Даниэла Стил - Услышанные молитвы

— Прекрасно, — ответила она. — Алекс и Зоя ушли, только не вместе, а порознь. Наслаждаюсь тихим вечером дома. Занимаюсь хозяйством: стираю полотенца, меняю белье и задуваю свечи, при этом надеюсь, что мне не спалят дом. Лучше расскажи, отчего у тебя не задался день.

— На утреннем слушании отклонили мое ходатайство. Я считал, что разбирательство дела необходимо отложить — мне важно найти дополнительных свидетелей, иначе парень погорит. Мой секретарь заболела, и у меня голова кругом. Забежал на часок домой перекусить и поругался с Пэм. Ничего грандиозного, но много всякого мелочного дерьма.

— Из-за чего же вы поругались? — Фейт всегда умела его выслушать.

— Хочет, чтобы я ходил с ней на десять тысяч идиотских вечеринок, сама успевает на две-три за вечер. А у меня нет ни малейшего желания играть роль принца-консорта[9]. Она прекрасно знает, что я терпеть этого не могу. И к тому же, как только мы куда-нибудь попадаем, Пэм немедленно исчезает. Так что моя единственная задача — довести ее до порога. У меня нет времени на всякую чушь. Ты же знаешь, Фейт, я или на судебном заседании, или готовлюсь к суду.

— Она согласилась? — мягко поинтересовалась Фейт.

Брэд уже набрал воздуха в легкие, но на секунду сдержался. Достаточно уже того, что он вывалил на Фейт раздражение от ссоры с женой, но его все-таки прорвало:

— Как бы не так, согласилась! Прочитала мою электронную почту, и это меня взбесило.

— Я тебя не виню. — Фейт сама ненавидела, когда совали нос в ее переписку. Она была замкнутым человеком и не хотела, чтобы даже дочери читали ее электронную почту, особенно от Брэда.

— Сама понимаешь, письмо оказалось тем, где я благодарил тебя за проведенное в Нью-Йорке время. Ничего особенного, но я пришел в бешенство. — Брэд внезапно рассмеялся. — Она решила, что я в тебя влюблен, попала пальцем в небо.

На другом конце провода Фейт тоже улыбнулась:

— На днях Зоя заявила мне то же самое. По крайней мере спросила, нет ли у меня с тобой связи.

— И что ты ответила?

— Ответила, что нет. Зоя была очень разочарована, сказала, что напрасно. Она считает, что я того заслуживаю и Алекс тоже, раз так со мной обращается. Было забавно от нее такое услышать.

— Она права: твой муж ни черта для тебя не делает. Не сводит ни в ресторан, ни в кино. Похоже, только работает, ест и жалуется… вроде меня. — Оценив нарисованный им портрет, Брэд расхохотался. — Пэм тоже надо кого-нибудь завести. Только в отличие от меня у нее наверняка кто-то есть.

— Ты серьезно? — пришла в ужас Фейт.

Он никогда ей не говорил, что больше не спит с женой. Некоторые вещи Брэд не открывал даже ей.

— Я не спрашивал. Считаю, не мое дело. — Он не желал вдаваться в подробности, но Фейт поняла, что имелось в виду, и очень удивилась. Она никогда бы не подумала, что Брэд ведет монашеский образ жизни. Но кто знает, что творится за запертыми дверями спален. — Ее не касается, чем я занимаюсь. Не позволю, чтобы она тебя поносила. — Брэд пощадил Фейт и не стал упоминать, как отозвалась жена об их посещении храма. — Извини, Фред, что звоню с жалобами. Я тебе говорил, что чертовски устал. А она меня безумно разозлила.

«Хорошо, когда есть кому выговориться», — подумал он. Они еще немного поговорили, потом Брэд снова принялся за подготовку к суду. И Фейт тоже обрадовалась, что выпустила пар. Повесив трубки, оба, как обычно, почувствовали себя лучше. Она поднялась наверх принять ванну. А он еще несколько минут сидел в своем кабинете, смотрел в пространство и думал о ней.

Брэда поразило, как все совпало. Пэм обвинила его в измене с Фейт, а ее дочь одновременно спросила, нет ли у них романа. Но еще удивительнее было то, что их заподозрили в нежных чувствах друг к другу. Однако то, что общество Фейт казалось ему приятным, ничего не меняло. Она оставалась для него той же маленькой девочкой, как тогда, когда он помогал ей залезать на деревья и красил косы в зеленый цвет. Или он ошибался? Внезапно Брэд понял, как много она для него значит и как он к ней привык за последние два месяца. Он живо представил, как катался с ней на коньках в Рокфеллеровском центре, зажигал свечи на алтаре святого Иуды в соборе Святого Патрика… Никогда он не видел лица красивее. Она вся светилась, вознося молитву. Пришла внезапная мысль — неужели Пэм права? Брэд устало улыбнулся и покачал головой. Он фантазировал. Нет, он не был влюблен! Какой бы красивой ему ни казалась Фейт и тогда, в детстве, и теперь, она была ему не более чем другом.

И в Нью-Йорке Фейт, сидя в ванне, задавала себе похожие вопросы. Она пришла к таким же выводам, что и Брэд. Глупые они глупые — и Пэм, и Зоя: нет у них с Брэдом никакого романа. Они друзья, как брат и сестра, и больше ничего не хотят, только дружбы. Иначе все рухнет. А это следовало предотвратить любой ценой.

На следующее утро после ссоры с Пэм Брэд ехал на работу, и вдруг напротив собора Святой Марии ему в голову пришла неожиданная мысль. Но поскольку на одиннадцать была назначена встреча, времени остановиться не было. Попав в контору, он дал поручение секретарю, и она обещала раздобыть нужную ему информацию. И позже, когда Брэд разговаривал по телефону с районным прокурором, пододвинула листок бумаги с адресом, и Брэд кивком поблагодарил свою помощницу. В одиннадцать он поехал по делу, провозился дольше, чем думал, но к часу вернулся в кабинет.

Он написал Фейт записку, приложил к ней небольшую коробочку и попросил секретаршу отправить в Нью-Йорк через «Федерал экспресс». По крайней мере одним подарком меньше. Оставалось зайти к Тиффани и позаботиться об остальных. Он запланировал это на следующий день.

А планы Фейт и ее родных на праздник были, как обычно, традиционными — домашний ужин в сочельник. На ночную службу Фейт ходила одна или, если удавалось уговорить, с Зоей. А на следующий день они устраивали более торжественный обед. Утром открывали подарки и весь день проводили дома. Все проходило веселее, когда дочери еще были маленькими, но и теперь праздник не утратил своего значения.

Утром в сочельник они разговаривали по телефону с Элли. В Швейцарии время шло к ужину, и дочь обрадовалась, когда услышала в трубке родные голоса. Элоиз впервые отмечала Рождество вдали от дома, и, хотя в Санкт-Морице к ней относились прекрасно, это оказалось не так просто, как она предполагала.

— Мы скучаем по тебе, дорогая, — сказала Фейт, когда настала ее очередь говорить с дочерью.

— Тогда приезжай в Лондон после Нового года. — Голос Элоиз казался совсем юным, и в нем слышалась тоска по дому.

— Не могу, дорогая, начинаю учебу. Теперь придется ждать до каникул. Ты сама как-нибудь выберись домой.

— Я не знала, что ты все-таки решилась. — Теперь голос дочери звучал обескураженно. Она словно бы соглашалась с недовольством Алекса, который считал, что планы Фейт способны поколебать благополучие семьи. Но у Фейт не было до этого возможности рассказать Элоиз, что ее приняли в университет. Их последний разговор вертелся вокруг намерения Элли поехать с Джеффом в Швейцарию, и она забыла упомянуть о собственных новостях.

— Занятия начинаются через две недели. — Фейт рассчитывала, что дочь ее поздравит, но та как будто окончательно расстроилась.

— Это несправедливо по отношению к папе, — пробормотала она.

Фейт обиделась, но возражать не стала: рядом стоял Алекс, да и Зоя немедленно отреагировала бы на слова сестры. Мать считала недостойным втягивать ее в ссору с Элли.

— Мы с ним говорили, и он примирился, — спокойно сказала она. Неужели и Рождество окажется испорченным, как и День благодарения? Фейт старалась как можно быстрее сменить тему разговора. — Важнее, как ты себя чувствуешь? Веселишься?

— Очень не хватает вас. Здесь здорово, но я скучаю по дому и по всем вам. Не представляла, что так получится. Сегодня мы идем на большую вечеринку, а потом кататься на тобогганах. Страшновато, но очень забавно.

— Осторожнее! — предупредила ее Фейт.

Она беспокоилась за дочь не меньше, чем в те времена, когда Элоиз была еще девочкой. Она передала трубку Зое, и сестры еще долго болтали. У Фейт отлегло от сердца: девочки, кажется, помирились. Зоя несколько раз сказала, что она скучает по старшей сестре. Последним говорил Алекс. Он был немногословен, но по тону и выражениям чувствовалось, как они близки с Элоиз. Когда трубка наконец была водружена на рычаг, все ощутили сладостную горечь.