Стефани Слоун - В его власти

Дюран дотянулся до него в тот самый миг, когда его схватил Джеймс. Завязалась борьба. Дюран свободной рукой ударил Джеймса в нос и попытался завладеть пистолетом. Но Джеймс не выпустил пистолет и ударил Дюрана головой. Вцепившись в пистолет, они боролись уже у самой плиты.

А потом Джеймс выстрелил.

Он взглянул на Дюрана — его лицо исказила боль. Он что-то сказал — Джеймс не разобрал что, — потом его голова упала набок и он застыл.

Звук, похожий на металлический, заставил Джеймса вскочить, пистолет по-прежнему был в его руке.

Талейран неподвижно лежал на полу, а над ним с железной сковородой в руках стояла женщина, которую он видел раньше.

— Он пытался сбежать. Несостоявшийся любовник, — объяснила Жоэль. — Забрал больше денег, чем должен был.

В кухне появился Мартин в сопровождении двух других «коринфян».

— Наверху все под контролем? — спросил Джеймс, трогая Талейрана ногой.

Лежащий застонал.

Слава Богу, подумал Джеймс, понимая, что Кармайкл был бы сильно огорчен безвременной смертью главы «Монахов». Он с нетерпением дожидался возможности допросить Талейрана.

— Да, сэр, — с готовностью ответил Мартин.

Джеймс кивнул и выбежал из кухни, стремительно преодолевая холл.

— Кларисса! — звал он, заглядывая во все двери на своем пути.

— Джеймс! — раздался крик из последней комнаты справа.

Он не стал дергать за ручку, а просто выбил дверь и бросился к женщинам, обнял Клариссу и прижал к себе. Любимая была теплой, живой, она была рядом.

— С вами все в порядке?

Кларисса отодвинулась, чтобы видеть его лицо.

— Теперь да, любовь моя, — ответила она, с обожанием положив ладони ему на грудь. — Но, пожалуйста, — добавила она с облегчением в голосе, — обещай мне, что нас больше ничто не будет разделять, особенно запертые на замок двери. Они слишком прочные, ты согласен?

Он облегченно улыбнулся — с любовью и радостью.

— Я люблю тебя.

— Вы наш спаситель, — вмешалась леди Изабелла. — В самом деле, Джеймс.

Кларисса радостно улыбнулась матери.

— Да, он вот такой, — сказала она тоном собственницы и заплакала — эмоции переполняли ее.

— Всегда был, — добавил Джеймс.

— И всегда будешь, — заявила Кларисса, подняла к нему лицо и припала губами к его губам. Поцелуй сказал ему все, что она имела в виду.

— Она красивее, чем я ее запомнил, — заметил Кармайкл, наблюдая, как Кларисса рисовала карандашный портрет своей матери. Свет, падающий через окна гостиной на Харфорд-стрит, 27 в Мейфэре, по словам Клариссы, был как раз таким, каким нужно. Поэтому она взяла угольный карандаш и бумагу и села за работу — все присутствующие согласились, что художник не должен пренебрегать интуицией.

— Да, — согласился Джеймс. — Удивительно. Та же мысль пришла мне в голову, когда я впервые увидел ее в студии Сен-Мишеля.

Кармайкл кивнул.

— Сказанное относится и к леди Уэстбридж.

— Да, согласен, хотя когда я в первый раз взглянул на нее во Франции, то, если честно, был потрясен. За те несколько недель, что она пробыла у «Монахов», она похудела и побледнела. Находясь в Англии, она стала выглядеть несравненно лучше.

Джеймс и Кларисса решили не рассказывать маркизе о «Молодых коринфянах». Она побывала в гораздо большей опасности, и это уже не изменит того, что случилось с ее мужем.

Но в день свадьбы Клариссы и Джеймса Изабелла отозвала Джеймса в сторону и попросила у него прощения. Неверность мужа, объяснила она, подкосила ее, она не хотела, чтобы подобное случилось и с дочерью. Изабелла не вняла мольбам Джеймса в тот далекий день и отказалась известить Клариссу о его приходе. С тех пор это тяжелым бременем лежало на ее совести, и теперь, когда они снова нашли друг друга, Изабелла не может не рассказать о своем неблаговидном поступке. Увидев их вместе, такими счастливыми, она вынуждена признать — если замкнуть сердце, чтобы в него не могла проникнуть печаль, в него не сможет проникнуть и любовь.

Еще несколько недель назад Джеймс испытал бы горечь, услышав это. Он посчитал бы себя вправе заявить, что она заслужила муки раскаяния.

Но он был уже другим человеком. Когда Кармайкл предложил Джеймсу внедриться в ряды «Монахов», Джеймс подозревал, что это задание будет очень важным для его карьеры. Но он не мог знать, что оно станет поворотным в его жизни. Он нашел себя — после долгих лет, в течение которых был совсем не тем человеком, каким ему надлежало быть. Он позволил себе воспользоваться шансом. И победил.

— Вы не спросили о Талейране.

Джеймс почувствовал, как угрожающе напряглись его лицевые мышцы, и усилием воли заставил себя расслабиться.

— Этот человек заслужил смерть. Я выполнил задание, Кармайкл. Вам надо знать, что я больше не могу играть роль…

— Талейран может быть для нас очень ценным человеком, Марлоу.

Джеймс, уютно устроившийся в кресле, наклонился вперед и уперся локтями в колени.

— Вы считаете, он не отступится от своих обещаний и поможет разоружить «монахов»?

— Если мы достаточно ему заплатим, то да. Кроме того, он единственный, кто способен на это, — ответил Кармайкл. — И все благодаря вам, Джеймс. Вы не только выполнили задание, вы выполнили его блестяще.

Джеймс посмотрел на Кармайкла, и его сердце, до краев наполненное счастьем, переполнилось еще и удовлетворением.

— Благодарю вас.

— Не за что, — искренне ответил Кармайкл. — Я был бы достоин осуждения, если бы не высказался по поводу наблюдения, которое сделал во время моего сегодняшнего визита, женитьба идет вам, — добавил он с едва заметной улыбкой.

Джеймс хмыкнул, у него не было причин возражать. В конце концов, Кармайкл его начальник. И он прав.

— Вы и вообразить не можете, чего мне все это стоило, — заговорщически шепнул он. — Но примирение все оправдало.

— И это все, что вы скажете?

Джеймс повертел в руках одну из мягких подушечек, которые так нравились Клариссе и которые во множестве присутствовали повсюду в доме.

— Нет, — смущенно признал он. — Я люблю ее. Всегда любил. И всегда буду любить. Но вы ведь всегда знали это, не так ли, Кармайкл?

— Ну, Марлоу, вам ведь известно, что я не из тех, кто в душе злорадствует, — сказал Кармайкл ровным тоном, потом снова повернулся к леди. — Но да, я знал.

Джеймс не смог удержаться и захохотал, обратив на себя внимание не только Кармайкла, но обеих женщин.

— Марлоу, вы никогда не выглядели счастливее, в самом деле.

Джеймс хлопнул Кармайкла по колену, едва справляясь с нахлынувшими чувствами.

— Мне действительно никогда не было так хорошо, мой любезный друг.

— Оно прекрасно, правда? — Кларисса лежала на груди Джеймса и смотрела, как в мерцающем свете свечи пришитые к лифу кристаллы переливались всеми цветами радуги.

Джеймс тихонько засмеялся, волосы на его груди щекотали ей щеку.

— И долго ты собираешься держать платье здесь, на этом кресле, словно это ваза с цветами?

— Может быть, год или два, в зависимости от ряда обстоятельств, перечислением которых я не хочу тебя озадачивать, — дразнила она, проводя пальцами по его твердому животу вниз и медленно возвращаясь обратно.

— Ты совершенно уверена, что не хочешь отправиться в свадебное путешествие?

Джеймс осведомлялся об этом с того самого дня, как сделал Клариссе предложение. Ему казалось, что он некоторым образом обездолил ее, раз не убедил упаковать вещи и отправиться невесть куда через страны, морские просторы и поля сражений.

— Джеймс, я уверена, что три раза в течение нескольких недель пересечь канал с меня достаточно — большего я сейчас не выдержу. Возможно, когда нам будет лет по восемьдесят и у наших детей будут свои дети…

— И много будет детей? — с интересом поинтересовался Джеймс, порадовав этим Клариссу.

— Я думаю, четверо. Или восемь. Я еще не решила. Сколько детей хочешь ты?

Мышцы Джеймса напряглись в ответ на движения любознательных пальцев Клариссы.

— Обе цифры хороши. Может быть, стоит начать с одного, а потом уж решать дальше?

— Их будет четверо, — заявила Кларисса. — Итак, на чем я остановилась? Ах да, когда нам будет восемьдесят и у наших четверых детей будут свои дети, вот тогда мы, возможно, отправимся путешествовать по всему миру.