— Дурная кровь… дурная… с материнской стороны… Мальчик мог избегнуть этого, сын Джозефа как никак, но все же… Такой уж род.
Потом он не вспоминал о своем племяннике, но бормотал что-то малопонятное. Однажды в сумерках он стал называть Винтер Маркосом, так как ее лицо напомнило ему тот забавный вечер…
— Знаешь, Маркос, Эмилии это совсем не понравится… Нет. А если ты думаешь так про деда Сабрины, то… очень ошибаешься. Видеть того, кого любишь, раз в шесть-семь лет — мало. Нет, из этого ничего хорошего не выйдет…
А перед ее отъездом сэр Эбенезер вручил ей старую шкатулку с драгоценностями Эмилии.
— Она хотела их отдать Сабрине, — сказал он, поднимая крышку дрожащей рукой. — Но и Сабрина умерла.
Старческие слезы потекли по его щекам. Плакал ли он об Эмилии или о Сабрине?
— Мне сказали, что ты ее дочь, — продолжал он. — Ты не похожа на свою мать. Золотая была девочка. Должно быть, по отцовской линии. Так ты собираешься замуж за Конвея? Ага. Тебе ведь нужны будут всякие безделушки. Я сберег их. Я говорил: пусть девочка подрастет. Не доверял этой ведьме, Джулии. А, что? Эмилия эти штуки не очень ценила, но я любил дарить их ей. Она собирала их для Сабрины. Сабрина уже не будет их носить. Но ты будешь. Будешь.
Он подтолкнул к ней шкатулку и грустно сказал:
— Будь я лет на десять моложе, поплыл бы с тобой. Как я хотел бы снова все это увидеть. Замечательная страна. Богатая и замечательная… Кольцо Пир Хана, Маркос… Я устал.
Камни в старинных оправах были великолепны, все эти изумруды, бриллианты, кольца, броши, браслеты, драгоценные заколки, в своей азиатской красоте; все это Эбенезер покупал для Эмилии, а она так редко носила.
Джулия смотрела на все это с молчаливым неодобрением, а Сибелла — с нескрываемой завистью.
— Совсем не подходит молодой девушке, — сказала, наконец, Джулия. — Тебе лучше было бы положить их на сохранение в банк. Подобные ценности в доме — приглашение к грабежу и насилию.
Но Винтер взяла их с собой, драгоценности Эмилии и жемчужное ожерелье, которое мать Маркоса подарила Сабрине лет восемнадцать назад — жемчуга, которые виконтесса да Селинкорт надевала на свадьбу Людовика XVI и Марии Антуанетты.
Джулия решилась на отчаянный шаг — отправилась в Лондон, чтобы передать юную родственницу под опеку миссис Эбатнот. Она провела там всего одну ночь, а на следующее утро уже уехала к друзьям в Сюррей. Но она успела посмотреть вслед кэбу, увозившему дочь Сабрины на пароход «Сириус», который должен был доставить ее в Александрию, для дальнейшей поездки в Индию.
Глава 8
Миссис Эбатнот была добродушная разговорчивая толстушка. Примерно в возрасте Винтер, она вышла за своего Георга и впервые отплыла на Восток. Ей еще не было сорока, но долгие годы в Индии и рождение семерых детей, из которых пятеро умерли, сказались на ней, так что она выглядела лет на десять старше.
— Девяносто дней, дорогая, — рассказывала она Винтер о первом путешествии. — Мы плыли вокруг Кейптауна. Кажется, это было так давно, но тогда на корабле была мисс Маршалл. Она собиралась выйти замуж за человека по фамилии Лоуренс… Теперь сэр Генри. Год назад она умерла… Такая утрата… А вот теперь опять еду туда, и на этот раз — с двумя взрослыми дочерьми. Как летит время!
Лотти и София были совсем не похожи на свою маму (она была брюнетка): тонкие, светловолосые, молчаливые, небольшого роста. Надо думать, они пошли в отца.
София (она была на три года младше) осталась в каюте с матерью, а восемнадцатилетняя Лотти стала соседкой Винтер. Первые дни путешествия никак нельзя было назвать приятными.
Начало лета было дождливым и холодным, дождь преследовал их еще по пути в порт. Миссис Эбатнот, София и Лотти пошли в свои тесные каюты, а Винтер стояла на палубе и смотрела, как в серых сумерках исчезал английский берег. За кормой корабля тревожно кричали чайки, а впереди сильный ветер гнал ревущие волны, и брызги смешивались с дождем. Вот и в тот далекий день, думала Винтер, шел дождь и было холодно, когда они с Зобейдой, промокшие и продрогшие, высадились в Саутгемптоне. Ей тогда не было и семи… А сейчас ей семнадцать, и она вновь плывет на корабле, навстречу замужеству и семейному счастью…
Корабль качало, холодные брызги обжигали лицо, и она почувствовала себя нехорошо. Но ей никак не хотелось спускаться в душную каюту, где Лотти уже мучилась на койке от морской болезни. Свежий воздух все-таки был предпочтительнее, и, стиснув зубы, она стала прохаживаться по палубе.
А пустынная палуба продолжала уходить у нее из-под ног, и она уже стала жалеть, что не ушла. Лучше было спуститься в каюту, пока у нее еще хватало сил: теперь она вдруг поняла, что не может сдвинуться с места. Она могла только стоять, вцепившись в перила и бессильно наблюдать, как ветер раздувает ее плащ наподобие паруса; шляпка была сорвана ветром с головы и держалась теперь только на лентах. Голова словно распухла, перед глазами появились и запрыгали искорки, она почувствовала тошноту. Винтер не слышала шагов за спиной, а если бы и услышала, не обратила бы внимания. Она стала ко всему безучастной и лишь почувствовала, как ее подхватили чьи-то руки, и уже не надо держаться за перила.
Кто-то вдруг поднял ее легко, как ребенка, и слегка насмешливый мужской голос проговорил: «Наверно, это входит в обязанности курьера». А потом ее понесли в темноту, в каюту. Она слышала, как открылась дверь каюты, слышала стоны Лотти, которую рвало. Она отвернулась и уткнулась лицом в плечо мужчины, который ее нес. Он с деланным ужасом сказал «О, Господи!», потом закрыл дверь. Через минуту он положил девушку на койку, и она, открыв глаза, увидела лицо капитана Рэнделла. Ему, видимо, было весело, и она снова закрыла глаза. Зажав рот рукой, она огромным усилием воли заставила себя сказать:
— Пожалуйста, уходите. Я… боюсь, мне сейчас будет очень нехорошо.
— Я видел вещи и похуже, — философски заметил капитан, нагибаясь за тазом.
А Винтер было уже все равно, уйдет он или нет. Капитану же не пришло в голову уйти, так как, честно говоря, он не смотрел на нее, как на взрослую. Он еще удивлялся, что ей уже семнадцать, и она едет на собственную свадьбу с комиссаром Бартоном. Маленькая, промокшая, мучимая морской болезнью, она была сейчас больше похожа на семи-, чем на семнадцатилетнюю.
Проснулась она утром. Было пасмурно и шел дождь. Пароход продолжал свой трудный путь по волновавшемуся морю. Каюта поднималась и опускалась перед глазами Винтер, и она, вздрогнув, закрыла глаза. И вдруг странная мысль заставила ее открыть их вновь. Это была не ее каюта. Обстановка была ей не знакома. Должно быть, каюта капитана Рэнделла. Значит, он принес ее сюда вчера вечером, потому что Лотти было слишком плохо, а сам ночевал где-то еще, может быть, в кают-компании. Удивительно, что он так беспокоится!
Винтер лежала, с ужасом вспоминая подробности вчерашнего неприятного происшествия. Как она могла так себя вести? Вместо того, чтобы настоять на том, чтобы остаться одной, она не только приняла помощь от капитана, но даже как будто была рада этому! Она помнила, как он держал ее голову над тазом, когда она уже обессилела и не могла сама себя обслуживать. Потом он положил ее на подушку и умыл холодной водой, снял с нее мокрый плащ и влил в рот бренди, со знанием дела и совсем без смущения.
Винтер не знала, что жизнь офицера на государственной службе требует гораздо большего числа навыков и большей готовности к неожиданным обстоятельствам, чем у среднего человека. Чем только не приходилось заниматься Алексу Рэнделлу сверх прямых служебных обязанностей: ампутировать ногу человеку, покалеченному тигром, вешать убийцу, обеспечивать кров и стол для тридцати семи маленьких детей, принимать роды, вытаскивать кричащую женщину из погребального костра ее мужа, где она должна была быть принесена в жертву по обычаям своего народа, вопреки новому закону Компании. Так что не приходилось удивляться тому, что он так легко справился с помощью девушке, страдавшей морской болезнью. Удивительно, как он еще не снял с нее платье. Она осторожно пошевелилась, и вдруг поняла, что он так и сделал. Ее тяжелое батистовое дорожное платье вместе с кринолином из китового уса висело на стуле, а она, укутанная одеялами, была только в нижней юбке и панталонах. А затем она с ужасом обнаружила, что капитан также распустил ее корсет.