Я и рта не успела открыть, как капитан Широков сурово откашлялся.
— Минуточку! — сказал он. — Разрешите представиться — капитан милиции, следователь по особо тяжким преступлениям Широков!
И молниеносно сунул под нос тетке свои корочки, появившиеся у него в руках неведомо как и откуда. И пока тетка открывала, а потом молча закрывала рот и выпучивала глаза, продолжил.
— Эта собака, — вальяжно произнес капитан, — к вашему сведению, особая служебная, специально обученная на поиски наркотиков!..
Мы с Танькой аж задохнулись, а Фрэд почему-то низко опустил голову, уткнувшись носом в Варькин бок.
— По нашим сведениям, — продолжил свой сольный номер лживый Широков, — не исключено, что в вашем вагончике могут быть… Э-э-э… Словом, люди, перевозящие смертельный груз… Так что никакой справочки нам не требуется — сами понимаете!..
— Батюшки-светы! — ахнула как-то очень просто проводница и тут же зажала рот рукой. — Так я ж… Так вы ж… Так откуда ж мне было знать-то, а? Простите, товарищ капитан, коли такое дело — конечно-конечно… Ой, да что вы мне ваши билетики суете, и так ясно, что люди служивые, следовательно, порядочные, без обману…
Так, не переставая бормотать еще что-то, уж вовсе неразборчивое, проводница резво вскочила на ступеньку и побежала в глубь вагона. Скажу сразу: за всю некороткую дорогу в столицу мы ее так ни разу и не видели! Судя по тому, что чай разносила совсем другая тетка, толстуха, должно быть, поменялась с ней дежурством — подальше от греха…
Я, наверное, еще долго буду сожалеть о том, что мне так и не удалось выразить капитану Володе свое искреннее восхищение и благодарность, потому что именно в этот момент поезд дрогнул, дернулся и словно нехотя начал отползать от перрона, а мы с Фрэдом и Варькой едва успели запрыгнуть в пахнущий дальними странствиями и новыми приключениями тамбур.
— Ой, Ли-и-изочка, Ли-и-иза!.. — взвыла догадавшаяся наконец, что я действительно уезжаю, Танька. И, как она всегда, с самого детства, это делала в минуты особо тяжелых волнений, начала отплясывать на месте, одновременно заливаясь слезами…
— Не плачь, дорогая. — Мой муж, о котором я в эту минуту начисто позабыла, обнял меня сзади самым нежнейшим образом. — Ну, не навеки же расстаетесь! Ну, не в Париж же мы уезжаем, а всего лишь в Москву… Не плачь!..
— Я не плачу, — всхлипнула я, — Танька плачет…
— Ты тоже, — возразил он убежденно. И я окончательно дала волю слезам…
…С тех пор прошло уже больше года. Все-таки время действительно летит ужасно быстро! Последние семь месяцев мы с мужем живем в Москве в Марьиной Роще. Уже здесь я постепенно вытянула из Фрэда все неизвестные мне детали той ужасной истории. И я очень счастлива, что мой родной город больше не является перевалочным пунктом для поставщиков героина!
Оказывается, перед тем как отправиться в Куницыно, мой муж успел поучаствовать в перехвате партии шоколадок, начиненных порошком… Тех самых, которые перед нашим носом сумели спереть из «Пипсы» братки, заодно придушив Вилькиного зама и соучастника Фадеева. Одновременно были захвачены и остатки банды, а вот самого Желудка арестовать не удалось. По очень уважительной причине: его успел угрохать кто-то из своих же, а трупы, как известно, не арестовывают.
— Жаль, что тебя не было с нами, — не упустил Фрэд возможности меня подкусить. — Уж ты бы точно споткнулась об очередного мертвеца!..
И, разумеется, тут же получил от меня по лбу.
Что касается Вильяма, Фрэд считает, что на самом деле ему здорово повезло, что первыми до него добрались мы, а не обманутые псевдошефом «Пипсы» наркодельцы, тем более что «вышку» теперь не дают никому.
Наш красавец Вилька хотел стать умнее всех, обведя вокруг пальца и бандюков, и товарищей-сослуживцев. И, надо признать, ему, точнее, им с Ларисой это почти удалось. Хотя Закон и Справедливость в итоге все равно, как водится, восторжествовали.
— Понимаешь, — со вздохом поясняет мне Фрэд, — не каждый способен выдержать искушение деньгами и красивой жизнью… Особенно если вырос, мягко говоря, в бедности и, тоже мягко говоря, скромности… И если такой человек срывается с катушек, никто в мире уже ничего не сумеет ему объяснить.
На этом месте я обычно вспоминаю Лариску с ее сестрицей и всякий раз испытываю облегчение от мысли, что на Любочку Вышинскую (ныне Широкову) покушалась все-таки не Ларка, а эта рыжая ведьма Шурочка.
Но вообще-то мы с Фрэдом обо всем этом говорим редко, гораздо чаще вспоминая, как познакомились в нашем универсаме. И, разумеется, неизменно по этому поводу веселимся.
Нельзя сказать, чтобы я совсем не скучала по своему родному городу: ведь там осталась такая существенная и даже, можно сказать, бурная часть моей жизни! Не говоря о Таньке и об остальных участниках этой истории, включая Любочку, тоже покинувшую «Параллельные миры» и ставшую учительницей. Она иногда пишет нам длинные и очень одухотворенные письма с приветом от Широкова в конце, по которым видно, что своей жизнью она вполне довольна и даже счастлива.
Танька писем не пишет, это не в ее характере. Зато часто звонит и один раз даже приезжала в гости на целую неделю. Фрэд утверждает, что, если бы она прожила у нас дольше на день, он бы не вынес наших бесконечных ночных посиделок на троих с Варькой и освободил причитающуюся ему часть совместной жилплощади.
То же самое он повторил, услышав, что Танька собирается к нам в гости еще раз — буквально на днях. Но я даже не обратила на это внимания, поскольку уверена в любви и привязанности ко мне моего мужа на все сто!
Судите сами: когда два дня назад мы с ним ехали из гостей и я наконец решилась сообщить ему одну радостную новость, мой муж, вместо того чтобы испугаться, как пугается в подобных обстоятельствах большинство мужчин, издал боевой клич, выскочил из машины и, обойдя ее, вытащил меня наружу и взял на руки… И без всякого лифта, прямо по лестнице отнес до самых дверей нашей квартиры… Мало того, дал страшную клятву, что в ближайшие девять месяцев будет доставлять меня домой исключительно этим и никаким иным способом, чтобы точно знать, что с нашим будущим ребенком ничего не случится!
И если я вам сообщу, что наша квартира в Марьиной Роще находится на девятом этаже девятиэтажной же башни, то вы тоже поймете, что ничем иным, как свидетельством подлинной любви, подобный подвиг быть просто не может!..