Пока восемьдесят три кареты неспешно везли Марию-Луизу и ее свиту во Францию, Наполеон сходил с ума от нетерпения. Он напоминал маленького мальчика, который надеется получить великолепный рождественский подарок… и никак не может дождаться Рождества. Да, Бонапарт действительно недавно грубо заявил: «Я беру в жены чрево…», и все же он ждал свою невесту со смешанным чувством беспокойства, любопытства и возбуждения.
Дело в том, что французский император, находившийся в зените могущества и славы, с некоторых пор был одержим манией упрочения династии. Он хотел жениться на принцессе крови и иметь от нее наследника, который состоял бы в родстве со всеми королевскими фамилиями Европы. Неудивительно, что, ожидая прибытия Марии-Луизы, Наполеон сгорал от нетерпения.
Узнав о том, что австрийская принцесса покинула Вену, он с трудом сдержался, чтобы не выехать ей навстречу. Каждый день он слал своей невесте нежные письма и подарки и каждый день вызывал к себе вернувшихся в Париж офицеров и взволнованно спрашивал:
– Как вы нашли эрцгерцогиню Марию-Луизу? Только ничего от меня не скрывайте!
– Сир, она очень хороша, – говорил очередной адъютант Бертье, только что прибывший из Вены.
– Очень хороша… – повторял Наполеон и недовольно хмурился. – Это мне ни о чем не говорит… Какого она роста?
– Сир, она… она подобна королеве Голландии, – отвечал курьер.
– Ах так! Вот это хорошо. А волосы… Какие у нее волосы? – спрашивал император.
– Светлые, сир. Она блондинка. Почти как королева Голландии, – отвечал гонец.
– А цвет лица? – не унимался Наполеон.
– Лицо у нее свежее, и кожа белая, как у королевы Голландии…
– Значит, – со вздохом подытоживал Бонапарт, – она похожа на королеву Голландии?
– Нет, сир, вовсе нет, – возражал адъютант. – И все же я говорю вам чистую правду…
Отпустив наконец молодого офицера, которого он расспрашивал, Наполеон покачал головой и пожаловался Талейрану, свидетелю этой сцены:
– Я тянул из них каждое слово, словно клещами, и уже начинаю беспокоиться, не уродина ли моя жена. Ведь ни один из тех молодых людей, которые уже ее видели, не назвал Марию-Луизу красивой. Ну что ж! – вздохнул император. – Пусть она окажется просто доброй и нарожает мне здоровых мальчишек, и я буду любить ее, словно она настоящая красавица…
Однако и на следующий день он не удержался от любопытства и, сопровождая свои вопросы выразительными жестами, поинтересовался:
– А есть ли у нее это? И это? А это? Отвечай же, черт бы тебя побрал!
Несчастные адъютанты, смущаясь и краснея, постарались представить императору округлые формы его невесты и сильно возбудили нескромные желания Наполеона. Ему очень захотелось поскорее самому взглянуть на принцессу. Но вдруг он подбежал к зеркалу и, посмотрев на свое отражение, забеспокоился: а понравится ли он, Бонапарт, австрийской принцессе?
Этот вопрос привел его в такое смятение, что в течение последующих недель он делал все возможное, чтобы выглядеть моложе своих сорока лет: стягивал живот, пудрился, душился, наряжался… И еще он бросил курить, заказал себе расшитый узорами костюм и даже начал напевать модные куплеты.
Двадцатого марта, перед тем как выехать из Парижа в Компьень, где должна была остановиться принцесса, Наполеон написал Марии-Луизе очередное письмо:
«Мадам, я получил Ваш портрет. Императрица Австрии соблаговолила прислать его мне. В чертах Ваших я разглядел прекрасную душу, которую восхваляют все, кто знает и любит Вас. И это оправдывает мои ожидания, которые я возлагаю на Ваше Величество. Надеюсь, Вы полюбите Вашего супруга, ибо он прежде всего желает Вашего счастья, права же его будут основаны исключительно на Вашем доверии и чувствах Вашего сердца. Полагаю, Вы уже совсем близко, и я жду Вас с нетерпением…»
Но это было не просто нетерпение, а настоящая лихорадка. Он все чаще рассматривал портрет Марии-Луизы, сравнивал его с выгравированным на медали изображением Габсбургов и восторженно восклицал:
– Ну да, эта выпяченная губа – признак царствующего австрийского дома!
Фамильная черта Габсбургов, которую он надеялся увидеть и у своих потомков, как бы приближала Наполеона к Людовику XVI, которого он мечтал считать своим «дядюшкой». О да, французский император был человеком тщеславным! И все же он не находил Марию-Луизу красивой и потому говорил о ее «прекрасной душе», не слишком доверяя портретистам, льстившим своим высокородным заказчикам. С каждым днем он чувствовал себя все менее уверенно и, ожидая невесту, искал повод полюбить эту незнакомку. Вот Жозефину, это воплощение элегантности, он любил по-настоящему… А какой окажется Мария-Луиза?..
От волнения он не находил себе места и то и дело отправлялся взглянуть на покои, приготовленные для новой императрицы, где в шкафах уже ждали ее платья, белье и обувь, сшитые по меркам, присланным из Вены.
– Посмотрите! – сказал Наполеон своему камердинеру Констану, взяв в руки одну из шестидесяти пар расшитых шелком туфель и весьма ловко жонглируя ими. – Вы когда-нибудь видели женщину, у которой ножка была бы меньше?
Желая понравиться Марии-Луизе, Бонапарт суетился, волновался, следил за тем, как обставляются ее апартаменты, самолично указывал, куда поставить мебель, и выбирал обивку для диванов и кресел…
Император забросил государственные дела… Он не скрывал своего возбуждения и шел на все ради того, чтобы угодить эрцгерцогине, которую, заметим, он пока еще и в глаза не видел.
Беря в жены уроженку Вены, он решил заняться танцами, дабы очаровать Марию-Луизу умением вальсировать. Научить его танцевать он попросил Гортензию, дочь Жозефины, и молодая женщина очень старалась… однако результат оказался плачевным.
– Я слишком стар, – пожаловался император, но тут же сам нашел слова утешения: – Но не в танцах же дело. Совсем в другом мне следует блистать…
Мария-Луиза и предположить не могла, что ожидание встречи с ней приведет Наполеона в такое волнение. Несмотря на ежедневные знаки внимания со стороны своего суженого, она печально смотрела в окно кареты на сменяющиеся пейзажи. Со слезами рассталась она со своей австрийской свитой, которую сменили двадцать пять придворных дам во главе с очаровательной Каролиной Бонапарт, сестрой Наполеона, которая, впрочем, даже не потрудилась скрыть своей неприязни.
Переезжая по понтонному мосту через Рейн, Мария-Луиза разрыдалась.
– Прощай, Германия!.. – прошептала она.
Накануне встречи с французским императором, которая была назначена на двадцать восьмое марта, Мария-Луиза взглянула на портрет Наполеона и впервые за всю дорогу улыбнулась.
– Не такой уж он и страшный, – произнесла она и прибавила: – Пожалуй, мне не терпится поскорее увидеть императора.
– Вы встретитесь с Его Величеством завтра в Понтарше, – сообщила Каролина, с любопытством поглядывая на новую кузину.
Но Мария-Луиза, не сказав больше ни слова, закуталась в плед и стала смотреть на дождевые струйки, сбегавшие по окну кареты…
Загодя прибывший в Компьень император томился ожиданием. Встреча с Марией-Луизой должна была состояться двадцать восьмого марта в двух с половиной лье от Суассона. В Суассоне эрцгерцогине предстояло провести ночь, немного отдохнуть с дороги, привести себя в порядок и подготовиться к свиданию с супругом. Таково было первоначальное намерение Наполеона…
Но двадцать седьмого марта терпению императора пришел конец. Схватив треуголку, он велел Мюрату сопровождать его, сел в карету и помчался навстречу жене. Он сможет увидеть ее на сутки раньше, да к тому же без всяких церемоний!
Погода поездке не благоприятствовала. После Суассона дождь полил как из ведра. В довершение всех бед, как только они миновали Брэн, у экипажа отвалилось колесо, и нетерпеливый жених едва не угодил в канаву. К счастью, приключение это произошло недалеко от Курселя, и незадачливые путешественники смогли укрыться от дождя под сводами местной церкви. Кутаясь в плащи и дрожа от холода, двое мужчин стали ждать кортеж Марии-Луизы, который непременно должен был проследовать мимо – ибо в Суассон вела одна-единственная дорога. Мюрат, обожавший пышные плюмажи, с грустью смотрел на свою шляпу с поникшими перьями, но сетовать вслух не смел: император вглядывался в даль, забыв, казалось, о своем спутнике.
И вот наконец из пелены дождя появилась длинная вереница карет. Впереди скакали всадники в сине-лиловых мундирах.
Двое мужчин, закутанных в длинные плащи, сбежали с церковной паперти, где они укрывались от непогоды, и, выскочив на дорогу, преградили путь карете Марии-Луизы.