Но лейтенант Инглиш, как оказалось, обладал решительностью, часто сопровождающей рыжеволосых и веснушчатых, и вскоре после завтрака семейство Эбатнот совершало прогулку под его руководством.
Винтер видела капитана Рэнделла за этот день всего лишь дважды. Она надела широкополую шляпу от солнца и в холле присоединилась к миссис Эбатнот, чтобы осмотреть город. Миссис Эбатнот в подобной же шляпе, сжимая в руках большой солнечный зонт, ридикюль и веер, беседовала с капитаном Рэнделлом. На секунду Винтер остановилась, когда увидела его, и он, вероятно, заметил эту невольную нерешительность, так как, когда она присоединилась к ним, он неулыбчиво наклонился и, осведомившись, хорошо ли она провела ночь, извинился и вышел на солнцепек.
Яркий свет обнаружил темный синяк у него на скуле, и миссис Эбатнот сообщила Винтер, что дорогой Алекс наткнулся в темноте ночи на открытую дверцу комода и что она посоветовала ему немедленно приложить арнику.
Позже тем же утром они еще раз мельком увидели, как он выходил из боковой двери губернаторского дворца в сопровождении дородной и довольно помпезной личности в военной форме, которая сильно потела от жары. На палящем солнце капитан выглядел усталым и хмурым и слушал собеседника с явным нетерпением. Он не видел группы Эбатнот и, резко поклонившись, поспешил в направлении Страда-Реаль.
Миссис Эбатнот сделала несколько покупок на случай, если это потребуется до того, как они прибудут в Александрию, и они вернулись в отель на ленч. Остаток дня прошел без каких-либо событий и, когда в этот вечер взошла бледная и огромная луна, чтобы повиснуть над сверкающей гладью Средиземного моря, напоминая очаровательный китайский фонарь, Винтер отвергла ее чары и спозаранку отправилась спать.
На следующий день они встали чуть свет, съели сдобу и выпили кофе под прекрасными сводами Коммерчи перед тем, как вновь погрузиться на «Сириус». И теперь островок исчезал в горячем мареве, вновь оставляя вокруг лишь синее небо сверху и еще более синее море вокруг, да белые барашки, бегущие за кормой.
Для Винтер долгие жаркие дни едва тащились, но Лотти и Эдвард находили, что они летят слишком быстро. Лейтенант, верный своему обещанию, в первый же день по выезде с Мальты подошел к миссис Эбатнот и попросил ее разрешения в присутствии отца Лотти сделать предложение ее дочери, не забыв добавить хотя и робкий, но вполне удовлетворительный отчет о своем финансовом положении, и был столь искренен и обаятелен, что сердце матери совершенно растаяло и она заверила его, что, хотя последнее слово, несомненно, за отцом Лотти, но, если дочь разделяет его чувства, она не будет препятствовать ее счастью.
И действительно, благодушно думала миссис Эбатнот, хотя ее дорогая Лотти могла бы сделать более блестящую партию, Эдвард Инглиш происходил из хорошей семьи и, по-видимому, имел как перспективы, так и достаточно нежные и искренние чувства. Так что все могло вполне хорошо уладиться.
По мере приближения корабля к берегам Египта жара усилилась. Море из синего стало зеленым, и нетерпеливые пассажиры толпились у гребного винта или свешивались с леера палубы, чтобы посмотреть на минареты и верхушки крыш, поднимавшиеся, казалось, прямо из воды. На борт был взят широкобородый мусульманин — лоцман, а часом позже на корабль взошли разнообразные египетские чиновники, и пассажиры сошли на берег, чтобы проехаться и полюбоваться гигантскими пальмами, белыми домами и стилизованными александрийскими экипажами.
Они покинули «Сириус» и добрались до Каира на поезде. На следующее утро и они вернулись, чтобы провести последнюю ночь на борту. Но спать могли лишь немногие, если вообще можно было уснуть, так как раскаленная земля отдавала им порывы ветра, напоминающие жаркое дыхание огромного зверя, а шум и гам арабов, грузивших на корабль уголь, продолжался при свете факелов всю ночь.
Винтер довольно легко переносила жару и могла бы немного поспать, если бы не шум. Но Лотти совершенно задыхалась и беспокойно металась по койке или ходила и смачивала лоб и руки водой, такой же теплой, как и сама ночь, пока Винтер решительно не поднялась.
— Я иду на палубу, — заявила она. — Не хочешь пойти со мной? Там будет прохладнее. Думаю, никто не может спать в таком шуме.
Но Лотти только покачала головой и растянулась на койке, а Винтер, взяв шаль, накинула ее и вышла из каюты.
Палуба представляла собой движущуюся мозаику черных, как деготь, теней, ярких оранжевых огней горящих факелов и мерцающих масляных ламп на подвозящих уголь лодках, но на первый взгляд, казалась совершенно пустынной, и Винтер осторожно отвернулась в сторону, укрывшись в густой тени, чтобы глянуть вниз на суетящихся угольщиков, которые копались в мрачном свете факелов; с согбенными, почти голыми телами, перемазанные угольной пылью и блестящие от пота, они выглядели, словно персонажи дантовского «Ада». За ними лежало, как черное маслянистое озеро, море, в котором отражались огни Александрии, едва подрагивающие на вялой, застывшей водной поверхности. Горячий воздух пахнул угольной пылью, потными телами, машинным маслом и Ближним Востоком.
К шумам ночи вдруг добавился взрыв хохота, и Винтер, быстро обернувшись, увидела спускающуюся с полуюта группу мужчин, отрезающую ей путь к отступлению. Они, очевидно, кутили на берегу и были изрядно под хмельком, и один из них рассказывал историю, которая, к счастью для нее, была ей большей частью непонятной, но тем не менее достаточно скабрезной, чтобы заставить ее покраснеть от стыда. К группе присоединился еще один мужчина, Винтер распознала в нем майора Реттрея, офицера en route[4] в Китай.
На майоре, тучном джентльмене, в этот момент не было ничего, кроме некоего рода набедренной повязки, и Винтер вдруг осознала, что остальные были одеты под стать ему. При этом открытии она явно осознала всю неуместность своего присутствия здесь. Это наполнило ее стыдом и страхом, и она начала пробираться в тени, чтобы укрыться подальше, как вдруг услышала за собой быстрые шаги. Сильная рука схватила ее за плечо, повернула к себе, и сердитый голос капитала Рэнделла проговорил:
— Что, черт подери, вы делаете на палубе! Что-нибудь случилось?
— Н-н… нет. В каюте было жарко, и я думала…
— Вы что, совсем очумели? Здесь не место для женщин. Половина мужчин праздновала на берегу, остальные почти раздеты, и все кишит арабами-кули. Немедленно в каюту! Ну, марш!
Он развернул ее и подтолкнул в направлении к сходящему вниз трапу, но как раз в тот момент, когда они подходили к нему, на палубе появился еще один человек. Это был полковник Маулсен, заметно навеселе.
Он и трезвый-то был не особо приятным, но под воздействием хмеля становился просто несносным. Алекс оттолкнул Винтер назад, пытаясь заслонить ее от пошатывающейся фигуры. Но оказался недостаточно проворен. Полковник, хотя и был пьян, но не настолько, чтобы ничего не замечать. И он разразился пьяной тирадой.
— Юбка, язви меня в корень! — завопил он. — Притащил с собой веселую пташку, Рэнделл? Дай-ка мне глянуть!
— Извините, что вынужден вас разочаровать, сэр, — твердо проговорил Алекс, — но леди, которая пришла со мной, желает спуститься. Не будете ли вы любезны пропустить нас вниз?
— Леди!? — взвыл полковник. — Отлично. Если бы это была леди, она не поднялась бы сюда наверх. Не будь собакой на сене, парень. Кто она? Цыганка, арабка? Выходи-ка, голубушка, дай нам глянуть на тебя!
Он неуклюже попытался заглянуть за Алекса, который отразил эту попытку и достаточно терпеливо повторил:
— Я вынужден попросить вас пропустить нас, сэр.
— Черта с два, разрази меня гром!
С этими словами он сделал шаг-два назад и загородил трап, раскрыв руки и издавая призывные крики. Гуляки в дальнем конце палубы, привлеченные шумом, двинулись к ним, и Алекс, не поворачивая головы, приказал девушке:
— Бегите!
Он резко шагнул вперед, правой рукой схватил полковника за шиворот и крепко тряхнул так, что пьяное мычание прервалось, а левой дал под дых в жирное брюхо. В следующий момент полковник тяжело рухнул, распластавшись на палубе. Винтер оказалась на трапе, исчезнув из вида гуляк, а Алекс и лежащий Маулсен — в центре заинтересованной группы зрителей.
— Что здесь происходит? — потребовал объяснения майор Реттрей.
— Удар кулаком, разрази меня гром! — жизнерадостно объявил господин специальный уполномоченный Феррингтон. — Кто-то здорово ему выдал.