Евгения Марлитт - В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

Во время разговора они все шли впередъ. Теперь онъ вдругъ остановился.

– Вы хотите оставить дѣтей?!

– Да, чтобы веселиться тамъ, дома, – отвѣчала она иронически. – Развѣ я не заслужила этого своимъ пребываніемъ въ Германіи?

Она увидала, что онъ вспыхнулъ.

– Вы правы, желая насколько возможно сократить свое мученичество, – сказалъ онъ холодно; – и я конечно не возьму на себя предложить вамъ остаться здѣсь дольше, чѣмъ это необходимо. Но прежде всего намъ еще надо подождать, осуществится ли надежда на превращеніе старой женщины.

Донна Мерседесъ вдругъ почувствовала, что твердая почва ея самосознанія, ея гордой самоувѣренности ускользаетъ у нея изъ подъ ногъ. Было время, когда ее всѣ увѣряли, что наступаетъ мракъ, когда она уходитъ, – неужели исчезло все ея обаяніе? Неужели рѣшительно ничего не осталось отъ юношескаго очарованія, ума и красоты, которые восхвалялись на всѣхъ языкахъ, часто возбуждая въ ней отвращеніе и досаду, или же все это скользило совершенно безслѣдно по нѣмецкой натурѣ?… Большой вѣеръ, который она держала въ рукахъ, съ шумомъ свернулся и согнулся подъ ея пальцами, какъ гибкій хлыстъ. Это движеніе въ соединеніи съ злой улыбкой и гнѣвно сверкающими глазами на прекрасномъ смугломъ лицѣ прекрасно подтверждало слова баронессы, что эта рабовладѣлица не отступила бы передъ собственноручнымъ наказаніемъ виновнаго.

Онъ пытливо посмотрѣлъ на нее.

– Но вы могли бы быть избавлены отъ продолженія этой жертвы, – сказалъ онъ послѣ минутнаго размышленія, – если бы вы согласились предоставить мнѣ дальнѣйшее развитіе…

– Другими словами значитъ, что излишне мнѣ было и сопровождать ихъ сюда, – быстро перебила она его взволнованнымъ голосомъ. – Домъ Шиллинга могъ бы предложить дѣтямъ Люціана родительскую кровлю, отеческія попеченія и заботливость, – совершенно вѣрно, баронъ, но не женскую любовь и нѣжность, которыя необходимы дѣтямъ, какъ солнечный свѣтъ… А тамъ наверху, – она указала вѣеромъ на бель-этажъ, – живетъ теперь женщина, ваша жена, баронъ Шиллингъ, которая герметически запирается отъ дѣтей, которая съ отвращеніемъ отворачивается, когда увидитъ даже въ окнѣ только дѣтское личико…

– Вы были оскорблены? – горячо спросилъ онъ.

– Неужели вы думаете, что я позволю оскорбленію коснуться меня, – отвѣчала она съ гордымъ презрительнымъ превосходствомъ. – Я говорю это не въ укоръ, – кто можетъ осуждать хозяйку за то, что она не желаетъ дѣтскаго шума въ своемъ домѣ? Мое замѣчаніе относится къ вамъ, такъ какъ вы необдуманно хотите взять на свои плечи бремя непріятностей и тяжелой отвѣтственности…

– Это ужъ мое дѣло, – прервалъ онъ ее холодно и твердо. – Впрочемъ, мое предложеніе, насколько вамъ извѣстно, происходило не изъ высокаго о себѣ мнѣнія, а единственно изъ желанія доставить вамъ возможность скорѣе покинуть нѣмецкую почву, – прибавилъ онъ почти горячо. – Феликсъ потребовалъ слишкомъ многаго отъ васъ! Ваше присутствіе, ваше долгое пребываніе въ этомъ тихомъ уголкѣ равняется для васъ нравственной смерти – это непозволительное похищеніе вашей драгоцѣнной молодости!… Вы привыкли побѣждать, встрѣчать удивленные взоры повсюду, куда бы вы ни обратили ваши гордые глаза, вы привыкли жить въ баснословной роскоши среди роскошной тропической природы, гдѣ ваша красота возбуждала тропическія страсти, – ничего этого не можетъ вамъ дать Германія съ ея блѣднымъ небомъ, съ ея „холодными, какъ рыба“ людьми. Тамъ вы найдете…

– Да, тамъ я ищу и найду… четыре могилы, – промолвила она беззвучно и съ укоромъ взглянула на него неподвижными, полными cлезъ глазами.

Она быстро повернула назадъ и, закрывая лицо вѣеромъ, быстрыми шагами направилась къ дому съ колоннами.

Въ монастырскомъ помѣстьѣ царствовало тяжелое настроеніе. Прислуга робко пряталась по угламъ, когда раздавались шаги совѣтника; всѣ тревожно прислушивались къ его рѣзкому голосу, между тѣмъ какъ онъ бранился и ворчалъ цѣлые дни…

У него было много заботъ.

Въ каменноугольныхъ копяхъ вдругъ появились въ узкихъ трещинахъ и щеляхъ тонкіе, но довольно быстрые струйки воды, очень встревожившія его и рабочихъ… Вся мѣстность такъ называемой малой долины, гдѣ находились каменноугольныя копи, была очень богата родниками; небольшіе холодные ручейки пробивались всюду и при входѣ въ долину образовали большіе пруды. Съ самаго начала много толковали о томъ, что совѣтникъ обнаружилъ при этомъ предпріятіи скупость и корыстолюбіе, что мѣры безопасности были неудовлетворительны и хищническая разработка производилась самымъ ужаснымъ образомъ.

Но совѣтникъ мало заботился о городскихъ рѣчахъ. Онъ съ все возраставшей жадностью собиралъ богатства, которыя доставляли ему копи, и гдѣ только можно сокращалъ расходы, какъ вдругъ изъ глубины вынырнуло привидѣнье, страшный врагъ, выступившій изъ стѣнъ въ видѣ водяныхъ струй. Врагъ наступалъ все сильнѣе, такъ что надо было принять какъ можно скорѣе мѣры, стоящія большихъ денегъ, чтобы отклонить явную опасность, и это-то дѣлало совѣтника мрачнымъ и сердитымъ.

Маіоршу, казалось, это нисколько не печалило. Она никогда не была разговорчива, прислуга знала ее всегда такой, и праздныя рѣчи были строго запрещены въ монастырскомъ помѣстьѣ. Все-таки люди удивлялись, что братъ и сестра едва обмѣнивались словомъ, здороваясь утромъ и прощаясь вечеромъ. И когда совѣтникъ возвращался домой разстроенный и съ мрачнымъ лицомъ проходилъ черезъ кухню въ столовую, маіорша ни о чемъ не спрашивала его. Она аккуратно приносила кушанья, снимала фартукъ и садилась за столъ. Разговаривалъ одинъ Витъ, прочіе же молчали.

Напротивъ того, у маіорши все болѣе и болѣе развивалась новая привычка, – она проводила въ саду каждую свободную отъ хозяйственныхъ занятій минуту. У нея и тамъ было дѣло: ощипываніе гороха и бобовъ, поливаніе овощей и полотна, разостланнаго для бѣленія. Но служанки хихикали и говорили, что полотно никогда не высыхаетъ, такъ часто она его поливала, и ни одинъ благоразумный человѣкъ не поливаетъ овощей въ жаркіе полуденные часы. Ихъ также поражало то, что „госпожа“ часто стояла на скамьѣ и глядѣла черезъ заборъ въ сосѣдскій садъ – это тоже была новая мода и очень поразительная въ „гордой неприступной“ женщинѣ, которая прежде не всякаго удостоивала взглядомъ и держала себя такъ, будто ей ни до чего въ мірѣ не было дѣла… Смѣшно! Влѣзать на скамью и смотрѣть на толстую переваливающуюся съ бока на бокъ негритянку, вѣдь не на маленькую же дѣвочку, за которой ухаживала негритянка, смотрѣла она. Она вѣдь терпѣть не могла маленькихъ дѣтей.

Сегодня цѣлый день къ совѣтнику нельзя было подступиться. Одинъ изъ работниковъ, отвозившій уголь на желѣзную дорогу, разсказывалъ, что хозяинъ былъ принужденъ изъ-за глупой исторіи съ водой выписывать издалека ученыхъ людей, – нужно было вce передѣлать въ копяхъ, а это стоило огромныхъ денегъ.

Вскорѣ послѣ обѣда совѣтникъ опять ушелъ въ малую долину; Витъ занимался въ комнатѣ со своимъ строгимъ учителемъ, полюбившимъ разговаривать и шутить и служанки, мывшія въ кухнѣ посуду, шептались и посмѣивались,такъ какъ маіорша шла по двору въ садъ, что она обыкновенно дѣлала, когда совѣтника не было дома. Она еще не пила своего кофе, который стоялъ въ кухнѣ на подносѣ и уже остылъ. Вообще она за послѣднее время какъ будто разучилась пить и есть; и это отразилось на ея наружности, – скулы очень выдались на ея блѣдномъ лицѣ, и платья не обхватывали попрежнему плотно ея фигуру, а точно висѣли на плечахъ… И прислуга думала, что, хотя она и молчитъ, плотно сжавъ зубы, чтобы не проронить словечка, она сердится и огорчается предстоящей затратой денегъ по случаю бѣды въ копяхъ, такъ какъ иначе она не была бы истинной Вольфрамъ.

Она медленно прохаживалась взадъ и впередъ между буксовыми деревьями и машинально теребила своими бѣлыми длинными пальцами тесемки фартука, а глаза были устремлены въ землю. Она, прежде такъ зорко и старательно искавшая опавшихъ плодовъ, теперь не замѣчала, что ноги ея касались прекрасныхъ розовыхъ спѣлыхъ яблоковъ, раннихъ золотистыхъ грушъ, которыми усѣяны были гряды кольраби и салата и которые привлекали цѣлые рои осъ, все ея вниманіе казалось сосредоточилось въ слухѣ. При всякомъ шумѣ, доходившемъ до нея черезъ изгородь, – былъ ли то крикъ утокъ, бросавшихся въ прудъ, или поспѣшные шаги человѣка по скрипучему гравію ближайшей дорожки, она вздрагивала и, прислушиваясь, замедляла шаги.

Сегодня не приходилось пользоваться лейками, такъ какъ небо было съ ранняго утра покрыто облаками, которыя не пропуская солнечнаго свѣта, образовали надъ землей сѣрый, точно свинцовый куполъ. Птицы весело порхали, и оживляющій бальзамическій воздухъ какъ нельзя лучше годился для выздоравливающихъ.