий, потому что она далеко отсюда, – хотя учитель и старался говорить спокойно, по его ауре я видел, что он растерян не меньше меня. – У неё глубокая кома. Отравилась лекарством. Выпила больше, чем нужно.
– Ты хочешь сказать, что она… она это умышленно сделала?!
– Как раз такого я сказать не хочу. После того, как они поговорили с Алексом, у неё случился приступ. Она была в состоянии аффекта и не понимала, что делает. Просто хотела успокоиться… Да что я тебе всё это рассказываю! Возьми и сам просканируй, – даже на расстоянии пары метров я чувствовал, как часто стучит его пульс, подкованный одновременно и негодованием, и страхом.
Мне стало неудобно перед ним за то, что я замучил его своими вопросами, и я осёкся. В отличие от обычных людей, сверхчувствительный человек, гораздо ярче воспринимает как счастье, так и боль, поэтому я не смел даже предположить, насколько сильно Карл любил Марианну и насколько сильно мог сейчас страдать.
– Прости.
Потянувшись к ручке двери, я открыл её и хотел уже зайти внутрь бокса, как вдруг меня остановил резкий женский голос:
– Стойте! – то ли молодая медсестра по какой-то причине не поддавалась гипнозу, то ли Карл, выбитый из колеи переживаниями, был не в состоянии работать, но пропускать меня она наотрез отказалась. Уверенно захлопнув приоткрытую дверь, она встала между мной и входом в палату. – Туда нельзя! Больная находится в терминальном состоянии! Как вас вообще пропустили сюда ночью?! Кем вы приходитесь пациентке?
– Это неважно. Пропустите меня, пожалуйста!
– Ни в коем случае! Мы делаем всё возможное, чтобы её реанимировать. О любых изменениях родственникам сразу же сообщат.
– Вы не понимаете. Ей не сможет помочь никто, кроме меня!..
– Это вы меня не понимаете. Если вы немедленно не уйдёте, я позвоню в полицию!
– Хорошо, я не буду к ней заходить, – поспешно успокоил её я. – Но тогда хотя бы позовите дежурного врача, я хочу с ним поговорить. Поймите, мы все очень переживаем. К тому же, речь сейчас идёт сразу о двух жизнях. Вы, наверное, не знаете, но Марианна ждёт малыша, и мне…
– Что ты сейчас сказал? – Карл дёрнул меня за локоть, перебивая. – Я не ослышался?!
– Она беременна, – подтвердил я тихо.
– Не от Алекса, разумеется, – скорее утвердительно, чем вопросительно, заключил учитель. – Вот так поворот…
– Ребёнка в любом случае не удастся спасти, – вклинилась в наш разговор медсестра. – Это точно. Скорее всего, он уже мёртв.
– Нет, вы ошибаетесь. У него ещё бьётся сердце, – поправил её учитель, а в следующую секунду резко вскочил на ноги, подлетел к палате и, треснув кулаком по стеклу, заорал буквально на всё отделение. – Эй ты! У тебя совесть есть?! Сразу двоих решил с собой увести, да?! Не жирно ли тебе одному будет?!.. А ну-ка иди сюда! Давай поговорим по-мужски!
Сестра испуганно переглянулась со мной, не зная, что ей делать:
– Давайте я принесу вам успокоительного? – предложила она несмело.
Однако Карл уже её не слушал. Его терпение лопнуло. Дойдя до крайней степени страдания, он всё же открылся зову своей души.