Жорж Санд - Валентина. Леоне Леони

– Зачем вы меня обманываете? – спросил он сердито, швырнув на стол книгу, которую держал в руках. – Вы же идете на ферму.

Изумленный Бенедикт не нашелся, что ответить.

– Так вот что, мой друг, – продолжал юноша с горькой решимостью, – идите туда и будьте счастливы, вы заслуживаете этого больше, чем я, и если что-либо может смягчить мои страдания, то лишь мысль о том, что мой соперник – вы.

Бенедикт не мог опомниться от изумления, мужчины вообще не слишком проницательны в подобных вещах, да к тому же из-за своих терзаний он не заметил, что любовь овладела сердцем юноши, отданного под его опеку. Ошеломленный его словами, Бенедикт решил было, что Валентин влюблен в свою тетку, и кровь его заледенела в жилах от удивления и горя.

– Друг мой, – опускаясь на стул, печально продолжал Валентин, – я знаю, что оскорбил вас, вы досадуете на меня и, возможно, страдаете. И это вы, кого я так люблю! И это я вынужден бороться с ненавистью, которую вы внушаете мне подчас! Так вот, Бенедикт, берегитесь меня: в иные дни я способен вас убить.

– Несчастное дитя! – воскликнул Бенедикт, с силой схватив Валентина за руку. – И вы осмелились питать такие чувства к той, к кому вы обязаны относиться с уважением, как к родной матери!

– Почему матери? – удивился юноша и грустно улыбнулся. – Она слишком молода, чтобы быть моей матерью.

– Великий Боже! – в замешательстве воскликнул Бенедикт. – Но что скажет Валентина?

– Валентина? А ей-то что? Но почему, почему она не предвидела того, что произойдет? Почему разрешала нам встречаться каждый вечер? И почему, наконец, вы сами взяли меня в поверенные и свидетели вашей любви? Ибо вы ее любите, мне теперь это ясно как божий день. Вчера я незаметно пошел за вами, вы отправились на ферму, а для того чтобы встретиться с мамой или с тетей, вовсе не обязательно было принимать такие меры предосторожности, так таиться. Скажите, почему вы прятались?

– О господи, о чем вы говорите? – воскликнул Бенедикт, чувствуя, что с его души свалилась огромная тяжесть. – Значит, вы решили, что я влюблен в кузину?

– А разве можно ее не любить? – отозвался юноша с простодушным восторгом.

– Иди ко мне, дитя мое! – сказал Бенедикт и прижал Валентина к своей груди. – Веришь ли ты слову друга? Так вот, клянусь честью, никогда я не любил Атенаис и никогда не полюблю. Ну, доволен теперь?

– Неужели это правда? – воскликнул Валентин, восторженно обнимая своего наставника. – Но, в таком случае, зачем вы ходите на ферму?

– У меня там очень важные дела. Речь идет о состоянии госпожи де Лансак, – не без замешательства произнес Бенедикт. – Я поссорился с Блютти и потому вынужден таиться, да его и впрямь могло бы оскорбить мое присутствие в их доме, поэтому я и принимаю кое-какие меры предосторожности, чтобы попасть к вашей тетушке. Я все должен сделать ради защиты ее интересов. Это дела денежные, в которых вы не разбираетесь… Впрочем, вас они и не касаются. Потом я вам все объясню, а сейчас мне пора идти.

– С меня вполне достаточно ваших слов, – сказал Валентин, – и я не прошу у вас дальнейших объяснений. Вы не можете поступать неблагородно и невеликодушно. Но разрешите мне проводить вас, Бенедикт!

– Конечно, проводите, но только не до самой фермы, – согласился Бенедикт.

Они вместе вышли из хижины.

– К чему вам оружие? – спросил Бенедикт, видя, что Валентин перекинул через плечо ружье.

– Сам не знаю. Я решил проводить вас до фермы. Пьер Блютти вас ненавидит, мне это известно. Если он вас увидит, он способен на все. Это злобный и подлый человек; разрешите мне сопровождать вас. Да, кстати, вчера вечером я не мог уснуть до вашего возвращения. Меня мучили кошмары. Но сейчас, когда с души моей спало бремя страшной ревности, сейчас, когда, казалось бы, я должен радоваться, у меня еще тяжелее на душе; пожалуй, впервые в жизни у меня такое мрачное настроение.

– Я тысячу раз говорил вам, Валентин, что нервы у вас, как у женщины. Бедное дитя! И все же ваша дружба мне мила. Думаю даже, что именно она примирит меня с жизнью, когда мне не на что будет надеяться.

Некоторое время оба шагали молча, потом снова завели беседу, хотя она прерывалась каждую минуту. Бенедикт чувствовал, как сердце его полнится радостью при мысли, что близок момент встречи с Валентиной. А юный его спутник, натура более впечатлительная и уязвимая, старался прогнать прочь страшное предчувствие, мучившее его. Бенедикт решил доказать юноше все безумие его любви к Атенаис, побудить его побороть в себе опасное чувство. В самых мрачных красках он нарисовал ему зло, порождаемое страстями, но пламенный восторг счастья, написанный на его лице, говорил о том, что доводы эти отвергнуты.

– Возможно, вы и правы! – проговорил Валентин. – Мне почему-то кажется, что мне на роду написано не знать счастья. По крайней мере, я убежден в этом сегодня, до того темно и тоскливо у меня на душе. Возвращайтесь пораньше, слышите? И позвольте мне проводить вас до калитки сада. Хорошо?

– Нет, дитя мое, нет, не надо, – отозвался Бенедикт, останавливаясь под старой ивой, стоявшей на развилке дороги, сворачивавшей под прямым углом к ферме. – Возвращайтесь домой, я скоро приду и снова примусь читать вам нотации… Да что с вами?

– Возьмите мое ружье.

– Какое безумие!

– Слышите? – шепнул Валентин.

Над их головами раздался хриплый унылый крик.

– Это козодой, – пояснил Бенедикт. – Он живет в дупле вот этого старого дерева. Хотите его убить? Я сейчас его спугну.

Бенедикт ударил ногой по трухлявому стволу. Птица молча, как-то боком, пролетела над ними. Валентин прицелился, но было слишком темно, и он промахнулся. Козодой улетел прочь все с тем же унылым криком.

– Вещая птица, пророчица бедствий! – проговорил юноша. – Я упустил тебя. Кажется, именно козодоя крестьяне зовут птицей смерти?

– Да, – равнодушно ответил Бенедикт, – они уверяют, что козодой поет над человеком за час до его кончины. Чур нас! Мы же были под деревом, когда он пел!

Валентин повел плечом, как будто ему стало стыдно своего ребяческого суеверия. Но он пожал Бенедикту руку крепче, чем обычно.

– Возвращайтесь скорее! – проговорил он.

И они расстались.

Бенедикт бесшумно проскользнул в калитку и увидел Валентину, поджидавшую его на крыльце.

– Я должна сообщить вам важные новости, – проговорила она, когда они вошли в дом, – но давайте уйдем из столовой, здесь любой нас может увидеть. Атенаис на час уступила мне свою комнату. Следуйте за мной.

Когда юная фермерша вышла замуж, молодым отвели маленькую комнатку на первом этаже, нарядно убрали ее и обставили. Атенаис предложила подруге встретиться с Бенедиктом в ее комнате, а сама ждала конца свидания в горнице Валентины на втором этаже.

Валентина ввела Бенедикта в спальню Атенаис.

Почти в тот же час Пьер Блютти и Жорж Симонно покинули мызу, где провели весь день. Оба в молчании шагали по дороге, вьющейся вдоль берегов Эндра.

– Черт возьми! Нет, ты не мужчина, Пьер, – вдруг проговорил Жорж и остановился. – Ты что, собрался пойти на преступление? Молчишь, весь день ходишь расстроенный, бледный как мертвец, еле ноги волочишь. Неужто можно так падать духом из-за бабы?

– Вовсе это не из-за любви к женщине, – глухо отозвался Пьер и остановился, – а скорее из ненависти к мужчине. У меня даже сердце заходится, так я его ненавижу, и когда ты сказал, что я готов пойти на преступление, думаю, ты не ошибся.

– Не шути так, – сказал Жорж, останавливаясь. – Я ведь пошел с тобой, чтобы просто задать ему взбучку.

– Только такую взбучку, после которой не встают, – мрачно бросил Пьер. – Мне его физиономия уже давно опостылела. Придется нынче одному из нас уступить место другому.

– Эх, дьявол, не думал я, что дело так далеко зайдет! А чем это ты подпираешься вместо палки? Темень такая, что не разгляжу! Значит, ты для этого тащишь с собой чертовы вилы?

– Возможно!

– Знаешь что, ни к чему нам идти на подсудное дело! Мне это ничуть не улыбается – у меня жена, дети!