Всклокоченная бровь поползла вверх, затем половина рта, не занятая трубкой, расплылась в широкой ухмылке. Старик потряс спичкой и бросил ее в пепельницу.

— Так, значит, нет? Я правильно понял?

— Пока нет. — Она решила сменить тему. — Как твоя нога?

Он постучал трубкой по гипсу.

— Это безобразие снимут через две недели. Наверное, Мэгги уже рассказала тебе, что случилось. — Увидев ее смущенное лицо, он добавил: — Они хотели скрыть от меня то, что ты приезжаешь. Думают, что я не только неуклюжий, но и глухой.

— Скорее безмозглый, — сказала Гвин, намеренно возвращая разговор к его сломанной ноге. — Ну зачем ты полез чистить водосточную канаву? Алек мог сделать это.

— Потому что ее надо было прочистить, а Алек был занят в школе, и я не помню, чтобы кто-то говорил мне, что я не в состоянии больше заботиться о своем собственном доме. Почему ты дома?

Он наклонился вперед в своем кресле. Клубы дыма окутали его лицо.

— Я уже сказала…

— Насчет дня Благодарения? Ну уж нет, уволь. Я не поверил в это ни на минуту. Сколько было всяких праздников, а ты не приезжала. Отвечай.

— Хорошо, Поппи. Может быть, я просто решила, что пора навестить вас. Это тебя устроит?

Прищурив глаза, дед запыхтел трубкой.

— Допустим. Но почему так рано?

— А почему бы нет? — бросила она, ожидая резкого ответа.

Ответа не было. Слега удивленная его молчанием, Гвин обвела глазами комнату. Здесь тоже ничего не изменилось. Кое-что начало проясняться.

— Алек сказал, что дела идут неважно.

— Трудные времена, — проговорил старик, — люди стали меньше путешествовать.

— Брось, Поппи, это всего лишь отговорка. В Нью-Гемпшире больше гостиниц, чем жителей. И очень многие, насколько я знаю, работают вполне успешно.

— Мы еще держимся, юная леди. Пока что уволили только одну горничную, и то потому, что она так и так собиралась переехать в Вирджинию.

Гвин отлично знала, что в гостинице была только одна горничная. Значит, не осталось ни одной.

— А когда в последний раз делали ремонт? Вестибюль уже похож на декорации к «Семье Адамсов».

По выражению лица деда она догадалась, что он не понял, о чем она говорит, но из гордости не стал спрашивать.

— Алек сказал, что займется этим на каникулах, — возразил Ангус. Потом положил трубку и снова наклонился вперед. — Что ты себе позволяешь? Болтаешься черт знает где, приезжаешь раз в два года и набрасываешься на меня? Ты же сама сказала, что тебе нет дела до этой гостиницы!

В его словах прозвучала неожиданная, почти детская обида. К привычной резкости примешивалась меланхолия, которой не было раньше. Гвин встала и подошла к окну, обхватив себя руками за плечи. Мокрый снег уже покрыл жухлую траву и облепил голые ветви деревьев, лишь проезжая часть двора еще пестрела темными пятнами.

И в самом деле, чего ей переживать из-за этой гостиницы? Если Поппи завтра ее продаст, она нисколечко не расстроится. Напротив, испытает облегчение. Зачем она заговорила о делах с гостиницей? Просто хотела увести разговор подальше от собственных проблем и схватилась за первую тему, которая пришла ей в голову.

— Мне кажется, — проговорила Гвин, разглядывая снежинку, которая кружилась за оконным стеклом, — нет смысла держать гостиницу открытой, если нет возможности достойно содержать ее. — Она повернулась к деду. — Ты сам когда-то учил меня этому. — Услышав, как он фыркнул в ответ, она спросила: — Ты что, больше не даешь рекламу?

— Пустая трата денег. Рекомендации знакомых работают так же хорошо и ничего не стоят.

— Я видела регистрационную книгу, Поппи. Рекомендации знакомых не слишком-то действуют. — Не дождавшись ответа, она спросила со вздохом: — Ты действительно не хочешь заниматься этим делом?

Несколько секунд дед рассматривал трубку в своей руке, затем скосил глаза в сторону окна.

— Сейчас это не так интересно, как раньше.

После смерти Наны, догадалась Гвин. Ее сердце сжалось.

— Тогда почему бы не продать гостиницу? Уверена, что найдется простачок, который тут же ухватится за нее, — с коротким смехом добавила она.

Он не рассмеялся в ответ.

— Ты знаешь почему.

— О, ради Бога, перестань, Поппи! — Она дохнула на оконное стекло, которое тут же запотело. — Сколько раз можно обсуждать одно и то же? Ты знаешь, что мне не нужна гостиница. У меня не такой характер. Я не люблю рано вставать и не хочу жить в глуши, быть привязанной к месту, которое никогда не позволяет уехать в отпуск, потому что в это время надо обслуживать тех, кто приехал в отпуск сюда.

— Еще бы. — Дед вынул изо рта трубку и взмахнул ей перед собой. — Ты ведь хочешь быть актрисой.

Последнее слово, как и всегда, прозвучало с особой интонацией, как будто он хотел сказать не «актрисой», а «стриптизершей».

— Да, хочу — тихо подтвердила Гвин. — А ты держишься за гостиницу, которая больше не приносит денег и разваливается на глазах. И все это только для того, чтобы после твоей смерти я получила в наследство то, что от нее останется. Скажи мне, Поппи, в ком из нас меньше здравого смысла?

И опять ответа не последовало. С эгоистичной точки зрения Гвин была даже рада этому. Но, с другой стороны, она испытывала душевную боль из-за сострадания к старику. Пусть дед всегда был ее противником в спорах, но в то же время он научил ее ездить верхом, показывал ей, как запускать воздушного змея, брал ее на подледную рыбалку и всегда помещал почетные школьные грамоты внучки на видном месте, так чтобы все видели их.

Она снова повернулась к окну, как раз вовремя, чтобы увидеть, что Алек подъехал и остановил машину перед домиком смотрителя, стоящим в сотне ярдов от гостиницы.

— Когда Алек снова перебрался сюда?

Ангус, видимо, был рад смене предмета разговора.

— В прошлом году. Мы не берем с него арендной платы в обмен на то, что он чинит кровлю и рубит дрова. — Он помолчал. — Мэгги заставила меня предложить ему жилье после его развода. Правда, Алек почти целый год продолжал жить в городе, у миссис Кроуфорд. Не знаю, почему он потом все же переехал. Но я этому рад. Он часто навещал нас, даже когда был женат на Саре Прют. — Старик покачал головой, словно это вовсе не укладывалось у него в голове. — Но гораздо лучше, когда он все время рядом. Я скучал без него.

Еще бы. Нельзя сказать, что Гвин ревновала или завидовала привязанности деда к Алеку, но именно он добросовестно исполнял роль внука, чего не делала Гвин. Нана и Поппи относились к нему как к родному, а после смерти отца Алека — это случилось, когда мальчику было шестнадцать, — стали его официальными опекунами, поскольку его мать умерла еще раньше. Невозмутимый Алек мог ладить с дедом. А Гвин не могла. Они с Поппи были слишком похожи, как две стороны одной монеты, и ни один, ни другая не хотел отказаться от того, во что верили, неважно, правильно это или нет. Проблема в том, что каждая из сторон одной монеты не может увидеть другую.

— Значит, так… — отвлек ее от размышлений голос деда. — Как я понял, после праздников ты уезжаешь обратно?

По счастью, он не уточнил, после каких праздников.

— Планирую, — сказала она, направляясь к двери.

В прежние времена Гвин бы ушла молча. Нет, на самом деле в прежние времена она бы вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Но что-то изменилось, и она чувствовала себя вынужденной что-то делать.

— В какое время вы теперь ужинаете?

Старик приподнял брови.

— Мэгги обычно приносит мне ужин сюда примерно в шесть часов.

— Понятно. — Это никуда не годится, подумала Гвин. — Мэгги говорила что-то насчет двух сестер, которые живут здесь?

— Да, сестры Ньюман, близнецы. А почему ты спрашиваешь?

— Они ужинают в столовой?

Их маленькая гостиница отличалась от других тем, что обеды и ужины подавали в комнате, которая была устроена наподобие большой семейной столовой, с одним общим столом.

— Когда есть другие гости, да. А когда нет, как сейчас, Мэгги накрывает им в комнате для завтраков. — Старик сердито насупился, так что глаза почти спрятались под бровями. — Почему ты спрашиваешь?