Он вывел Лизу во двор, и зеленоглазая женщина тотчас взяла ее под руку. Они снова продираются через густые заросли, снова перед затуманенными глазами Лизы искрятся всеми цветами радуги брызги росы. Потом перед ней раскинулось широкое поле…
Женщина останавливается и поворачивается к Лизе лицом. В руках у нее появляется яркий и пушистый оранжевый цветок. Она пристально смотрит на Лизу и что-то тихо, монотонно бормочет. А Лиза смотрит на цветок и пытается понять, нравится он ей или нет. Но почему-то никак не может. Цветок словно заворожил ее, она уже ничего не понимает, не знает, не помнит. Она только видит, как женщина приближает цветок к ее волосам и что-то делает там с ним.
– Ну а теперь беги скорее домой, пока батюшка не проведал, что ты хотела втихомолку обвенчаться с Тупицыным, – говорит женщина, легонько подталкивая Лизу в спину. – А как окажешься в своей спаленке – ложись в постельку да хорошенько проспись. Ступай, красавица, ступай…
И вот Лиза идет быстрым шагом по тропинке через поле, с каждой минутой все сильнее чувствуя, как ее пробирает озноб. Вот и деревня, а за ней уже виднеется крыша родного дома.
– Слава Богу, Андрей не успел меня догнать, – облегченно шепчет она замерзшими губами. – Теперь бы только в дом незаметно пробраться…
…И вдруг сознание Лизы полностью прояснилось. Она снова находилась в своем доме на Фонтанке. И не было рядом с ней ни Дмитрия Глебова, ни зловещей женщины с глазами, похожими на омут. Но страшное видение не исчезло. Оно превратилось в воспоминание. Чудовищное, отвратительное воспоминание о том, что случилось с ней по дороге из Никольской церкви в Ловцы.
– Боже мой, – пробормотала Лиза, вскакивая со ступенек и в смятении хватаясь за голову. – Да как же я могла позабыть… Не вспомнить всего этого до сегодня?! Теперь понятно, как случилось, что я потеряла невинность до свадьбы. Это сделал мерзавец Глебов! Но… но ведь это же был Дмитрий, а вовсе не Вадим! Потому что Вадим мертв, а Дмитрий жив. Алексей стрелялся с Вадимом. А тот человек, которого я встретила на балу – не кто иной, как Дмитрий. И теперь он хочет… убить моего мужа. Ему не нужны деньги, ему нужно разрушить наши жизни… отомстить…
Сбежав по лестнице, Лиза остановилась посередине просторного вестибюля и в отчаянии заломила руки. Она не верила, что Глебов заберет драгоценности и исчезнет из ее жизни. Надо было срочно что-то предпринять, чтобы помешать ему убить Алексея и расправиться с ней самой. Но что она могла сделать? Одна, да еще в такой невероятно короткий срок? Ведь за окном стремительно светает, и до назначенного часа осталось совсем мало времени.
– Что же делать, что делать? – шептала она, как заведенная расхаживая из угла в угол. – Если я поеду, он может сотворить со мной что угодно. А если не поеду, точно убьет Алексея. И как я тогда буду жить? Ведь я так… люблю его. В нем одном вся моя жизнь, я так люблю его, что не переживу, если он погибнет. Я так его люблю…
Никогда еще Лиза не встречала рассвет с таким горьким чувством.
Миновав Волково кладбище, карета свернула на узкую дорожку меж деревьев и остановилась вблизи небольшой поляны.
– Кажется, приехали, – проговорил Глебов, всматриваясь в просвет между чернеющими в рассветных сумерках деревьями. – А вот и наши противники. Что ж, отлично. Значит, к Выборгской набережной поспеем без промедления.
– Я вижу коляску с поднятым верхом. Да ведь там еще кто-то сидит! – испуганно вскрикнул Сидор.
– Не иначе как с врачом приехали, – Глебов мрачно усмехнулся. – Ну, это они напрасно побеспокоились: его помощь здесь никому не понадобится. Жаль только, что лишний грех придется на душу брать.
Они спрыгнули на траву, и Глебов тотчас проверил пистолеты.
– Держи, – он протянул один из пистолетов Сидору. – Действовать нужно быстро и наверняка, пока никто не опомнился. Ты, Сидор, идешь к коляске и расправляешься с доктором. Постарайся не стрелять, а вместо этого хорошенько оглуши его стволом – не стоит поднимать до времени шум. А я сейчас подхожу к Тверскому и Стрешневу и сходу стреляю в обоих. Потом мы растащим тела так, чтобы можно было подумать, будто это они между собой стрелялись. О дуэли никто не знает кроме, быть может, Воронцова. Но пока суд да дело, мы уже будем далеко.
Спрятав пистолет под шинелью, Сидор опасливо двинулся к коляске. А Глебов направился к противнику и его секунданту.
– Доброе утро, господа, – проговорил он с деланной любезностью. – Не удивляйтесь, что я один, мой секундант сейчас подойдет. Ну что? Как и договаривались, с тридцати шагов? Будем тянуть жребий?
– Думаю, не стоит, – Алексей всмотрелся в его лицо. – Странно, однако, что вы предлагаете жребий, господин Глебов. Сами же признавались, что капризная дама Фортуна редко оделяет вас своими милостями.
Глебов вызывающе встряхнул головой.
– Это действительно так, господин Тверской, – сказал он с насмешливой, многозначительной улыбкой. – Поэтому я всегда и во всем надеюсь только на себя. А вот и мой секундант, – он кивнул в сторону появившейся из-за деревьев мужской фигуры, закутанной в просторную шинель. – Что ж, начинайте отмеривать шаги, господин Стрешнев.
Переглянувшись с Алексеем, Стрешнев медленно обошел вокруг Глебова и повернулся к нему спиной. Бросив взгляд через плечо, Глебов недобро усмехнулся и в упор посмотрел на Алексея. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, Глебов с открытой ненавистью, Алексей – с глубоким отвращением и подчеркнутой презрительностью. Глебов вдруг вспомнил, что именно таким взглядом чаще всего смотрела на него Лиза. И не смог удержаться, чтобы не сказать противнику напоследок несколько жестоких слов.
– Знаете, Тверской, а ведь я не оставлю в покое вашу жену, если вы сейчас погибнете, – с колкой, ехидной улыбкой произнес он, наблюдая за лицом противника.
Он ожидал взрыва бешенства, но вместо этого Алексей пренебрежительно повел плечами и равнодушно проронил:
– Да пошел ты к черту, ничтожный идиот.
Отчаянно выругавшись, Глебов быстро отступил назад и вскинул руку с пистолетом, целясь в спину Тверскому. Однако тут же раздался оглушительный выстрел откуда-то сбоку, и правая рука Глебова бессильно повисла вдоль тела. А следом за тем Алексей бросился к нему, сбил с ног и отшвырнул в сторону выпавший из его руки пистолет.
– Подонок, – сдавленно процедил он. – Я бы убил тебя, если бы не боялся замарать руки об такое дерьмо!
Глухо постанывая и держась за раненую руку, Глебов повернул голову и недоуменно осмотрелся. Он еще не понимал, в чем дело, не верил, что его так хорошо продуманный план потерпел крушение. У него еще оставалась слабая надежда на Сидора, на то, что тот как-нибудь поможет… Но Сидора нигде не было видно, а между тем поляна уже наполнилась людьми, среди которых он различил Несвицкого и Воронцова. А минуту спустя над ним склонилось усатое лицо исправника в голубой шинели. И лишь тогда, когда он увидел перед собой это строгое, нахмуренное и в то же время довольное лицо, до его сознания наконец дошло, что все кончено.
– Проклятие, – с яростным стоном выдохнул он перед тем, как лишиться сознания.
Бегло осмотрев раненого, исправник предоставил его заботам доктора и повернулся к офицерам.
– Что ж, господа, картина ясна, – удовлетворенно произнес он. – Мне остается только доложить обо всем моему начальнику и ждать его дальнейшей резолюции. Отправляйтесь по домам, господа, дальше мы справимся без вас.
– Да, а как же поручик Белкин, бесстрашный секундант господина Глебова? – иронично поинтересовался Стрешнев, кивнув в сторону коляски.
Исправник слегка усмехнулся.
– Поручик Белкин, господа, действует в произведениях покойного господина Пушкина. А в коляске – то есть уже не в вашей, а в нашей – находится весьма сомнительная личность, которую нам еще предстоит установить.
Откланявшись, исправник позвал своих помощников и распорядился перенести бесчувственного Глебова в полицейскую коляску. Помахав им вслед перчаткой, Стрешнев повернулся к Несвицкому.
– Знаете, дорогой мой князь, а по-моему, все-таки не стоило подвергать нас с Тверским такой серьезной опасности, – проговорил он, несколько сердито поглядывая на Павла. – Конечно, я признаю, что ваш план был весьма недурен, но все же… Ведь можно же было просто скрутить этих мерзавцев и препроводить в отделение.
– Да, но тогда нам было бы намного труднее убедить полицию в их подлом замысле, – возразил Павел. – И потом, чего вам было бояться, Стрешнев? Вы же прекрасно знаете, что на моем счету числится целых пять дуэлей и ни одного промаха. Правда, по счастливой случайности, ни одна из моих дуэлей не имела смертельного исхода… И слава Богу. Пора завязывать с этим баловством. Вот только женюсь…