Евгения молчала, она уже достаточно знала своего мужа, чтобы понять, что он, невзирая на свою кажущуюся холодность, страшно раздражен; она понимала, что означают крепко сжатые губы и это дрожание руки. Точно таким стоял он перед ней в первый вечер после их приезда сюда, но тогда она не догадывалась, что скрывалось под этим показным хладнокровием.
Они молча ехали по освещенному солнцем лесу; топот копыт глухо раздавался по мягкому мху. И здесь повсюду разливалось чарующее дыхание весны, и здесь сквозь вершины елей проглядывало ясное синее небо, и здесь ее охватила та же непонятная тоска, только еще более томительная и сильная, чем там, на горе. По узкой тропинке лошади шли совсем рядом, и тяжелые складки амазонки задевали кусты. При такой близости она не могла не заметить, что Артур очень бледен, так как легкая краска, покрывавшая вначале его щеки, была вызвана быстрой ездой. Правда, его лицо никогда не выглядело здоровым и цветущим, но то была бледность столичного льва, который проводит вечера в гостиных, а ночи за картами, а потом, утомленный и пресыщенный, целый день лежит на диване в комнате с опущенными шторами, потому что уставшие глаза не переносят солнечного света. Эта же бледность, вероятно, вызывалась той же причиной, что и мрачная складка на лбу, и озабоченное выражение лица, на котором до сих пор не отражалось ничего, кроме полнейшего равнодушия. Но Артур Берков много выигрывал от такой перемены, которая другому не пошла бы на пользу. Только теперь Евгения увидела, что ее муж может претендовать на то, чтобы считаться красивым, раньше она не хотела этого замечать: его всегда апатичный вид не позволял видеть его достоинств, которые ярко проявились теперь, когда он зажегся энергией, — энергией, которая ощущалась в его лице, в осанке, в манере поведения и которая всегда была ему присуща, только скрывалась, как и многое другое, под маской равнодушия. Да, подводный мир начинал всплывать на поверхность из глубины, и причиной тому являлась приближающаяся буря. Евгения с особенной горечью сознавала, что здесь нет ее заслуги, что она не обладала магическим словом, способным разрушить волшебные чары; он освободился от них самостоятельно, без посторонней помощи!
— Мне очень жаль, что я должен сократить твою прогулку: погода великолепная, — наконец, прерывая молчание, сказал Артур вежливо и холодно, как всегда, когда обращался к ней.
— Боюсь, что тебе прогулка на свежем воздухе более необходима, чем мне. Ты очень бледен, Артур!
В голосе молодой женщины невольно прозвучала тревога.
— Я не привык к работе! — сказал он насмешливо. — Это происходит от изнеженности! Я не могу так трудиться, как трудится ежедневно каждый из моих служащих.
— А мне кажется, что ты работаешь сверх всяких сил! — быстро возразила Евгения. — Ты целый день не выходишь из кабинета, а по ночам я вижу, как у тебя до самого утра горит огонь.
Молодой человек покраснел при этих словах.
— С каких это пор ты обращаешь такое внимание на окна моего кабинета? — спросил он спокойно, но с глубокой печалью. — Я не думал, что они вообще существуют для тебя.
Теперь наступила очередь покраснеть Евгении, но она быстро овладела собой и сказала решительно:
— С тех пор, как я узнала, что опасность, которую ты так решительно отрицаешь, приближается с каждым днем. Зачем ты обманываешь меня, скрывая всю важность этого противостояния и его возможных последствий?
— Я не хотел тебя беспокоить.
Она сделала нетерпеливое движение.
— Я не робкий ребенок, которого надо окружать такими заботами и так щадить. И если что-нибудь грозит нам…
— Нам? — прервал ее Артур. — Извини, пожалуйста, опасность угрожает только мне. Я никогда и не думал обращаться с тобой, как с ребенком, но считал своей обязанностью не беспокоить баронессу Виндег тем, к чему она так равнодушна и что скоро будет ей так же чуждо, как и имя, которое она теперь носит.
Он отвечал ей таким же ледяным тоном, каким она сама часто говорила с ним, когда считала необходимым дать ему почувствовать свое высокое происхождение и то, что только крайняя необходимость заставила ее выйти за него замуж. Теперь Артур платил ей тем же. Темные глаза молодой женщины, устремленные на мужа, гневно сверкнули.
— И поэтому ты отказываешься информировать меня о своих делах?
— Если желаешь, я могу сообщить тебе… Евгения боролась с собой минуту.
— Ты отказался исполнить требования рудокопов? — спросила она наконец.
— На что можно было согласиться и что рудокопы требовали по собственному побуждению, на то я согласился. Что же касается безрассудных требований Гартмана, то выполнить их абсолютно невозможно: это повлекло бы за собой разрушение всякой дисциплины, полную анархию… Да и вообще его требования слишком оскорбительны. Он едва ли посмел бы их заявить, если бы не знал, что именно поставлено для меня на карту в этой игре!
— А что именно поставлено на карту? — спросила Евгения прерывающимся голосом. — Состояние?
— Больше, чем состояние! Само существование!
— И ты не уступишь?
— Нет!
Молодая женщина с безмолвным удивлением смотрела на своего мужа, который менее трех месяцев тому назад не мог выносить ни одной «сцены» с ней, потому что это расстраивало его «нервы», а теперь спокойно вступал в борьбу за свое существование. Но разве он действительно остался таким, как был? Его «нет» было сказано таким тоном, который обнаруживал железную волю, и она чувствовала, что он с таким же непоколебимым упорством будет противиться всякой, даже самой безумной угрозе.
— Я боюсь, что Гартман доведет борьбу до крайности! — сказала она. — Он ненавидит тебя.
Артур презрительно улыбнулся.
— Знаю! Это чувство взаимно.
Евгения вспомнила, как дико сверкнули глаза Гартмана, когда она произнесла имя своего мужа, и ею овладел внезапный страх.
— Ты не должен недооценивать ненависти этого человека, Артур! Его энергия просто ужасна, когда им овладевает какая-нибудь страсть!
Артур устремил на нее долгий изучающий взгляд.
— Ты так хорошо его знаешь? Впрочем, этот герой с самого начала казался тебе достойным удивления. Хороша энергия!.. Настаивать на невозможном, предпочитая втянуть в беду сотни людей, чем послушаться благоразумного совета! Но ведь и Гартман может наткнуться на стену, которую тщетно будет стараться пробить своей упрямой головой; от меня во всяком случае он ничего не добьется, даже если бы мне пришлось погибнуть в этой борьбе…
Он вдруг остановил лошадь; то же самое сделала и Евгения. Там, где тропинка пересекала большую дорогу, они увидали то, чего им хотелось избежать: на дороге, по-видимому кого-то ожидая, стояла толпа рудокопов. Артур нахмурил брови.
— Кажется, нам не избежать этой встречи!
— Не повернуть ли назад в лес? — тихо спросила Евгения.
— Слишком поздно! Они уже заметили нас, уклониться от встречи невозможно, а повернуть назад — значило бы бежать. Плохо то, что мы на лошадях: это еще больше раздражит их. Что бы то ни было, мы не должны обнаружить робости, смелее вперед!
— Значит, ты боялся этой встречи? Артур с удивлением взглянул на нее.
— Я? Нет. Тебе не следовало встречаться с ними. Теперь, конечно, этого не избежать, но по крайней мере ты не одна. Держи Афру покрепче за поводья и постарайся быть ближе ко мне. Возможно, обойдется без столкновения.
Они медленно поехали вперед к большой дороге, откуда их давно уже заметили.
Артур оказался прав: ничего не могло быть хуже подобной встречи… Рабочие были возбуждены и озлоблены только что увиденным на заводе, и теперь вдруг увидели перед собой отказавшегося выполнить их требования хозяина верхом на прекрасной лошади, возвращавшегося со своей знатной супругой, как они думали, с прогулки, и это на глазах у людей, которые борются с нуждой! В толпе раздался громкий ропот, кое-где послышались довольно чувствительные угрозы и оскорбительные слова; хотя они и умолкли, когда всадники выехали на большую дорогу, но вся толпа, как бы сговорившись, сбилась в плотную массу, по-видимому, чтобы преградить им путь.
Волнение Артура выдавало только легкое подергивание губ, его рука нисколько не дрожала, когда он взял Афру на всякий случай под уздцы, чтобы удержать ее рядом со своей лошадью.
— В добрый час!
На его приветствие не последовало ответа; никто из толпы не отозвался на него; со всех сторон на них устремилась неприязненные взгляды, стоявшие впереди придвинулись к ним еще ближе.