Фред Стюарт - Век

— Я позвонила своему дяде в «Курьер», — продолжала она, — и расспросила его о Тацци. Дядя сказал, что этот человек — настоящий бандит.

Молчание.

— Он сказал также, что Тацци дает взаймы беднякам, которым больше негде взять денег, под огромные проценты — до сорока процентов! Он их запугивает, заставляя возвращать деньги, но, конечно, они почти никогда не в состоянии расплатиться из-за этих огромных процентов. Мой дядя говорит, что, по слухам, Тацци случалось и убивать.

Молчание.

— По словам дяди, Тацци платит полиции.

Наконец Виктор заговорил:

— Это точно?

— Нет, это только слух.

Виктор поднялся.

— Соедините меня со своим дядей по телефону, — сказал он, возвращаясь к столу.

И Джулия Лобмардини решила, что беспокойство, чем бы оно ни было вызвано, отпустило Виктора.

Люсиль мало интересовалась своими детьми. После рождения их сразу передавали на попечение ирландской няне, миссис Моффит. Вот почему, придя однажды вечером домой на Греймерси-парк, Виктор очень удивился, когда восьмилетняя старшая дочь Лорна сказала ему: «Мамочка наверху купает Дрю». Лорна, хорошенькая девочка, унаследовавшая от матери цвет волос и глаз, обладала замечательно уравновешенным характером. Однако в тот вечер она показалась отцу необычайно возбужденной. Бросившись ему навстречу, Лорна воскликнула:

— Мамочка говорит, что мы все поедем в Англию на Рождество!

— Она так сказала? Вот это новость!

— Правда, это здорово, папа? Мы увидим Биг-Бэн и королевский дворец! Может быть, даже самого короля, когда он будет ехать в своей карете!

Виктор поцеловал ее, потом, улыбаясь, опустил на пол. Он обожал своих детей, допуская, что, возможно, чересчур их балует. Но, зная равнодушие к ним матери, он чувствовал потребность как-то восполнить недостаток любви, которой детям так мало перепало от Люсиль.

— Почему мама вдруг собралась ехать в Англию?

— О, она и мистер Уинстед хотят купить мебель для нашего нового дома. Папа, а разве нельзя купить мебель в Нью-Йорке?

— Большинство людей именно так и поступают, — ответил Виктор уже без улыбки. Он вошел в небольшую скромную гостиную и посмотрел на мебель, стоявшую там. Она была простая и уютная, от родителей. Виктор знал, что она терпеть не может этой мебели, и решил, что поездка за границу выльется в безудержную погоню за антиквариатом.

Он поднялся наверх и заглянул в детскую ванную комнату. Дрю купала не Люсиль, а миссис Моффит.

— Где миссис Декстер? — спросил Виктор.

Миссис Моффит, пышнотелая ирландка, ответила:

— О, она заходила сюда поиграть с Дрю. Но маленький проказник ее обрызгал.

Виктор поцеловал мокрую головку сына и направился в свою спальню, но Люсиль причесывалась, сидя у туалетного столика. Он подошел ее поцеловать.

— Добрый вечер, дорогой, — сказала она. — Я вся вымокла, пытаясь выкупать Дрю, — он меня обрызгал.

— Зачем ты взялась его купать? Ты ведь никогда не делала этого раньше.

— Знаешь, я решила, что мне следует больше внимания уделять детям, особенно Дрю, которого мы не сможем взять с собой в Англию на Рождество.

— Да, я слышал о поездке в Англию. Ты могла бы сама рассказать мне о ней.

— Все решилось окончательно только сегодня днем, Арчи сообщил, наконец, что сможет с нами поехать, и я заказала каюту-люкс на «Кронпринцесса Цецилия». Я решила оставить Дрю на миссис Моффит, а Лорну и Барбару взять с собой: они с удовольствием проведут Рождество в Лондоне. Это будет так по-диккенсовски.

— А как же я? Я не могу в этом году ехать в Европу — слишком много дел в банке.

— Но ты наверняка сможешь взять отпуск на месяц. Или недели на три.

— Нет, не могу. В следующем году, когда мое положение станет прочнее, другое дело, но никак не в первый год на посту президента.

Люсиль посмотрела на него.

— Что ж, — сказала она наконец, — мне ужасно жаль, дорогой, но, похоже, тебе придется провести Рождество в одиночестве.

Ее холодный, эгоистичный тон разбил Виктору сердце.

— Люсиль, что происходит с тобой, с нами обоими? Мы всегда все делали вместе, но теперь тебя интересует только этот проклятый дом. Ты меня разлюбила?

— Разумеется, нет, не говори глупостей! — Она поднялась. — Но Арчи говорит, что за лучшей антикварной мебелью надо ехать в Лондон и Париж…

— К черту эту мебель! — Виктор обнял и горячо поцеловал жену, мгновение спустя прошептал: — Поедешь в Европу потом. Я так хочу, чтобы в Рождество ты была рядом.

Он нежно провел пальцами по ее рыжим с золотистым оттенком волосам. Как обычно, его ласки подействовали на нее возбуждающе.

— Я тоже хочу быть с тобой… — произнесла она нерешительно.

— Знаешь, мне предложили шестьдесят тысяч долларов за дом на Медисон-авеню. Я не собирался его продавать, потому что со временем он мог стать неплохим вложением капитала, но теперь, пожалуй, продам, чтобы на эти деньги ты смогла обставить наше новое жилище. В конце концов, я тоже хочу внести свою лепту.

— Ты очень щедр, дорогой.

— Это только первый шаг, к тому же не такой уж и значительный. Останься дома на Рождество, чтобы мы могли вместе провести праздники, чтобы Лорна и Барбара помогли мне нарядить елку… — Улыбка у Виктора получилась довольно грустной. — Назови меня сентиментальным, если хочешь, но мое самое большое желание — быть с тобой.

Люсиль взглянула на своего красавца мужа. Она знала, что он все еще любил ее, и ей нравилось чувствовать свою власть над ним. Люсиль понимала, что его просьба вполне разумна, а сердце подсказывало, что надо уступить, но искушение лишний раз продемонстрировать свою власть над мужем, задеть его самолюбие было слишком велико. Поэтому Люсиль улыбнулась и сказала:

— Как это мило с твоей стороны, Виктор, я с радостью возьму шестьдесят тысяч долларов, потому что расходы оказались выше, чем я предполагала. Но к поездке уже все готово, я вынудила Арчи поменять все его планы и не могу сказать ему, что мы не поедем.

Глаза Виктора стали холодными.

— Я прошу тебя остаться, — произнес он негромко.

— Говорю тебе, я не могу!

Он выпустил Люсиль из объятий, на мгновение задержал на ней взгляд, затем повернулся и пошел к двери.

— Виктор, а как же шестьдесят тысяч?

— Они твои, — бросил он, открывая дверь. — Пусть это будет моим рождественским подарком. Счастливого Рождества.

С этими словами он вышел. Никогда еще Люсиль не слышала столько горечи в его голосе. У нее мелькнула мысль, не совершила ли она страшную ошибку.

В двенадцать часов следующего дня Малыш Винни встретился с Джанни Диффатой в бруклинском ресторанчике «Трубадур»[39], принадлежавшем бывшему банкиру из Мессины, большому поклоннику Верди.

— Как прошло в банке? — спросил Джанни, когда его босс проскользнул в кабинку, отделанную темным деревом, и уселся напротив.

— Теперь Виктор у нас в руках! — улыбнулся Малыш Винни. — Я прищучил его. Видел бы ты его морду, когда я сказал про Марко. Сидит весь мокрый и говорит: «Винни, меня не волнует, что ты сделаешь с деньгами…»

— Разве он не говорил, что для него это важно? — перебил Джанни.

— Говорил, до того как все обдумал. Стоит мне проболтаться — и он пропал. А что скажет его семейка? Этим красоткам с Пятой авеню убийцы не по душе. Как бы то ни было, мы застали его врасплох, он испугался, выдал мне ссуду и, будь уверен, выдаст еще! Мы потратим эти денежки, и через пару месяцев я выбью из него еще столько же. Считай, что ключи от банковского подвала у нас в руках!

— Ей-богу, Винни, у тебя есть голова на плечах!

— Он просил только об одном: чтобы я хранил деньги в его банке. Я согласился. Почему бы и нет? Там надежней, ведь кругом столько мошенников, чтоб ты знал.

— Знаю, Винни, знаю, — проговорил толстяк Джанни, трясясь от смеха, как желе.

— Я уже занялся прикидками на будущее — пора открывать филиалы. В Бруклине дела идут отлично, почему бы не взяться за Манхэттен? Я правильно мыслю?

— Правильно, Винни.

— Так что давай шепни ребятам, что если у кого ко мне дело, то по вторникам и четвергам я до вечера сижу в «Прекрасном острове». Добавь, что у меня появилась куча наличных для ссуд. Знаешь, Джанни, этак я, пожалуй, скоро заделаюсь миллионером!