Потому что остальное не имеет значения. Я никогда не смогу представить себе жизнь, в которой его нет.

— Отвечай на вопрос, Солнышко.

— Да, я хочу это сделать. Как можно скорее, если не трудно. — В его глазах появляется неуверенность. — Если ты, конечно, захочешь.

Я изумленно смотрю на него, слова застревают в горле.

Габриэль тянет манжеты.

— Если нет, то должен предупредить, что для тебя настанут тяжелые времена, если будешь пытаться избавиться от меня. Я могу быть настойчивым, когда хочу чего-то.

Я прижимаю руку к горящей щеке.

— Черт возьми. Я сбита с толку. Ты... это было предложение? Не могу понять.

— Черт возьми, — бормочет он, краснея. — Я же говорил, что все испорчу...

Я бросаюсь к нему, обнимаю за шею и целую в губы, чтобы заставить замолчать. Он замирает на секунду, будто слишком удивлен, чтобы реагировать, а затем целует меня в ответ, забирая контроль. Руками он держит мой затылок и поклоняется моему рту, словно я единственная, кто может дать ему воздух.

Ощущения настолько приятные, и я так отчаянно скучала по нему, что начинаю плакать... текут теплые слезы, которые он сцеловывает, шепча слова, ободряюще поглаживая мои щеки подушечками больших пальцев.

Когда мы отрываемся друг от друга, я слабо улыбаюсь ему.

— Ничего ты не испортил, — произношу, проводя рукой по его волосам. — Ты идеальный. Я люблю тебя, Солнышко. Таким, какой ты есть.

Он глубоко вздыхает и прижимается лбом к моему.

— Спасибо, Господи, за это. — Его крепкие пальцы сжимают мои бедра. — Скажи еще раз.

— Я люблю тебя, Габриэль Скотт.

Его довольная улыбка настолько сладкая, что я не могу не поцеловать ее, попробовать.

— Еще раз, — требует он. — Не уверен, что правильно расслышал.

— Я люблю тебя, Габриэль Солнышко Скотт!

Мой крик вызывает пару взглядов и несколько смешков.

Габриэль улыбается как в рождественское утро.

— И я люблю тебя, Софи Болтушка Дарлинг. Больше, чем ты можешь себе представить.

Я осыпаю его поцелуями, потому что он здесь, и он мой.

— Прости, что сбежала. И мне жаль, что не объяснила все правильно. Это причинило тебе боль, а я не хотела обидеть тебя.

— Спасибо, — произносит он между моими атаками на его рот. Но потом удерживает меня на месте, взяв за щеки. — Однако меня раздражает одна вещь. Как ты могла подумать, что я отошлю тебя?— Его взгляд теплеет, но выражение лица становится серьезным. — Ты моя жизнь, Болтушка. В ней нет радости без тебя.

Милый мужчина. Оставляю его навсегда.

— Я боялась, — признаюсь с содроганием. — Боялась, что ты значишь для меня больше, чем я — для тебя. Я рассуждала не совсем здраво.

— Как и все мы.

Со вздохом я целую его бровь, щеку, повсюду, куда, могу дотянуться.

— Почему, если мы так хороши в разговорах, настолько дерьмовы в спорах?

Потому что есть разница между нашими спорами и тем, когда мы действительно злимся. Мне не нужно объяснять это Габриэлю. По его веселому взгляду я вижу, что он прекрасно меня понимает.

Он кусает меня за мочку уха.

— Может, потому что ненавидим ссориться и рассыпаемся на кусочки, когда пытаемся. Честно говоря, я бы остаток жизни предпочел носить костюмы из полиэстера, чем снова ссориться с тобой.

Я задыхаюсь.

— Даже не шути про полиэстер!

Он усмехается напротив моей кожи, звук посылает мурашки по всему телу.

Но потом снова ворчит:

— И из всех мест в мире ты едешь в Австралию?

Вина скручивает мой желудок. Я была такой дурой, когда решила сбежать.

— Мне нужно было прочистить голову.

— Прочистить голову — значит, прогуляться. А не ехать на другую сторону планеты. — Габриэль смотрит на меня с подозрением, но выражение его лица слишком счастливое и довольное, чтобы он мог выразить свою подозрительность в полной мере. — Я начинаю думать, что ты хотела меня наказать.

— Я уже была на пути из самолета, чтобы найти тебя, Солнышко. Потому что быть вдалеке от тебя — настоящее испытание. — И это абсолютная правда. — Так что переосмысли свои слова.

Пока он с сомнением мурлычет, я проскальзываю рукой вниз по его телу и беру член в руку. Сдавленный вздох заставляет меня усмехнуться.

— Кроме того, — произношу я, слегка сжимая его. — У меня есть способы получше, чтобы тебя мучить.

Он кладет руку поверх моей.

— Веди себя хорошо, Дарлинг.

Но не убирает мою руку.

Я чувствую, как под пальцами член увеличивается.

— Все еще не могу поверить, что ты взошел на самолет до Австралии, — произношу я, медленно разминая его под нашими сомкнутыми руками.

Габриэль немного сдвигается, толкаясь ко мне.

— Это мой великий поступок, как говорит Киллиан. Если после этого ты не поймешь, насколько сильно я люблю тебя, тогда ничего не поделаешь.

Улыбаясь, я прижимаюсь поцелуем к его руке.

— Моим великим поступком будет минет во время этого полета.

Член дергается, когда я поглаживаю его, и голос Габриэля звучит немного грубо:

— Сексуальные действия во время полета, Дарлинг, запрещены законом.

— Тогда ты должен быть очень тихим, пока я тебе отсасываю.

Мне нравится сдавленный звук в его горле и то, как член упирается в мою ладонь, несмотря на его слабые протесты.

— Софи, — говорит он, возвращаясь к строгому тону, который я так люблю, — ты, кстати, так и не дала мне ответ.

— М-м-м? — Я прекращаю исследования и встречаюсь с ним взглядом. Он ждет, приподняв одну бровь, мускул дергается на его челюсти. — Ты имеешь в виду лажовое предложение?

— Дарлинг...

— Я захочу детей, — улыбаясь, произношу в ответ. — И на Хэллоуин захочу одеть их в Принцессу Лею и Хана Соло.

Его ответная улыбка такая довольная, взгляд такой предвкушающий, что у меня слегка кружится голова.

— Я с нетерпением жду возможности подарить тебе детей. И голосую за костюм Спока.

— Ладно. Тогда ты можешь одеться в Хана Соло, а я буду взятой в плен принцессой Леей в том маленьком золотом бикини.

— Я люблю тебя, — спешно произносит он. — Так сильно. Самым счастливым днем в моей жизни был тот, когда я сел рядом с тобой в самолете.

С довольным вздохом я прижимаюсь ближе.

— Я выйду за тебя, Габриэль Скотт.

Он облегченно выдыхает и целует мою макушку.

— А я собираюсь любить тебя до самой смерти, Софи Дарлинг.

— Знаешь, — говорю, — если я возьму твое имя, то перестану быть Дарлинг.

Габриэль наклоняется и захватывает мой рот. Поцелуй медленный и слегка грязный, его язык погружается глубоко. Когда он отстраняется, у меня кружится голова, и я объята огнем. Горячий, понимающий блеск в его глазах не помогает.

— Ты всегда будешь моей дорогой, — говорит он напротив моих губ. — Моя дорогая Софи.

Эпилог

Габриэль

— Думаю, я буду называть этот дом обувной коробкой, — кричит Софи с террасы.

В ее словах есть смысл. Большая часть дома представляет собой один длинный, выступающий в сторону гавани ровный прямоугольник, с глянцевыми деревянными полами, высокими потолками и раздвижными стеклянными стенами, которые впускают ветерок. По-моему, если сравнивать с сидением в набитом битком самолете, этот простор — рай.

Следуя на голос, я нахожу Софи, она прислонилась к укрепленным стеклянным перилам, которые опоясывают террасу. Позади нее в угасающем вечернем свете поблескивает Сиднейская гавань, справа виден знаменитый мост и, если присмотреться, белые паруса оперного театра.

Но я смотрю на Софи, ее тело золотистое от загара, бриз приподнимает кончики ее волос и заставляет танцевать вокруг улыбающегося лица.

Теперь волосы Софи розовые. Она говорит, что это цвет настоящей любви и чистой страсти. Мне он больше напоминает сахарную вату, но я никогда ей этого не скажу. За это время я многое узнал о женщинах. И, кроме того, я всегда буду сравнивать Софи с вкусностями, поэтому цвет ее волос идеален в этом отношении.

Подхожу к ней сзади и обнимаю за плечи. Ее кожа прохладная, она со вздохом прижимается к моей груди.

— До сих пор не могу поверить, что ты купил здесь дом.

— Двадцать гребаных часов самолетом до Австралии. Тебе лучше поверить, что я не тороплюсь возвращаться в Лондон. Некоторое время мы могли бы чувствовать себя комфортно.

— Эй, большую часть времени мы потратили на трах, так что все не могло быть так уж плохо.