Силвиу Абреу - Вавилонская башня. Книга 2. Месть

Сезар неслышно отворил дверь гостиной и сделал несколько робких шагов навстречу Марте.

— Это какое-то безумие! — Женщина подняла на Сезара заплаканные глаза.

«Безумие». Как точно Марта определила то, что совершал в данный момент Александр! Сезар присел на диван рядом с бывшей женой, но отвечать не спешил. Слово «безумие» почему-то не хотело покидать растерзанные мысли Толедо, наоборот, оно все прочнее закреплялось в его сознании, ибо очень точно определяло теперешнюю жизнь Сезара. Разве не безумие, что Лусия, как представитель адвокатской конторы, будет публично обвинять его, своего фактического мужа, в причинении зла десяткам, если не сотням людей, пострадавшим во время взрыва?

Разве не безумие, что его сыновья не хотят признать виновником этого ужасного взрыва прирожденного убийцу Клементину да Силва? Энрики, тот хоть никуда не лезет со своими выводами, зато Александр — безумец, полный безумец — взялся официально защищать этого подонка в суде и даже выхлопотал для него освобождение под подписку о невыезде. А между тем, пока не вынесено окончательное судебное решение о причинах и виновниках взрыва, компания Толедо не сможет получить страховку. Это значит, что восстановление Центра и выплата пособий пострадавшим откладывается на неопределенное время.

Сезар поморщился, словно от зубной боли: среди тех, кому он уже никогда не сможет помочь, — Гильерми, дорогой, несчастный сын. А чем он, когда-то всесильный Сезар Толедо, может помочь другим своим сыновьям? Пока Энрики безнадежно пытается расстаться с одной законченной стервой — Вилмой, Александр тащит в семью другую стерву, по сравнению с которой Вилма — добрая фея из рождественской сказки. Гримаса боли снова исказила хмурое лицо Сезара: да Силва преследует его всю жизнь, словно карающая десница Господня. Из темной, злобной силы, что являлась Сезару в кошмарных снах, Клементину материализовался в реальную фигуру.

Он отнял у Сезара все самое дорогое — «Вавилонскую башню» и сына. Сколько бы ни говорили, что Клементину не причастен к взрыву, что он стремился предотвратить его, не желал его, как не желал свадьбы Александра и собственной дочери, Сезар не верил никому. Кто-кто, а он прекрасно понимал, что да Силва никогда не простит ему двадцати лет, проведенных на нарах. Что же, Клементину близок к цели: имя Сезара Толедо замарано; его гордость — «Тропикал-тауэр шопинг» — в руинах, под которыми погиб один из его сыновей. Теперь безумно глупо погибает другой сын Толедо — как, если не гибелью, назвать женитьбу Александра на дочери Клементину?

— Мы сделали все, что могли. Марта. — Сезар нежно прикоснулся к дрожащим пальцам женщины. — Это не любовь, это какое-то наваждение, рок, который преследует нашу семью.

Сезар видел, как Марта передернула плечами при словах «наша семья», но бессилие что-либо изменить сковало ее, и она промолчала. Впервые за время их расставания она показалась ему слабой и беззащитной женщиной, потерявшей жизненную опору. «Да ведь я и сам нуждаюсь в опоре и ищу ее здесь, рядом с ней», — с неожиданной ясностью подумал Сезар.

— Мы бессильны перед силой, разрушающей счастье детей. В нашей власти только одно — наблюдать за крушением их жизней. — Голос Марты звучал обреченно. — Все, что происходит сейчас в церкви, — безумие и только…

— Бабушка!

Радостный голос Гиминью показался Сезару звоном колокольчика, возвестившим, что пора менять минорный тон беседы.

Следом за Гиминьей в гостиную спустилась Селести. Сезару, как всегда, были приятны миловидность ее застенчивого лица, деликатность слов и удивительная простота, свойственная цельным, искренним натурам. Сезар посмотрел на Марту — вторжение Селести и Гиминьи изменило и ее: потухшие глаза вдруг заблестели, она с нежностью выслушала внука, который никак не мог уснуть без чашки какао, потом усадила мальчугана на колени и что-то зашептала ему на ухо.

— Как тебе работается, девочка? — Сезар ласково посмотрел на мать Гиминьи.

— Спасибо, сеньор Сезар, — дежурно улыбнулась Селести.

Сезар видел, что Селести чем-то не на шутку встревожена, и указал ей на место рядом с собой.

— У тебя все в порядке, Селести?

Селести набрала в легкие побольше воздуха:

— Не хочу выглядеть неблагодарной, вы ведь знаете, как я вам признательна за все, но, честное слово, — она скрестила руки на груди, — я предпочла бы другую работу.

Сезар окинул ее долгим взглядом: молодая женщина выглядела очень взволнованной.

— Мне будет очень жаль, если ты покинешь компанию. Согласись, здесь у тебя большие перспективы, да и Анжела о тебе прекрасно отзывается…

От Сезара не укрылась искра, сверкнувшая в глазах женщины при упоминании имени Анжелы. Но Селести быстро погасила ее и обратилась к Гиминьи:

— Пойдем, сынок, на кухню.

— Нет, — поднялся с дивана Сезар и протянул мальчику руку, — на кухню Гиминьи пойдет с дедушкой. Потому что в этом доме никто, кроме дедушки, не умеет так замечательно смешивать шоколад с молочком. Пойдем, дружочек, с дедушкой.

За смешиванием шоколада с молоком Сезар обдумывал причины, стоявшие за просьбой Селести. И как только Селести и Гиминья поднялись наверх, он поделился своими выводами с Мартой:

— Мне кажется, что все дело в Энрики. В конторе он под любым предлогом старается оказаться рядом с ней. — Сезар наклонился к собеседнице. — Я уверен: Энрики ее любит. Любит! Да и она его тоже.

— И мне так кажется. — Марта понизила голос. — Хотя дома Селести всячески его избегает. Знаешь, Сезар, я к ней очень расположена.

Они еще долго говорили о Селести и Гильерми, о Селести и Энрики. Сожалели о неудачно сложившейся судьбе Селести. Незаметно они отвлеклись от Селести и стали говорить «за жизнь».

Марта погасила верхний свет и зажгла лампу. Гостиная потонула во мраке, но их уголок сделался еще более уютным, а беседа потекла теплее и задушевнее. Между ними исчезли преграды, так мешавшие им все последнее время. Они снова чувствовали себя единым целым, и это вновь обретенное ощущение показалось им прекрасным.

Внезапно Сезар с таинственным видом покинул комнату и вскоре предстал перед Мартой с запыленной бутылкой в руках.

— Слава Богу, у меня хватило ума оставить здесь содержимое погребка. Он осторожно протер этикетку и, приблизившись к лампе, занялся ее изучением.

— Ты здесь столько всего оставил…

Сезар смутился:

— Если бутылки тебе мешают, я их, конечно, заберу, только там места, к сожалению…

Но Марта не слышала его. Она смотрела на пальцы Сезара, держащие бутылку, на запылившуюся золотую этикетку и тихо, очень тихо проговорила:

— Временами я спускаюсь в погребок и смотрю на стены, которые ты обклеил этикетками коллекционных вин или этикетками с бутылок, которые мы открывали по знаменательным событиям…

Сезар оторвался от бутылки:

— Дурацкая привычка…

Марта улыбнулась и откинулась на спинку кресла.

— Раньше мне тоже так казалось. Но после того, что случилось между нами, я изменила мнение. Теперь я часто спускаюсь в погребок, смотрю на стену с твоими этикетками и читаю историю нашей жизни. Все на этой стенке — рождение детей, поступление в школу, твои успехи, их университеты, женитьба Энрики, рождение внуков. Там все наши радости и победы, и оказалось, что их у нас было немало. Не знаю, как ты теперь оцениваешь прошлое и прожитое, но мне, несмотря ни на что, та наша жизнь вспоминается счастливой.

Сезар с улыбкой откупорил бутылку и наполнил бокалы светлым вином.

— Кажется, эта этикетка тоже найдет свое место на исторической стене, — он многозначительно посмотрел на бывшую супругу.

— Кажется, это зависит не только от меня.

Он поднес Марте бокал.

— Это зависит от нас, от нас двоих. Марта. — Сезар взял руки Марты в свои, и притянул женщину к себе.

Марта не сопротивлялась.

— Марта, ведь у нас все так плохо, а мне сейчас хорошо как никогда.

— Просто ты пьешь чудесное «От-пленьон» 1989 года. — Марта оторвалась от Сезара и удобно устроилась в кресле. — Тогда ведь был отличный урожай!

— Ты прекрасно разбираешься в винах! — Сезар не мог скрыть своего удивления. — Я этого раньше не замечал. Вот живешь с человеком столько лет и думаешь, что знаешь о нем все. А потом оказывается: в каждом из нас скрыто столько всего неизвестного, неожиданного.