– Я его не боюсь! – выпалила она, встряхнув головой, чтобы отбросить лезущие в глаза мокрые волосы.
Маклин запрокинул голову и расхохотался во все горло. Эхо подхватило его заливистый смех и многократно отразилось от гранитных стен, окружавших узкое плато.
– Что ж, я рад это слышать, сударыня.
Его слова разрядили напряжение среди затаивших дыхание мужчин, стоявших вокруг. Все начали тихонько посмеиваться и подталкивать друг друга локтями. У всех стало явно легче на душе.
Перебросив длинную ногу через луку седла, Маклин соскочил с жеребца, бросил поводья поджидавшему рядом конюшему и подошел к Энн. Она инстинктивно отпрянула: могучая фигура горца показалась ей угрожающей. Боже милосердный, когда же она наконец научится держать язык за зубами?! Что, если он сейчас ударит ее за дерзость?
– А ну-ка пойдемте поближе к огню, – отрывисто приказал Маклин и, прежде чем она успела сообразить, что он намерен делать, подхватил ее на руки и направился к костру.
Энн попыталась оказать сопротивление, но быстро поняла всю бесполезность такой затеи: его руки сжимали ее стальным обручем. Этот великан, казалось, был высечен из гранитных скал своей родной Шотландии.
Усадив девушку на полено у огня, Маклин окинул ее пристальным взглядом.
– Уолтер! – скомандовал он, сделав знак молодому человеку, стоявшему рядом.
Паренек кивнул и тотчас же исчез, как будто растворился в ночной тьме.
– Вы промокли насквозь, – недовольно заметил Маклин. – А ну снимайте все мокрое!
При этих словах Энн охватил такой безрассудный животный страх, что все пережитое раньше показалось ей детской забавой. Она судорожно ухватилась за отвороты своего промокшего насквозь плаща и покрепче завернулась в него, отчаянно стараясь дышать ровнее. Вот сейчас и начнется самое страшное…
Высокий горец с легкостью угадал ее мысли и усмехнулся.
– Я имел в виду только плащ и перчатки, – пояснил он уже мягче.
Тут вернулся молодой посыльный, и Маклин принял у него из рук широкий шотландский плед в красно-зеленую клетку. Глядя на Энн с легкой усмешкой, он набросил шерстяную ткань ей на плечи, и девушке вдруг стало стыдно своей слабости, неудержимой дрожи в руках и в коленях, парализующего страха, который был ясно виден ее врагу.
– Пожалейте себя, – тихо сказал Маклин. – Вы провели в седле большую часть суток и держались отлично… куда лучше, чем можно было ожидать от такой малютки. – Бросив на нее проницательный взгляд, он опять улыбнулся. – Это сказывается добрая шотландская кровь, что течет в ваших жилах. Вы, моя милая, наполовину Макдоннелл, а они – все как один – и костью и духом крепки!
Энн взглянула на него в изумлении. Мало кто знал, что ее мать родом из горского клана Макдоннеллов. Не успела она спросить, откуда ему это известно, как Маклин сунул руку за пазуху и извлек серебряную фляжку. Вытащив пробку, он протянул фляжку ей:
– Пейте. Это вас согреет.
Девушка молча покачала головой. Она ничего не возьмет у этого человека. Может, он решил напоить ее допьяна?
– Я вам не дам умереть от простуды, – решительно заявил Маклин. – Ну же, будьте умницей и отхлебните глоточек, а не то я волью его вам в глотку. – Он наклонился так близко, что ей стали видны отблески пламени в его черных зрачках. – Поверьте, я сделаю это запросто.
Под его пронизывающим взглядом у Энн перехватило дыхание. – Не сомневаюсь, – огрызнулась она и протянула руку к фляжке.
Не сводя с него вызывающе дерзкого взгляда, девушка поднесла сосуд к губам и отпила маленький глоточек. Пусть он не надеется, она не позволит ему себя унизить подобным образом!
Ощущение жидкого огня, проникшего в горло, застало ее врасплох. Она закашлялась, задохнулась, судорожно ловя ртом воздух, когда неразбавленное виски прожгло ей внутренности, и яростно уставилась на Маклина слезящимися глазами. Неужели он ее отравил?!
Искорки злорадства заплясали в глазах Маклина: можно было подумать, что он получает какое-то нездоровое удовольствие, доставляя ей неприятности.
– Вздохните поглубже, милая, – посоветовал он и, вынув фляжку из ее ослабевшей руки, неожиданно скрылся в темноте.
Энн подвинулась поближе к костру, чувствуя, что больше не дрожит от холода. Но когда ее одежда обсохла и сама она немного освоилась с обстановкой, на нее вдруг напал волчий голод. Еще бы: ведь она долгие часы провела в седле и ничего не ела. Запах поджаривающегося на костре мяса чуть было не свел ее с ума; к тому времени, как вернулся Маклин, она едва не лишилась чувств от голода.
Маклин галантно поклонился и протянул ей два куска хорошо прожаренного мяса на вертеле.
– Прошу вас разделить нашу скромную трапезу, миледи. Это, конечно, не те лакомства, к которым привыкла дочь графа, но боюсь, что сегодня вам придется довольствоваться тем, что есть.
У Энн текли слюнки. Она с тоской посмотрела на сочные ломти мяса, опасаясь, что ей не хватит силы воли швырнуть их ему в лицо.
– Благодарю вас, сэр, но меня не привлекает добыча разбойников.
Маклин пропустил оскорбление мимо ушей. Он уселся на бревно всего в нескольких дюймах от нее, и Энн сразу стало не по себе. Она пожалела, что в свое время не отказалась выслушать рассказанную служанкой историю об одной несчастной девушке, захваченной в плен бандой грабителей с Севера… Подобрав промокшие, забрызганные грязью юбки и отодвинувшись от него подальше, она сглотнула слюну и, непреклонно сжав губы, уставилась в темноту.
– Да будет тебе, милая, давай заключим перемирие, – добродушно предложил Маклин. – Знаю, знаю, ты слишком горда, чтобы принять что-либо из рук похитителя, но в данном случае это было бы бессмысленно. Нам обоим известно, что у тебя совсем не осталось сил. Тебе ни за что не продержаться до конца путешествия, если ты сейчас не подкрепишься как следует.
Его слова прозвучали так разумно, что у нее окончательно пропала охота разыгрывать неприступность. Когда Маклин снова протянул ей вертел, она взяла его и принялась с аппетитом поглощать мясо, сидя рядом с атаманом разбойников. Энн казалось, что никогда в жизни ей не приходилось пробовать ничего вкуснее оленины, зажаренной на костре. Она даже съела второй кусок, запивая его вином из общей фляжки, которую подал ей Дональд. Наконец, отяжелев от еды и вина, Энн почувствовала, что глаза у нее слипаются. Ощущение довольства и тепла разлилось по всему ее телу. Голоса мужчин и успокоительное потрескивание поленьев в огне доносились до нее как будто издалека. Мысли о будущем ее больше не пугали, лишь бы ей дали немного поспать…
Внезапно чья-то сильная рука встряхнула ее за плечо. До странности знакомый голос заговорил словно из ниоткуда:
– Вставайте, сударыня, нам пора ехать.
– Ехать? Но ведь еще ночь! – слабо запротестовала Энн.
Маклин засмеялся.
– Самое время для горцев пускаться в путь.
Энн сразу проснулась и широко раскрыла глаза. Должно быть, он сошел с ума, если думает, что она в угоду ему сядет на лошадь!
Привели свежих лошадей: крупного золотистого мерина и изящную гнедую кобылку с черными, как шотландская ночь, гривой и хвостом. Золотистый скакун нетерпеливо рыл землю копытом. Маклин вскочил в седло и с легкостью усмирил коня, дожидаясь, пока Энн последует его примеру, однако она не пошевелилась. Не было в ее теле ни единой мышцы, ни косточки, ни жилочки, которая не кричала бы криком при мысли о том, что придется опять трястись верхом. Пусть ее убьют, но она не в силах вскарабкаться в седло! Очевидно, догадавшись о ее затруднениях, Маклин без лишних слов подхватил ее за талию и усадил на коня перед собой. Энн попыталась вырваться из его объятий, но преуспела лишь в том, что еще больше напугала беспокойного мерина.
– Сидите смирно, – предупредил Маклин, – а не то я свяжу вас по рукам и ногам и переброшу через седло, как мешок с овсом. Лансер не привык носить на себе брыкающихся дамочек.
Энн удержала на губах гневный ответ: не такая она дура, чтобы дать ему шанс привести в исполнение свою угрозу. Между тем Маклин разобрал поводья, небрежно придерживая ее рукой за талию, и его фамильярность мгновенно заставила Энн позабыть об осторожности и благоразумии.
– Ни за что не поверю, что вам раньше никогда не приходилось похищать женщин! – возмутилась она. – Сразу видно, что для вас это дело привычное.
– Такие строптивые мне еще не попадались.
«Нет, с ним разговаривать невозможно, – решила Энн. – Он нарочно меня подзуживает, но больше я не скажу ему ни слова!»