Фрэнк Кеньон - Валентина. Мой брат Наполеон

Он сперва нахмурился, затем, пожав плечами, сказал:

— Сдерживайте его в меру своих сил, ради вас самой и ради него.

— Надо мной тоже нависла опасность смещения?

Наполеон вновь пожал плечами.

— Неаполь принадлежит вам, какие бы действия я ни предпринял против вашего мужа. Вам и вашим потомкам. Какой я все-таки дурак с моим чувством ответственности перед семьей, — добавил он с горечью.

Тяжелая простуда, сопровождавшаяся высокой температурой, задержала меня в Париже на несколько недель. Когда я достаточно поправилась, чтобы выдержать длительное путешествие до Неаполя, стало известно, что Мария-Луиза, лишенная итальянского шоколада своим в других отношениях весьма снисходительным мужем, наконец-то забеременела. Наполеон был вне себя от радости, охвачен таким восторгом, словно стал свидетелем второго пришествия Христова или, вернее, своего собственного второго пришествия.

— Хотел бы обнять весь мир, — заявил он, прощаясь со мной.

— За исключением той его части, где живут англичане, — пробормотала я, вовсе не собираясь дразнить Наполеона.

Его настроение мгновенно переменилось, и лицо исказила фанатическая ярость.

— Только англичане, — напыщенно проговорил он, — мешают мне завоевать весь мир. Англия должна быть покорена.

Покорена… Но как? Если плану вторжения на Британские острова препятствовал мощный английский военный флот. Внезапно черты лица императора смягчились.

— Мой сын с момента его рождения будет провозглашен Римским королем, — сказал он мечтательно.

Затем, сердечно обнимая меня, он, к моему удивлению, сказал:

— Передайте своему мужу, чтобы он вел себя прилично и дал мне возможность продолжать любить его.

— Я удержу Мюрата от нападения на Сицилию без вашего разрешения, — пообещала я, — но мне кажется, что для вашей же пользы ему следует позволить продолжать укреплять свои вооруженные силы.

— В самом деле?

— Это заставит англичан быть постоянно начеку, сосредоточить больше войск на Сицилии, чем в Португалии, и держать возле Сицилии лишние боевые корабли.

— Верно.

— А если они осмелятся пересечь Мессинский пролив, то у Мюрата будет достаточно сил встретить их, как следует.

— Верно, — повторил Наполеон, но было видно, что он едва слушал меня.

— Как это возможно для меня, — спросил он, дрожа от нервного возбуждения, — ждать семь или восемь месяцев рождения моего сына?

— Ваше Величество, — пробормотала я, не в силах отогнать забавную мысль, — вам пришлось бы значительно дольше ждать, если бы женились на индийской слонихе, а не на австрийской телке.

К счастью, славный Наполеон не услышал моих слов.

— Римский король! — внезапно воскликнул он. — А когда я умру — Боже мой! — император всего мира!

Именно тогда я по-настоящему встревожилась. Помешавшийся на власти Наполеон мечтал о еще большей власти и не сомневался в своем божественном предназначении.

В Неаполь я приехала утомленная путешествием и чувствовала себя неважно, словно на последнем месяце беременности. Была радостная и волнующая встреча с детьми, по которым я сильно скучала, однако Мюрата в королевском дворце Казерта — моем любимом палаццо и месте пребывания правительства — не оказалось. Поскольку он заранее знал о дне моего прибытия, я почувствовала себя не просто обиженной, но забытой. Его Величество король, информировал меня гофмаршал, находился в Пьяле, где учредил военную штаб-квартиру. Я немедленно послала ему — нет, не сердитое, а нежное и ласковое письмо. Он ответил в той же манере, но по-прежнему оставался в Пьяле. Тогда я спросила его в короткой записке, не возражает ли он, если я возьму все дела в Неаполе в свои руки и стану председательствовать на заседаниях государственного совета. Этот ход дал желаемый эффект.

Мюрат сразу же примчался в Неаполь и с порога в бешенстве начал меня обвинять.

— Ты хочешь меня отстранить! — бушевал он. — Я давно подозреваю тебя в этом!

— Какое замечательное приветствие! — заметила я с иронией. — Ты как будто считаешь меня не любящей женой, а противником.

Мои слова немного его успокоили. Он коротко меня обнял и поцеловал в щеку, как старую деву-тетку, которую он не терпит и рассматривает в качестве приживалки.

— Мне кажется, тебе нездоровится, — проговорил Мюрат небрежным тоном. — Сожалею.

— Это у тебя не все в порядке со здоровьем… психическим, — твердо парировала я. — Упрекнуть меня в стремлении отстранить тебя! Просто смешно!

— Во всяком случае, ты хочешь контролировать меня, — пожал он плечами.

— Да, для твоей же пользы. Если будешь продолжать игнорировать распоряжения Наполеона, ты сам же и сместишь себя.

— Я человек действия, Каролина. Не могу сидеть в военном лагере сложа руки и бить баклуши.

В этом была, конечно, главная закавыка: человек действия, военного действия. Воспитание подготовило его лишь для одной задачи: вести кавалерию в атаку.

— Ты действительно решил вторгнуться на Сицилию без разрешения Наполеона? — спросила я.

— Если меня будут слишком сильно дразнить, то да!

— Бедный Мюрат, ты, видимо, никогда не научишься проявлять терпение, — проговорила я в отчаянии. — Уверена, Наполеон в конце концов даст свое «добро», А пока, как я писала в одном письме, ты можешь спокойно увеличивать свою армию и делать вид, что вторжение вот-вот начнется. Ты знаешь причины запрета и должен признать их, подобно мне, совершенно разумными.

— С точки зрения Наполеона, конечно, но какое мне дело до его точки зрения? Он даже возражает против траты денег на строительство новых дорог, хотя они крайне нужны здесь. Когда я всходил на престол, я поклялся сделать свой народ счастливым и богатым. То была торжественная клятва, и я обязан ее выполнить. Кроме того, я хочу управлять как подлинный король и укрепить мои позиции, изгнав с Сицилии англичан.

— И потерять все? Ты хочешь, проснувшись однажды утром, обнаружить, что Неаполь присоединен к Франции? Нравится это нам или нет, ты должен подчиняться Наполеону. Веди себя так, чтобы, как сказал Наполеон, дать ему возможность любить тебя.

— Его любовь! — с презрением заметил Мюрат. — Я хорошо ее понимаю. Любовь хозяина к собаке до тех пор, пока собака остается послушной. «Сядь, Мюрат!» — Мюрат сидит. «Дай лапу, Мюрат!» — И он послушно протягивает лапу.

— При этом умильно виляя хвостом, — некстати пошутила я.

Мюрат лишь хмуро посмотрел на меня.

— Выводит меня из себя не только вопрос о Сицилии. Последний приказ Наполеона гласит: Неаполь должен торговать только с Францией! Единственно с Францией!

— Но, будучи французом, — сказала я, — разве ты не патриот Франции?

— Теперь моя страна — Неаполь, несмотря на сюзеренитет. От торговли с другими государствами было бы больше пользы для Неаполя. Разве не так?

— Согласна, — кивнула я, — но меньше пользы Наполеону.

— Он тоже извлек бы выгоду, если б проявил здравый смысл, заключив мир с Англией и торгуя с ней.

— А ты заключил бы?

— Да, черт возьми, но при одном условии.

— Это при каком же? — задала я совсем ненужный вопрос.

— Эвакуация англичан с Сицилии.

— Ты мечтаешь о несбыточном, Мюрат. Во время правления Наполеона у тебя нет никакой надежды стать независимым от Франции.

Тупо взглянув на меня, Мюрат с прежней яростью продолжал:

— Помимо проблемы торговли, твой брат выкачивает из меня все подчистую. Он требует львиную долю поступающих в казну сборов и в то же время рассчитывает, что я создам армию и даже военный флот, который намеревается использовать исключительно в своих интересах. Наполеон Бонапарт, император всего мира! Он просто сумасшедший!

— А ты ведь сам, Иоахим Мюрат, мечтаешь стать императором всего мира?

Он внимательно посмотрел на меня, будто впервые увидел, и весело рассмеялся.

— Любимая, я так по тебе соскучился!

По-дурацки разомлев, я стала спрашивать его: сколько любовниц он оставил в Пьяле. Две, три, а может быть, четыре, ответил он; одну из них он, мол, привез с собой в Неаполь, но не может себе представить, какое это имеет теперь значение. Он снова со своей старой верной женой, которая ожидает его ребенка. Я рассказала, что Луи отрекся и Наполеон аннексировал Голландию, что Жозеф, выступающий против политики Наполеона в Испании, скоро лишится трона и что Жером, расходующий деньги на культурное развитие Вестфалии — вместо того, чтобы посылать их Наполеону, — пребывает в весьма шатком положении.