С Эмили, измотанной жарой, подготовкой к поездке в горы, волнением за Сабрину и страхом перед отцом, неожиданно случилась истерика, и она слегла в постель. «Она не покинет Эбенезера! Сабрина, конечно, не должна возвращаться в Уэйр. Что она говорила с самого начала? Но сама она отказывается оставлять мужа, чтобы выполнять роль конвоира племянницы. Миссис Толбут со своей дочерью, сэр Хаг и леди Брайан в ближайшее время уезжают в Англию, и она уверена, что любая из этих семей с удовольствием возьмет с собой Сабрину».

Однако Сабрина не намеревалась отбывать в Англию ни в сопровождении миссис Толбут, сэра Хага, леди Брайан, ни с кем-либо еще. Да, конечно, она обещала своим тете и дяде дождаться решения своего дедушки относительно ее брака с Маркосом де Баллестерос, но вовсе не обещала следовать его решению. Теперь, когда пришло, наконец, письмо, поставившее ее перед выбором — либо бросить Маркоса, либо быть отлученной от семьи и лишенной наследства, больше не было смысла откладывать. Она не может оставаться в доме Хуаниты, а поскольку здоровье тети Эмили требовало ее отъезда в горы, Сабрина решила эту проблему самостоятельно, давая согласие Маркосу выйти за него.

Конечно же, она хотела бы, чтобы на церемонии присутствовали тетя Эмили и дорогой дядя Эбенезер, но, опасаясь поставить под удар их отношения с дедушкой, она оставила записку в обычном месте, ускользнула из дома, велела оседлать лошадь и уехала к Маркосу.

Они обвенчались в маленькой церкви Каса де лос Павос Реалес в присутствии двух молодых офицеров сорок первого Бенгальского кавалеристского полка, друзей Маркоса, возвращавшихся в свой полк после отпуска, проведенного на охоте, и Хуаниты, которую в срочном порядке вызвали из ее городского дома.

Сабрина надела платье Анн-Мари, которое они с Хуанитой нашли в ее комнате в сундуке камфорного дерева, поскольку Сабрина не взяла с собой ничего, кроме того, что было на ней, и жемчужных бус, подаренных ей матерью Маркоса на балу в честь дня ее рождения.

— Мы не можем сыграть обычную свадьбу, — сказала, смеясь, Сабрина, — нам надо очень, очень спешить. Как будто мы совершенно неожиданно решили пожениться. Конечно же, мы знали с самого начала, что когда-нибудь поженимся, и только обстоятельства вынуждают нас делать все это в спешке.

Платье было прелестно и полностью соответствовало моде, принятой четверть столетия назад. Белый сатин слегка пожелтел от времени, и украшенные жемчугом кружева на юбке стали потоньше. Они нашли платье среди множества таких же, вышедших из моды и не знали, что это было подвенечное платье Анн-Мари. Хуанита добавила к нему белую полоску мантильи, которую Маркос привез из Испании в подарок матери, и обвила шею Сабрины тройной ниткой жемчуга.

— Теперь ты выглядишь как невеста, это прекрасно. Я знаю, что в связи с кончиной мамы и папы тебе не следует надевать белое платье, но уверена, что они не хотели бы видеть тебя в такой день в траурном платье. Мы не должны быть печальными на вашей свадьбе. Кюре ждет. Вперед, на свадьбу!

Кто-то принес в церковь жасмин и белые розы, и кюре зажег свечи на алтаре. Кольцо, которое принадлежало прежде Анн-Мари, украсило палец Сабрины — широкий золотой обруч, отделанный маленькими жемчужинами. Пальцы Анн-Мари были полнее, чем у Сабрины, и кольцо оказалось немного свободным и тяжеловатым. Сабрина посмотрела на него. Перешедшее от его матери к ней, оно стало символом ее брака с Маркосом. Когда она смотрела на него, у нее возникало какое-то странное чувство вечности. Похоже, впервые она поняла, что она и Маркос, молодые и веселые, полные жизни, однажды умрут, как и ее родители, как Анн-Мари и дон Рамон. Жизнь не так долга, как кажется молодым и нетерпеливым людям, она коротка и быстротечна, как тень облаков, плавно летящих по небосклону. Но это не вызывало печали, потому что время бесконечно. Казалось, она видела, что жизнь от нее простирается назад и вперед. Когда-то Анн-Мари была жива и носила это кольцо, а теперь ее нет, и кольцо носит жена ее сына. Через некоторое время его, в свою очередь, наденет дочь Сабрины. Анн-Мари все еще была здесь, она жила в Маркосе и Хуаните, и она будет жить в своих детях и внуках…

Генри и Селина, Джони и Луиза, Сабрина и Маркос… — все времена слились воедино, и Сабрину вдруг переполнило теплое чувство искристого счастья и уверенности в своем бессмертии.

«Tesu dominus ora pro nobis».

Слова молитвы мягко плыли под сводами небольшой церкви. Затем Сабрина поставила свою подпись на листе бумаги, текст которой не могла разглядеть при слабом свете свечи. Бумага была покрыта пылью, всепроникающей пылью индийских равнин, и неприятно резким в тишине казался скрип пера по бумаге. Свои подписи поставили Маркос, два молодых офицера, кюре и Хуанита.

— Теперь ты действительно моя сестра, — сказала Хуанита.

— Графиня Сабрина де лос Агвиларес, моя жена, моя супруга, — сказал Маркос смеясь, и поцеловал ее.

Они пили вино в огромном зале, где с развешанных на стенах портретов, привезенных из Испании, на них смотрели графы и графини из давно минувших времен. Они наблюдали за счастливой невестой и немногими гостями, собравшимися на торжество. Два молодых офицера поднимали тосты за жениха и невесту, а Вали Дад, который привез Хуаниту из города, но не присутствовал на церемонии, произнес речь на цветистом персидском языке. Кроме жены и кюре, его никто не понял, но все аплодировали.

Сабрина и Маркос прошли через внутренний дворик и, стоя на широкой террасе в теплом лунном свете среди теней лимонных деревьев, провожали уезжавших гостей. Луна, которая только поднималась над вершинами манговых деревьев, когда Сабрина отправлялась в Каса де лос Павос Реалес, начала спускаться к западной части небосвода. Несмотря на первые всполохи приближающегося рассвета, обещавшего жаркий день, воздух был прохладным и нежным, пропитанным запахом цветущих апельсиновых деревьев. Сабрину вновь охватило странное чувство ее единения со временем и всем живым. Когда-нибудь этот огромный дом превратится в руины, и груды изъеденных временем камней будут указывать место, где когда-то стоял забытый всеми город, подобно тем камням, о которые спотыкалась ее лошадь, когда она скакала по равнинам или вдоль реки. Однако Сабрина будет путешествовать дальше во времени, как она путешествовала по нему назад через Джони и Луизу…

«Я буду жить вечно, — подумала Сабрина восторженно. — Но никогда, как бы долго я ни жила, я не буду так счастлива, как сейчас».


Отец Вали Дада, друг графа Рамона, умер той же весной. Сэр Эбенезер и леди Эмили уехали в прохладу Симлы. Там здоровье Эмили улучшилось, а сэр Эбенезер все время участвовал в бесконечных конференциях, которые в конечном счете привели к ужасной первой Афганской войне.

В Англии, в поместье Уэйров, первоцветы, только пробивавшиеся во время свадьбы Сабрины, уступили место крокусам, нарциссам и тюльпанам. Боярышник побелил живые изгороди, а каштановые деревья в парке покрылись цветами, которые соперничали по своей красоте с флагами и вымпелами, украшавшими все подходы к замку в честь свадьбы Хантли. В день бракосочетания невеста Хантли Джулия выглядела классически прекрасной. Хантли тоже выглядел вполне счастливым. Со своей стороны Шарлотта испытывала злорадное чувство удовлетворения оттого, что Сабрина, постоянно досаждавшая ей, словно заноза, заключила мезальянс с каким-то там испанцем и была лишена родным дедом наследства. К сожалению, счастье ее было не совсем полным — три ее дочери все еще не вышли замуж. И, судя по их виду, предполагал дедушка, так они и останутся незамужними.

Граф сильно постарел за последнее время. Безусловно, сильный удар нанесло ему письмо Эмили, в котором она сообщала, что Сабрина взяла собственную судьбу в свои руки и вышла замуж за иностранца без благословения деда и вопреки его запрету. Он всю жизнь был автократом, и никто, кроме его сына Джони и Сабрины, не смел ему возражать. В результате ему и в голову не могло прийти, что кто-нибудь осмелится ему перечить.

Письмо от Эмили дошло до него наземной почтой через Египет всего за восемь недель и за несколько дней до свадьбы Хантли. Вскоре после этого пришло письмо и от Сабрины, однако гнев и печаль графа были еще так сильны, что он отправил его назад, даже не вскрыв печать.

Глава 3

Раскаленное, как печь, индийское лето окутало Оуд, подобно стальной клетке, из которой невозможно было выбраться. Однако высокие белые стены Каса де лос Павос Реалес, узкие, закрытые ставнями окна, дворики с фонтанами и апельсиновыми деревьями были созданы для того, чтобы сохранять прохладу, и в это первое лето Сабрина не очень страдала от жары. Она только слегка побледнела, скрываясь от солнца и от вынужденного бездействия, длившегося долгие месяцы.