Пейдж Брэнтли - Узник моего сердца

– Я уверен, справедливость должна идти рука об руку с милосердием. Вы согласны? – обратился он к Лэру.

– Да, отец. Я прослежу, чтобы пленницу накормили.

Аббат вновь улыбнулся.

– А сейчас не хочу вас больше задерживать.

Есть еще один гость, который хочет переговорить с вами. Он ждет вас в часовне, – аббат указал на одну из дверей, ведущих из ризницы. Вторая дверь, видимо, вела в алтарь, как предположил де Фонтен.

Лэр прошел в часовню. Вначале он не заметил человека, стоящего на коленях у алтарной решетки. В часовне было темно, невзирая на колеблющееся пламя свечей. Днем здесь, наверное, тоже не намного светлее, решил Лэр, поскольку только два узких окна в каменных стенах высоко над алтарем пропускали свет в помещение. И тут он обратил внимание на фигуру у алтаря.

Такой знакомый силуэт… Человек встал с колен еще до того, как Лэр успел сказать хоть слово.

– Ты, конечно, удивлен, брат. Лэр был по-настоящему поражен.

– Как ты нашел меня? Тьери улыбнулся.

– Агнес, – просто ответил он. Даже в полумраке Тьери де Фонтен смог разглядеть следы пыток на лице брата. – Подойди и помолись со мной.

– О чем молиться, Тьери? Чтобы мессир, наш отец, простил тебя за захват Везелея? Он хотел, чтобы им владел я, и не раз говорил об этом. Даже на смертном одре.

– Я не отрицаю, – согласился Тьери.

– И ты отказал мне в титуле.

– Ты бы получил его. Со временем. Тебя же не интересовал Везелей до тех пор, пока наш дядя, этот негодяй д'Орфевре, не напомнил тебе о нем. Ты всегда испытывал большую симпатию к родственникам нашей матери. Ты, скорее, д'Орфевре, а не де Фонтен!

– Везелей – мой! – резко сказал Лэр. – И у меня было полное право потребовать его!

– Особенно, когда дядя пообещал тебе Гиен и деревню Бренеоль на границе с Везелеем. Все – к собственному благу. Если бы у тебя были Везелей и Гиен, то дядя наверняка добился бы успеха в тяжбе с бароном Гардинэ, моим тестем!

– Гардинэ – настоящая змея, он якшается с англичанами!

– И ты хочешь сказать, что твой дорогой дядя – нет?

– Только, если это в интересах короля.

– Кажется, король платит вам по заслугам…

– Ты пришел насмехаться надо мной, да, Тьери?

– Насмехаться! Я твой брат.

– О чем очень любишь напоминать.

– Во имя Бога, Лэр! Почему мы всегда начинаем спорить?

– И ты хочешь сказать, что виноват я? Ты первый обратился к адвокату.

– А что еще я мог сделать? Земли Гардинэ перейдут ко мне, как к мужу Оделины. Неужели ты думал, что я буду сидеть сложа руки и смотреть, как ты и твой дорогой дядя д'Орфевре вынюхиваете, где пахнет жареным?

– Ничего подобного! Он хотел получить только Лагрумские леса, которые принадлежат ему по закону.

– По закону! Ха! Тогда почему суд не удовлетворил его прошение?

– Потому что отец твоей женушки запугал всех до смерти! Ты и сам все отлично знаешь! – рука Лэра непроизвольно ударила по алтарной решетке. – И для чего я спорю с тобой здесь, перед лицом Бога? И вообще – зачем?

– Я пришел не спорить.

– Хорошо. Тогда зачем?

– Передать тебе титул владельца Везелея.

– Сейчас?! Когда это не имеет значения? Тьери, как великодушно! А ты, конечно, станешь управляющим?

– Но ты будешь получать доходы с земель. Мог бы быть благодарен хотя бы за это.

– Неужели Агнес тебя убедила? Или в тебе просто заговорила совесть?

– Агнес ни при чем. Моя совесть тоже. А уж она чище, чем твоя.

– Потому что ты вместе со своим тестем нашли лучший план, чтобы захватить Лагрумские леса?

– Тебе не нужен титул?

– Я этого не сказал.

– Тогда пойдем к аббату и разрешим наш спор. Лэр, мы же братья и не должны быть врагами. Мы больше не дети, а взрослые мужчины. И должны думать о наших душах.

«Ты думаешь только о своей душе», – подумал Лэр, но вслух ничего не сказал. И очень разумно, потому что в часовне появился монах, громко топая по каменному полу, чтобы предупредить о своем приближении. Откашлявшись, он произнес:

– Сеньоры, если вы закончили беседу, то отец-настоятель будет рад видеть вас в своих покоях.

На лице аббата играла неизменная улыбка, пока Лэр читал документ. Тьери сидел напротив, барабаня пальцами по столу. Прочитав, Лэр взял гусиное перо, опустил конец в чернильницу и расписался в документе ниже подписи брата. Итак, Везелей принадлежит Лэру де Фонтену! По крайней мере, на бумаге.

Когда они вышли и остановились под аркой, Тьери спросил:

– Ты пойдешь со мной на мессу?

Снисходительный тон брата начал раздражать Лэра. Не так просто забыть и простить то, что было.

– Итак, ты можешь сказать Агнес, что между нами все разрешено и твоя совесть чиста перед Богом, не так ли? – с насмешкой спросил Лэр.

– Если я так скажу, разве это не будет соответствовать истине? – улыбнулся Тьери.

Лэр усмехнулся. Брату сейчас только не хватало ореола святости вокруг головы. Он вновь ощутил себя ребенком, который зол на себя за необдуманные слова.

– Поступай, как знаешь.

– Итак, ты идешь?

– Да, я буду на мессе.

Тьери пожелал Лэру спокойной ночи. Тот не ответил.

В доме для приезжих де Фонтен застал сержанта и солдат, шумно поедавших угощение аббата. Несколько плошек, наполненных маслом, озаряли комнату тусклым светом. Сержант, жуя, поднялся. Пахло сыром и хлебом.

– Монах, который принес еду, сказал, что вы молились в часовне. В ящик для пожертвований вы должны были положить побольше монет. Здесь не хватит ни хлеба, ни сыра, чтобы накормить даже мышь. А вина – на полглоточка кошке.

Солдаты поддержали эти слова дружными криками. В комнате не было ни стульев, ни скамеек. Люди расположились на полу, опершись на локти или прислонившись к стене. Пол был заляпан следами грязных сапог.

Лэр почувствовал, как в нем закипает гнев. Вначале – встреча с братом, теперь – этот идиот-сержант. Лэр повернулся к солдатам с хитрой улыбкой, подобно жулику, желающему изобразить невинность.

– Итак, а что осталось мне?

Солдаты доброжелательно зашушукались. Сержант не ожидал этого. Он с трудом проглотил кусок хлеба с сыром. Один из солдат подал молодому шевалье кубок с вином. Лэр молча сделал несколько глотков. Явно, де Фонтен умел находить общий язык со своими подчиненными. И быстрее, чем с родственниками. Пошутив по поводу «святого» вкуса вина, Лэр вызвал общий смех. Даже сержант, всегда готовый задеть Лэра, несколько поутих.

– Завтра, – сказал де Фонтен, – мы будем в аббатстве Сен-Северин. Говорят, там все гостеприимны. Помолимся, чтобы так оно и было. Во благо наших желудков и во славу Христа.

Лэр направился к лестнице в углу общей комнаты.

Голова Альбера склонилась на стол. Он вздрогнул, когда вошел хозяин, вскочил на ноги и заморгал, не в силах после сна смотреть на горящую свечу.

Лэр взлохматил ему волосы и насмешливо произнес:

– Кажется, ты научился ходить с закрытыми глазами.

Затем кинул взгляд на фигурку, свернувшуюся на тюфяке у окна. Кожаный мешок Лэра стоял на тюфяке рядом с дверью.

– Она выбрала место у окна, – прошептал Альбер, так и не очнувшись от сна. – Я подумал, что вы не будете против.

Николетт лежала лицом к стене. Она не издала ни звука. Юноша был так приветлив с ней, но сейчас вернулся ее главный тюремщик.

– Еда на столе, – сказал Альбер. – Я смог найти только одну свечу. И то обгрызенную. В этом огромном комоде только и было, что одна эта свеча. Неужели все доминиканские монахи так бедны?

Лэр отломил кусок хлеба.

– По крайней мере, они хотят, чтобы в это верили. Ты ел?

– Я думал, что нужно подождать вас.

– Ты развязал ей руки?

– Да.

– А предложил поужинать? Альбер склонил голову набок.

– Она сказала, что не голодна.

– Я хорошо знаю, что женщины редко говорят то, что думают на самом деле, – Лэр подмигнул Альберу. – Поужинай, но смотри, не увлекайся вином.

Из-за капюшона лица Николетт не было видно, торчал только кончик носа, который слегка вздрагивал. Лэр пересек комнату, осторожно коснулся ее плеча.

– Миледи, на столе хлеб и вино. Вам нужно что-нибудь поесть. Немного хлеба, хотя бы глоток вина. Завтра нам предстоит долгий путь, в который не стоит пускаться с пустым желудком.

Его голос был спокойным, мягким, как у священника. Добрым. Как у ее отца. Николетт так хотелось доверять хоть кому-нибудь!