Мэри Кайе - В тени луны. Том 1

— Ты глупа, Милли, — сказал полковник Эбатнот выразительно. — И всегда была такой. Почему же он так воспринял эту новость? Он не из тех, кто по пустякам выходит из себя. Ну, теперь жди представления.

— Что ты имеешь в виду, Джордж?

— Имею в виду? Я имею в виду, что если я не ошибаюсь на его счет, он перехватит этих двоих прежде, чем они достигнут Лунджора, и убьет этого дурня, Карлиона. А если не его, то, вероятно, убьет Бартона!

Миссис Эбатнот, которой и так пришлось достаточно пережить в этот день, спаслась бегством, не выдержав столь сильной атаки на свои чувства.

Настроение Алекса было близко к тому, что предположил полковник Эбатнот, и события обещали разыграться в полном соответствии с тем сценарием, который он предсказал своей жене. Но этого не случилось, потому что он упустил из своих расчетов один немаловажный фактор — брод у реки Джатгхат.

Алекс заехал в замок Лудлоу сказать своему хозяину, что будет отсутствовать по независящим от него причинам, забрать Нияза, третью лошадь и свой револьвер. Он предпочел не давать объяснений по поводу своих действий, и ускакал, сломя голову. Когда луна появилась на небе, он был уже далеко в пути. Алекс знал, что карета не сможет быстро передвигаться из-за плохого состояния дороги, и рассчитывал, что она остановится на ночь в каком-нибудь почтовом бунгало. Но хорошо зная дорогу, он надеялся нагнать их до полуночи.

У него не было ясного плана действий. Карлион, вероятно, окажет сопротивление, и с ним, по всей видимости, будет не менее шестерых слуг. Их возьмет на себя Нияз, а что до Карлиона, то лично разобраться с его томной светлостью доставило бы Алексу огромное удовольствие. О Карлионе он много не думал — даже его он считал более подходящим мужем для Винтер де Баллестерос, чем специальный уполномоченный в Лунджоре — и та всепоглощающая, убийственная ярость, охватившая его при известии об их побеге, почти целиком была направлена на мистера Бартона.

Если бы Винтер отправилась в Лунджор с Гарденен-Смитами, то они помогли бы ей при возвращении в Дели или в Калькутту, когда она обнаружила бы, что не может выйти замуж за специального уполномоченного, а это по его расчетам, должно было произойти практически немедленно. Но если она приедет в Лунджор одна, и никого не будет рядом, к кому она могла бы вернуться, неизвестно, что тогда произойдет. Вероятно, мистер Бартон позаботится о том, чтобы сделать любую ее попытку вернуться невозможной. Алекс терял рассудок при одной мысли об этом.

Даже упоминание полковника Эбатнота о том, что Карлион сам желает эту девушку, не слишком увеличило его ярость. Но теперь он вспомнил об этом снова, и ярость уступила место ледяному страху, как только в его памяти всплыла сцена, произошедшая в вечер приезда Винтер в Дели, которую он прервал своим появлением. Затем ему вспомнился взгляд, который он заметил у Карлиона прошлой ночью. «Если он тронет ее… — в бешенстве думал Алекс. — Если только он тронет ее..».

Он сжал зубы и подался вперед в седле. Они скакали, словно на скачках, и с безрассудством, которое пугало Нияза.

Но он позабыл о броде у Джатгхат и несвойственных этому времени года облаках, которых испугалась миссис Эбатнот прошлым вечером.

Дождь шел у подножия холмов, а также на равнинах позади Морадобада и Рампура, и продолжался он уже более суток. Река поднялась и продолжала подниматься дальше. Она достигла уже опасного уровня, хотя ее все еще можно было перейти вброд, когда четырьмя часами раньше этого места достигли Винтер и Карлион. Теперь же то, что недавно было бродом шириной не более чем в пятьдесят ярдов, представляло собой коричневый стремительный поток, от берега до берега которого было около четверти мили. Он свободно катил свои воды под лунным светом со зловещим глухим бурлящим грохотом, говорившим о водоворотах и скрытых течениях.

Алекс летел вперед бешеным галопом, мало обращая внимания на дорогу, так что ему пришлось круто натянуть поводья, когда до него донесся предостерегающий крик Нияза. Он спешился и с отчаянием посмотрел на бешеный водный поток.

Он прекрасно знал эту дорогу, и знал также, что пока вода не спадет, им ничего не остается делать, как ждать. Был другой путь в объезд, но пришлось бы сделать крюк в пятьдесят миль по труднопроходимой местности. В обычной ситуации ожидание спада воды оказывалось меньшей задержкой, но сейчас ситуация была далеко не обычной.

Нияз расспросил сонных обитателей близлежащей деревни и узнал, что мем-сахиб в карете, сопровождаемая сахибом на коне и несколькими слугами, проехала брод за полчаса до того, как он сделался непроходимым.

Алекс, с диким и страшным лицом, залитым лунным светом, снова вскочил в седло и, повернув на север, отправился в долгий путь к ближайшему мосту.

Полчаса спустя питон скользнул через узкую и малохоженную тропу перед копытами его лошади. Шалини неистово дернулась и нижняя ветка кикара ударила Алекса по раненой руке. Он вылетел из седла, ударился плечом о землю, и прежде чем удариться головой о придорожные камни, услыхал, как хрустнула его ключица. Затем он провалился в черноту.

Винтер забилась в угол кареты и закрыла глаза. Садившееся за горизонт солнце проникало под тяжелый кожаный капот кареты своим сверкающим золотым оком. Дорога была невероятно плохой. Колеса кареты попадали в ямы, с натугой выбирались из них и тут же попадали в другие. Каждый раз ее швыряло из стороны в сторону и ударяло о стенку кареты; в конце концов у нее заболела голова.

Она снова сказала себе, что едет к Конвею, и что через четыре дня, а может быть, и меньше, если дорога улучшится, она наконец соединится с ним. Не надо будет больше ждать. Не будет больше сомнений, страхов и одиночества. Но эта сказка стала потихоньку терять свое первоначальное очарование.

Когда они достигли брода, произошла первая задержка. Лошади заартачились перед бурлящей коричневой рекой, а возница напугался. Он принялся убеждать путешественников вернуться или подождать, пока спадет вода. На какое-то мгновение Винтер почувствовала радостное облегчение. Они должны вернуться! В следующий момент она, устыдившись своего малодушия, и, полная решимости, принялась настойчиво поддерживать стремление Карлиона пересечь реку.

Вид поднявшейся реки неприятно поразил Карлиона. Он и думать не хотел о возвращении в Дели. Испуганное выражение на лицах кучера и слуг привело его в ярость. В конце концов угрозы и обещания сделали свое дело, и они пересекли реку.

Устроив себе короткий отдых на другом берегу, они глядели на воду, постоянно прибывающую дюйм за дюймом.

— Никто больше не пересечет эту реку здесь в ближайшие дни, — сказал один крестьянин, пересекший реку вместе с ними.

Винтер посмотрела назад на бурлящую воду и подумала: «Назад пути нет. Теперь, что бы ни случилось, мы должны двигаться только вперед». Эта мысль странно напугала ее. Она не хотела возвращаться. Конечно же, она не хотела возвращаться! И все же теперь, если бы она и захотела, сделать это было уже невозможно. Бешеная разлившаяся река лежала между нею и Алексом. Алекс — она внутренне содрогнулась от мысли о нем, словно эта мысль затронула в ней что-то такое, чего она не хотела замечать. Она и думать об Алексе не хотела.

Дорога на другом берегу реки оказалась еще хуже, чем та, по которой они ехали из Дели, но Карлион вручил поводья своей лошади одному из слуг, а сам сел в карету к Винтер. Она мало говорила с ним с тех пор, как они тронулись в путь, потому что трудно поддерживать разговор с тем, кто едет на лошади рядом с каретой. Во время коротких остановок Карлион вел себя учтиво и сдержанно. Однако теперь, когда непроходимая река лежала позади них, в его поведении произошли заметные перемены. Или, может быть, ей показалось из-за того, что слишком устала за этот день?

Со времени той сцены, что произошла в доме Эбатнотов и была прервана появлением Алекса Рэнделла, Карлион избегал прямо смотреть на Винтер. Во всяком случае она больше не ощущала на себе медленного оценивающего взгляда, который так беспокоил ее на пути из Калькутты. Теперь же, когда у него отпала необходимость сдерживаться, всякий раз, когда она поднимала глаза, она видела напротив глаза, в упор глядевшие на нее.

Он говорил немного, и Винтер, находившая эту неопределенную тишину тревожной, всеми силами старалась поддерживать видимость беседы. Когда солнце село за деревьями и карета наполнилась сумраком, она попросила опустить капот, чтобы они могли подышать немного прохладным воздухом. Ощущая над собой открытое небо и постоянно находясь на глазах у слуг, она надеялась получить некоторое облегчение. Но Карлион, несмотря на то, что остановил карету и удовлетворил ее просьбу, спросил ее со смехом: