– В договоре, который ты подписала, значилась неделя, – прошептал мне на ухо Заславский.
– Вот и славно, – пропела я, – трам-пам-пам!
Неделя – это всего лишь семь дней, которые пролетят незаметно, потому что рядом со мной будет мачо Давыдов. Безусловно, я не собиралась в него влюбляться дальше и больше, мне хватало и того, что я уже к нему чувствовала. Стопором служила фраза про то, чем я конкретно его зацепила. Ага, про стервозность, дебильность и прочие прелести моего характера. Мужчины они такие… мужчины!
– Дочка, – сказал Заславский, когда вдали на холме среди снегов показался громадный дом в стиле псевдорусского терема, – помнишь наш спектакль «Квазиопа»?
Помнила ли я «Квазиопу»?! Еще бы. Для него я сшила первый сценический костюм! Балахон в лохмотьях!
– Так вот у него была жена…
Дальше можно было не продолжать. Жена Квазиопы была глухонемая. Играть ее никто не соглашался, потому Богомольцев сделал ее роль со словами. В процессе общения с мужем и его родственниками она мычала.
– Мы-мы-мы-мы…
Мило, ничего не скажешь, так вот что мне уготовил Давыдов. И во мне еще сильнее стало зреть и шириться зародившееся после встречи с ним чувство протеста.
Я не думала, что он кинется нас встречать с распростертыми объятиями. Но хотя бы мог выйти на резное крыльцо и поднять бровь, чтобы как-то отреагировать на мое появление. Ничего другого, тем более помпезного, я и не ждала. Вместо этого Мишаня выудил мой чемодан из багажника и поставил его на заснеженные ступеньки крыльца.
– Гостевые комнаты на втором этаже, – бросил он, залез обратно в машину и уехал в сторону строения, напоминающего гараж.
Обходительные здесь люди! Гостеприимные, однако.
– Ничего, Катюша, прорвемся, – процитировал неизвестного мне героя Заславский и пошел в дом.
Тащить чемодан, разумеется, пришлось мне самой.
А такое на первый взгляд богатое поместье! Не абы какие шесть соток, а настоящий господский рай: луга, поля, по кромке леса – озеро. И все в снегу. Только крепостных не хватало, обрабатывающих пахотные земли. Впрочем, за них всех, как поняла, отдуваться придется мне. А я-то собиралась покорять аборигенов неземной красотой и дизайнерскими нарядами! Ау, люди, где вы?
– Как-то пустынно у них, Катерина, – сказал Заславский, заходя в просторные сени. – Калиброванное бревно, – он с нежностью дотронулся до стены и втянул запах дерева. – Дышится легко и приятно, не то что в наших каменных джунглях.
Холл, он же сени, был обставлен добротной деревянной мебелью, судя по всему, сделанной на заказ. Лавки, покрытые бархатистыми коврами ручной работы, стояли вдоль стен, чередуясь между небольшими шкафами с филенчатыми украшениями. Посредине холла стоял круглый дубовый стол, увенчанный вазой с цветами. Мы присели с Заславским на лавку и переглянулись. Подниматься по широкой лестнице с витыми балясинами в гостевые комнаты самим как-то не хотелось. А трехэтажный особняк словно вымер, лишь только мы приехали.
– Должна же здесь быть кухня, – глубокомысленно заметил Заславский и встал.
Он принялся ходить, поочередно открывая двери, ведущие из холла в другие помещения, и принюхиваться к ароматным запахам.
– Или я потерял нюх, – заявил он через пять минут напряженного поиска, – или они здесь не едят!
Лишнее подтверждение тому, что нас не ждали.
Что ж, мы с ним наемные работники всего лишь. Но неужели готовить придется мне?! А Заславскому что, нужно будет встать у входа и открывать дверь посторонним? Хорошенькое дело, вернее, в хорошенькое дельце втянул нас Давыдов!
– Все в порядке, Агнесс? – поинтересовался Заславский, глядя на мое удрученное тяжелыми думами лицо.
– Угу, – угукнула я. – Мне кажется, что у нас были времена и похуже.
Вообще-то это реплика героини фильма «За бортом», но сейчас она была как нельзя кстати. Собственно, мы собирались не остаться за бортом и выплыть, по мере возможности, к людям. Хотелось бы, конечно, к нормальным и адекватным.
В этом я очень засомневалась, когда первый из обитателей особняка появился на пороге.
– Вы кто? – спросил тощий, нескладный, но довольно высокий парень, глядя на нас с Заславским.
– Люди, – на всякий случай, если он плохо видит сквозь свои очки, уточнила я.
– Какие? – напрягся парень и пятерней зачесал назад длинную белобрысую челку.
Я пригляделась и заметила у него волосы, собранные сзади в куцый хвостик. Отчего-то, когда я смотрю на подобные прически, возникает стойкое желание взять ножницы и отрезать это непотребство. Еле сдерживаюсь, вот честно.
– Человеческие, – отрезала я.
Нечего выспрашивать то, что мы сами не знаем. Кто мы здесь? Кто мы, об этом может сказать Давыдов.
– А почему на лавке сидите? – парень решил сменить тему.
Но ему это не помогло, потому что мое настроение перенастроилось на отвратительное.
– Предлагаешь сидеть на полу?!
– Добрый день, уважаемый господин… пардон, мы не были представлены друг другу! – Заславский ринулся спасать разговор.
– Племянник я, – несколько взволнованно отреагировал парень, снял очки и принялся краем хлопчатобумажной рубашки протирать стекла.
– …Господин племянник, – завершил фразу после очередного вопроса заходивший в тупик Заславский и задумался. – Чей?
– Ихний, – парень кивнул наверх. – Внучатый и троюродный.
– Вот и познакомились, – хмыкнула я. – А где твое «Добро пожаловать, гости дорогие»?!
Я сама не поняла, отчего начала ему дерзить. Видимо, сказывалось напряжение сегодняшнего дня.
– Добро пожаловать, гости дорогие, – пробубнил племянник и уставился на мой чемодан. – А вы к кому?
– Какой любознательный молодой человек! – откликнулся Заславский. – Мы, дорогой друг, приехали к господину Давыдову.
– А-а-а, – испугался племянник.
Точно-точно – испугался!
– А-а-а, так к нему – в другой дом! Я провожу.
И быстро, словно спешил от нас избавиться, пошел к выходу.
– Э-э-э-эй, племяш! – окликнула я его. – Чемоданчик мой прихвати!
Сгибаясь под тяжестью моих шмоток, племянник повел нас по дорожке из красной плитки, обрамленной небольшими сугробами, через двор в малоприметный двухэтажный дом. Шли мы до него минут семь, восхищаясь ухоженностью территории. Племянник принимал близко к сердцу наши дифирамбы, словно непосредственно участвовал в процессе очищения поместья. И на каждый комплимент восхитительной действительности говорил «спасибо». Безусловно, ухоженность поместья мне понравилась, я знала, какой это адский труд, не раз и не два чистила двор от снега у бабули в деревне. Так что щедро раздавала похвалу, чем заслужила странное благоволение со стороны внучатого племянника. Подведя нас к дому, он внезапно повернулся ко мне и крепко пожал руку. После чего собрался возвращаться в особняк.
– Чемоданчик-то оставь, – на всякий случай напомнила ему я.
– Он с ним почти сроднился, – многозначительно заметил вслед удалявшемуся племяшу Заславский. – Странный парень, сразу видно, что не сноб.
– Простецкий такой племяш, – согласилась я с ним. – Мы с ним подружимся.
– Интересно, есть здесь кто-то еще, кроме этой невинной души?
Возле небольшой беседки нас встречал Давыдов. Он так изумленно посмотрел на меня, словно я шествовала за Заславским полностью раздетая и нисколько этого не стеснялась. Сравнить с ни с чем мой брючный костюмчик цвета молодой пробивающейся травы и изумрудных оттенков дубленку было верхом неприличия. Яркая зелень всегда выгодно оттеняла мои рыжие волосы длиной до плеч и лицо с мелкими, едва заметными веснушками. А уж как она смотрелась вкупе с моими зелеными глазами – словами не передать. Так что я могла с чистой совестью обидеться на Давыдова, развернуться и уйти. Но вспомнила о чемодане и решила, что с такой тяжестью путь домой я сегодня не осилю.
– Добрый день, Иван Сергеевич! – вышел навстречу Давыдов и пожал Заславскому руку.
– И вам не хворать, Артур Олегович! – радостно ответил Заславский и принялся трясти руку Давыдова.
Я тоскливо подумала, что от переизбыточного рвения он ее сейчас оторвет и мне придется довольствоваться одноруким объектом любви. Я не идолопоклонница, нет. Но в моих чувствах к Давыдову – и откуда они только взялись – проглядывала нездоровая привязанность язычника. При этой мысли отчего-то вспомнился французский поцелуй…
– … очень хорошо, что вы приехали, – продолжал Давыдов, отцепляясь от Заславского.