Возможно, во мне говорит эгоизм, но сама мысль о суррогатной матери мне претит. Что-то внутри меня бунтует против такого. Как будто я нарушаю какой-то биологический порядок. Может быть, я слишком старомодна, но какая есть. И я рада, что Никита не настаивает на этом варианте, он даже этого не предлагал, а значит, не рассматривал. Иначе бы я знала. Взять малыша на воспитание, дать какому-то брошенному ребенку семью, тепло, по мне, человечнее и естественнее. В последнее время именно об этом и подумываю. Не всем дано ощутить радость вынашивания собственного ребенка, может, пора мне с этим смириться. Не делать из себя вечно бегущего за мечтой психа, не пытаться вернуть то, что у нас отняли, а приберечь силы для чего-то большего и создать что-то новое, свое.
Несколько дней я вынашивала мысль о приемном ребенке, обдумывала, как начать разговор. В итоге просто огорошила Никиту за ужином.
— Ник, мы же можем усыновить ребенка? Ты не думал об этом?
— Думал. Я о многом думал. Об этом тоже. Но ты же понимаешь, что это очень серьезное решение, мы не должны принимать его вот так, с ходу.
— Естественно, нет! Давай просто обсудим, я же не говорю, что завтра надо срочно что-то делать и куда-то бежать. — Мне становится и радостно, и страшно одновременно.
— Конечно, — соглашается он, и мы замолкаем.
Мне не хочется давить на мужа, но удержаться уже не могу:
— А ты кого хочешь? Мальчика или девочку?
Ник пожимает плечами:
— Я не знаю. Мальчика, наверное.
— А я девочку.
Когда сама беременеешь, разговоры о том, кто кого хочет — всего лишь игры, ничего не меняющие по сути. Зачатие произошло, природа уже все решила, и от наших желаний ничего не зависит. Но в нашем случае такие разговоры имеют смысл. Каждая такая мелочь приобретает другой оттенок.
— А возраст?
— Не знаю. А ты? — технично переадресует вопрос мне.
— Я не верю, что ты не знаешь. Ты сам сказал, что думал об этом. Леднёв, все ты знаешь.
Он улыбается, но в этой улыбке мне видится не ответ, а желание промолчать.
— Малыша, — говорю я, вспоминая о своей племяшке и тут же представляя, как по нашему огромному ковру в гостиной тоже ползает пухленький малыш.
— Как у Польки, да? Чтобы размазывала по дивану детское питание, вытряхивала из комода вещи, рассыпала по кухне муку…
— Да! Именно это нам нужно.
— У нас как-то была прокурорская проверка в одном из детских домов. Можем туда съездить. Поговорим с директором, узнаем из первых уст про больших и маленьких, про мальчиков и девочек.
— Давай. Это будет отлично.
Мысль об усыновлении поглощает меня целиком. Только об этом и думаю, мне даже что-то такое снилось. Кто-то лезет в интернет, на форумы, а я первым делом решаю обсудить это с подругой. Как только выдается свободное время, заваливаюсь к ней.
Тоська требует у родных тишины, плотно прикрывает дверь в кухню и разливает чай. Протестует против пирожных, но, как по мне, самое время зарядиться сладеньким.
Я с сомнением смотрю в свою чашку.
— Не то? В самом деле, чего это я… — отзывается подруга и достает коньяк. — С тех пор, как ты вышла за Леднёва, ведешь себя так прилично, аж тошно. Не звонишь, в трубку не рыдаешь, никуда не срываешь меня в выходные, не приезжаешь ночью пить коньяк, невозможно так жить. Я перестала чувствовать, что у меня есть подруга.
— Хорошо, давай помянем мою неустроенность, — смеюсь и выпиваю.
— Давай. За разгильдяйство. Совсем правильно жить — это скучно.
— Угу.
— Что-то случилось? Ты сто лет ко мне вот так спонтанно не приезжала.
— Случилось, — киваю, готовясь к откровениям.
— Ты изменила Нику?
— Нет.
— Тебя уволили?
— Нет.
— Ты проиграла миллион в казино?
— Нет.
— Ты выиграла миллион в казино?
— Нет. Я решила… мы решили усыновить ребенка. Чего молчишь?
— Я вроде должна тебя поддержать, но ты таким тоном это сказала, что я и не поняла, что ты сама чувствуешь.
— Вот именно в таких случаях ты меня жутко бесишь, ты это знаешь?
— О, да-а-а, — смеется подруга. — Молодцы, что я могу сказать. Я бы тоже усыновила. Если б я не могла иметь детей, я бы обязательно взяла приемного. Я бы не смогла без детей. Возраст? Пол? Вы это обсуждали?
— Не окончательно. Наверное, маленького хотим. Пол не знаю.
— Я бы взяла такого, кто уже осознавал, кто он и откуда. Чтобы потом не пришлось объяснять про то, что он не родной и его усыновили, — рассудительно говорит Таисия, и в этом есть резон.
— Кстати, да, — соглашаюсь я.
— Потому что с этим может быть много проблем.
— Я знаю. Проблем будет много в любом случае. Я прекрасно осознаю, на что мы идем.
— Вы справитесь. Я уверена, что у вас все получится.
— Я не привыкла к этой мысли, я не знаю, как все будет.
— Это нормально. Ты ж человек. Смущаться, сомневаться — нормально. Вы же не котенка берете, вы хотите ребенка взять. Это серьезно, проблемно и это на всю жизнь. Слушай, ты меня знаешь. Я ненавижу эти вопли-сопли про вопиющее всепоглощающее счастье. Дети — это не только счастье, это проблемы, заботы, болезни, стрессы. Вот об этом нужно думать, если ты нормальный трезвомыслящий человек. — Тося перестает взмахивать руками и успокаивается.
— Все нормально? — заглядывает к нам Славик.
— Да! — орем хором.
— В общем, завтра поедем в детский дом. Никита уже договорился.
— Здорово. Боишься?
— Я в ужасе.
— Все будет хорошо, ты же не одна. Если споткнешься, тебя поддержат. У тебя есть Ник. И мы.
Мне становится легче от разговора. Она определенно права. Страдать за себя — нормально, даже за Ника пострадать — легко, мы с ним одно целое, но я не знаю, готова ли страдать за кого-то другого. Вдруг это все обрушиться на меня, а я не готова. Вдруг я не выдержу, не смогу. Я всегда держала себя и свою жизнь под контролем, управляла своими эмоциями, но с ребенком так нельзя. Ему нужно тепло, забота и ласка, надежность, ребенок не потерпит фальши и полумер.
— Точно. Я не одна…
Я не хотел другого отца. Я хотел, чтобы мой отец был другим…
Никита
— Слушай, надень что-нибудь попроще.
— Куда уж проще. Без жемчугов и бриллиантов, просто в костюме, — ворчит Настя, но смирно идет переодеваться.
— Я не против жемчугов, я против этого костюма. Ты в нем какая-то бездушная железная леди, а мы идем к детям.
— Ты сам говорил, что сегодня детей нам не покажут, мы просто поговорим с директором.
— Говорил. Но все равно оденься как мама.
— Как мама — это в плюшевые треники? Леднёв, не беси меня.
— Я тоже так могу сказать. Леднёва, не беси меня.
— Так нормально? — Прикладывает к себе черную водолазку, кашемировый жилет и джинсы.
— Так отлично. Только вот… — подхожу и выдергиваю из волос все шпильки.
— А с волосами что не так?
— Все хорошо с волосами, просто я люблю, когда они распущенны.
Обнимаю жену за плечи, чувствую в них напряжение и не верю в ее напускное спокойствие. За этим спокойствием угадывалась нервозность, которую она тщетно пытается скрыть. От кого-то — возможно. Но не от меня.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
— Я не волнуюсь.
— Врешь.
— Я никогда не вру.
— Я бы так не сказал, — мягко усмехаюсь.
— Может, Климова тебе и врала, но Леднёва точно не врет. В этом нет смысла. Да и жить так гораздо проще. Даже чисто гипотетически не могу представить ситуацию, зачем бы мне пришлось тебе соврать.
— Тогда я спокоен.
— А до этого момента ты переживал и в чем-то сомневался? — смеется она.
— Нет, — прижимаю ее к себе крепче.
С минуту мы молча стоим. Вскоре она отстраняется, чтобы переодеться.