— Ну, не будь слишком строга, — обычно возражал он жене, когда речь заходила о Нине Ревской.

Повинуясь чувствам, Григорий всегда ее защищал, понимая, каких усилий стоит его жене не попробовать самой объясниться с Ревской. Именно это соображение мешало ему раньше довериться будущей жене. Он не испытывал неловкости или ложного стыда, полностью доверял Кристине, но понимал, что людям ее склада трудно стоять в стороне и не вмешиваться. Она была прирожденной оптимисткой, из тех, кто считает, что стакан наполовину полный, а не наполовину пустой. Кристина специализировалась в педагогике — науке, наиболее склонной к идеализму. Она даже подумывала о том, чтобы получить степень магистра, изучая сферу социальных проблем. Сперва Григорий рассказывал ей лишь сухие факты о своих родителях, усыновлении, детстве в России, переезде в Норвегию, Францию, а потом, когда ему исполнилось девятнадцать лет, в Америку. Только после шести месяцев совместной жизни, взяв у Кристины слово не вмешиваться в его дела, Григорий набрался смелости и рассказал ей о балерине Ревской.

«Она должна быть тебе благодарна, ведь ты единственный человек в мире, потративший время на перевод стихотворений Ельсина на английский язык. И их даже напечатали! Как можно быть настолько равнодушной к творческому наследию собственного мужа? Не понимаю!»

«Кристина, мой любимый адвокат, как мне тебя не хватает!»

Одержимость Ниной Ревской имела и свои приятные стороны. Интерес к личности ее мужа, поэта Виктора Ельсина, постепенно превратился в литературоведческое исследование его поэзии. Когда посторонние люди, не осведомленные о его отношениях с женой поэта, интересовались, почему Нина Ревская не помогает ему в изучении творчества Ельсина, Григорий, сохраняя видимость полного равнодушия, отвечал:

— Поймите, это было трудное для нее время… Я вполне понимаю чувства Ревской: она не хочет, чтобы ей напоминали о… некоторых событиях. Это все равно, что открыть ящик Пандоры. Работа ученого в этом отношении подобна работе следователя, а она, я в этом уверен, совсем не жаждет вспоминать прошлое.

Когда его спрашивали, а просил ли он Нину Ревскую помочь ему в исследовании творчества ее мужа, Григорий отвечал:

— Нет, зачем? — Если собеседник не удовлетворялся ответом, он добавлял: — Она в курсе, что я перевел его стихотворения, но… у Ревской не сохранились архивы Ельсина.

Бывшая балерина и вправду утверждала, что у нее нет никаких личных вещей или бумаг Виктора Ельсина. Григорий решил, что она говорит правду. В конце концов, перед многими учеными возникают подобные трудности. Не только биограф, но и любой исследователь рано или поздно натыкается на человека, стоящего между ним и предметом его исследования. Это составляет часть работы. Григорий считал, что правда, заключенная в поэзии Виктора Ельсина, стоит больше книг и заумных статей о личности и творчестве поэта, которые он написал или еще напишет, больше докладов, которые он делал на различных научных конференциях. По сравнению с разочарованием, которое Григорий испытал в первый раз, будучи молодым, неискушенным жизнью студентом колледжа, недовольство ученого и профессора, которым он стал через много лет, было просто пустяковым.

Он помнил, как стоял тогда в вестибюле и ждал, пока Нина Ревская спустится вниз…

Для переводчика важны сами стихотворения поэта. Их вполне хватало, чтобы поддерживать неослабевающий интерес Григория к творчеству Виктора Ельсина. Даже в них, читая между строк, можно было найти ответы на некоторые из тревожащих его вопросов. Со стороны все эти потуги выглядели довольно смешно. Григорий Солодин отдавал себе отчет в том, что его считают заслуживающим жалости, мелким и не особенно эрудированным кабинетным ученым, который занимается совершенно бесполезной работой.

Нажать на кнопку интеркома было для юного Григория не легче, чем взорвать бомбу…

Он зажмурился. Если бы он знал правду! Нельзя стать самодостаточной личностью, не зная историю собственного рождения.

Григорий вздохнул.

Кулон отправлен в лабораторию.

— Надо удостовериться, что это не коралл или… имитация, — при личной встрече сказала ему молодая женщина из «Беллера».

Григорий находил ее деловитую манеру вести переговоры очень приятной и умиротворяющей.

— Это лишь для проформы, — заверила она. — Такая оправа очень редко встречается. Мы почти уверены, что это настоящий янтарь, но Ленора любит время от времени заявлять, что два десятилетия в этом бизнесе научили ее сомневаться даже в самых уважаемых коллекционерах. В любой коллекции может завестись черная овца.

— Черная овца? — с тревогой в голосе переспросил мужчина.

— Ну… фальшивка, подделка… Любой человек может стать жертвой обмана.

Обмана! Григорий подумал о том, что это вполне возможно. Столько лет самообмана!

— Особое беспокойство вызывают янтарные украшения, созданные относительно недавно, — продолжала объяснять женщина. — Викторианцы любили дарить на память ювелирные украшения. Янтарь с застывшими в нем насекомыми считался особым шиком. Спрос был просто огромен, поэтому неудивительно, что вскоре стали появляться подделки. Ваш янтарь не вызывает никаких подозрений, просто мы хотим указать в каталоге, что он прошел экспертизу. Если повезет, в лаборатории даже определят место его добычи. Прибалтийский янтарь отличается особым химическим составом.

Наверное, впервые за всю жизнь Григорий взглянул на кулон как на творение не столько рук человеческих, сколько природы. Творение это имеет свою историю, далекую от людских чаяний и забот. Раньше мужчина относился к нему исключительно как к подсказке, способной помочь найти ответ на терзающий его вопрос.

Григорий и раньше втайне стыдился своего фетишизма. И дело было не только в том, что кулон — женское украшение. Просто слишком большие надежды он возлагал на этот предмет. Слишком шаткими были все его предположения. Лишь Кристина знала правду.

Сидя рядом с любимой на полу комнаты, которую много лет назад он снимал в большом обветшалом доме, примостившемся на набережной Кембриджа, Григорий открыл Кристине все, что собирал по крупицам долгие годы, и показал то, что считал «доказательством». Она осторожно прикоснулась к янтарю и погладила его, словно он был живым существом.

— Какое странное и завораживающее чувство он вызывает! — держа кулон на ладони, сказала Кристина. — Можно мне его надеть?

Почему он так удивился? Или возможность того, что кулон можно использовать по назначению, никогда раньше не приходило ему в голову?

— Конечно, — испытывая неловкость, ответил Григорий.

Кристина, казалось, не заметила его нерешительности и, нагнувшись, отвела волосы в сторону. Григорий долго возился с застежкой, но наконец справился. Его руки гладили ее шею, нос улавливал аромат розового мыла, которое Кристина покупала в Чайна-тауне.

— Готово, — сказал он.

Девушка повернулась, и он сразу увидел, что кулон ей не идет. Кристина и сама это поняла.

— Я ношу только серебряные украшения, — стоя перед высоким, прикрепленным к двери зеркалом, сказала она. — Золото не подходит к цвету моих волос. Янтарь, вижу, тоже.

Григорий рывком поднялся с пола, встал за спиной подруги и нежно ее обнял. То, что на шее его любимой этот старый, овеянный тайной кулон, действовало молодому человеку на нервы. Утешало одно: Кристина была так далека от всего, что связано с его прошлым! К своему удивлению, он увидел в зеркале лишь двух влюбленных.

С этого дня вопросы, казавшиеся раньше жизненно важными, отошли на второй план. Совместная жизнь с Кристиной затмила минувшее, создала новое прошлое и новую реальность, где не было места старым тайнам. Она знала его как облупленного.

Кристина…

Григорий залпом допил томатный сок. За два года, прошедших со времени смерти жены, призраки прошлого напомнили о себе в полную силу. Сползание в пропасть происходило медленно, но постоянно. Ему срочно надо вернуться назад и попытаться найти себя.

Григорий поставил пустой стакан в раковину.

В это время Кристина обычно смотрела на часы, говорила, что ей пора идти, и на прощание целовала его в губы. Он помнил, как из ее рта пахло кофе.

Отогнав воспоминание, он надел пальто и перчатки, собираясь с духом перед выходом на мороз.