Фред Стюарт - Век

— Только что пришла телеграмма из Лондона, — сказала Джулия Ломбардини, передавая Виктору клочок бумаги. — От вашей жены.

Виктор прочел: «Купила двух Райбернов, одного Гейнсборо, двух Ватто и одного великолепного Лоренса. Пошли торговцу картинами денежный перевод на сто девяносто три тысячи долларов. Его адрес: Лондон, Бонд-стрит, 41. Мистеру С. Т. Клейпулу. Счастливого Рождества. Люсиль».

— Боже милостивый, — пробормотал Виктор.

Джулия наблюдала за ним.

— Послать перевод? — спросила она.

— Сколько на банковском счету моей жены?

— Немного больше двухсот тысяч долларов.

Виктор присвистнул:

— Она почти все истратила. Однако пошлите перевод. Это, как-никак, ее деньги.

— Хорошо, мистер Декстер, я… — Она колебалась.

— Что, Джулия?

— Просто подумала, что, раз ваша семья в отъезде, вы, может быть, захотите прийти на рождественский обед к моим дяде с тетей. Тетя отлично готовит.

Он взглянул на Джулию.

— Это ваша лучшая идея за весь месяц, что вы у меня работаете! Напомните, чтобы я выдал вам рождественскую премию.

— Мистер Декстер, выдайте мне рождественскую премию.

Оба рассмеялись. Он вручил ей премию.

— Я получаю «Либерта», газеты вашего брата, — сказал Этторе Ломбардини на следующий день, сидя с женой Анной-Марией, Джулией и Виктором за праздничным столом. — Он пишет очень острые статьи!

— А ваш брат действительно социалист? — спросила миссис Ломбардини, симпатичная женщина лет пятидесяти, приготовившая странную американо-итальянскую разновидность рождественского угощения — жареную индейку и запеченную телятину с грибами и «Марсалой».

— Да, он убежденный социалист, — ответил Виктор. — С другой стороны, он живет с одной из богатейший женщин Италии, княгиней дель Аква, так что, думаю, с политической и философской точек зрения, его вряд ли можно назвать последовательным социалистом. Он написал мне, что подумывает об участии в выборах в итальянский сенат.

— Италия погрязла в коррупции, — вздохнул Ломбардини. — Может быть, социализм ее излечит. Ваш брат, безусловно, пользуется повышенным вниманием итальянцев. Насколько я знаю, его считают настоящим героем.

— Но церковь придерживается другого мнения, — возразил Виктор. — Франко нападает на Ватикан, что в Италии делать опасно. И, разумеется, церковники резко осуждают его за то, что он не скрывает своих отношений с княгиней.

— Это довольно рискованно, — улыбнулась Джулия, сидевшая напротив Виктора. — Но, я полагаю, в Италии в этом отношении проще, чем в Америке.

— Как вам сказать, — произнес Виктор. — И да и нет. Мой брат считает женитьбу буржуазным предрассудком. С другой стороны, у него с княгиней два сына-близнеца, незаконных конечно, что делает их своего рода изгоями. Я не понимаю, в чем дело: Франко обладает многими замечательными качествами, но при всех этих достоинствах, когда дело касается брака, он как-то ухитряется ускользнуть.

Этторе Ломбардини рассмеялся:

— Другими словами, он пользуется всеми удобствами семейного положения, но свободен от каких-либо обязательств. Неудивительно, что его так любят в Италии.

— Вот именно. И еще, боюсь, он не прочь поволочиться за женщинами.

— Похоже, он очень симпатичный человек, — сказала Джулия. — Вы собираетесь в Италию навестить брата?

— Пока нет, но поеду, как только будет время. Это может показаться забавным, но в моей памяти Италия, или точнее Сицилия, сохранилась так смутно, что возвращение будет напоминать скорее первую поездку.

— А вот и индейка!

Полная негритянка внесла блюдо и поставила его перед Этторе, который принялся резать огромную птицу.

Когда в три часа пополудни чудесный обед закончился, Виктор спросил Джулию, не хочет ли она прогуляться по берегу, чтобы «сжечь калории». Удобный кирпичный дом издателя находился в новом районе возле самого залива Шипсхэд-бэй, откуда открывался великолепный вид на канал. День стоял холодный, серый, ветреный, поверхность залива покрывали мелкие барашки волн, но Виктор с Джулией, оказавшись на улице, с удовольствием вдохнули свежего, бодрящего воздуха.

— Мне очень понравились ваши дядя и тетя, — сказал Виктор. — С кем из них вас связывает кровное родство?

— Моя мать приходилась Этторе сестрой. Она умерла несколько лет назад, а поскольку отец умер еще раньше, дядя взял меня к себе. Он и его жена очень добры ко мне.

Вдруг с пронзительным криком прямо над их головами пронеслась чайка. На горизонте показался прибывший из Европы пароход, из четырех труб которого вырывался черный дым. Увидев корабль, Виктор подумал о Люсиль.

— Когда ваша жена возвращается домой? — спросила Джулия, словно читая его мысли.

— Пятого января.

Некоторое время они шли молча. Ветер хлопал Джулии по лодыжкам подолом юбки. Девушка, кутавшаяся в шубку из персидского каракуля, вдруг рассмеялась.

— Что вы нашли здесь смешного? — спросил Виктор.

— Просто я подумала о вашем брате в Риме, который живет в грехе и, очевидно, очень этим доволен. А потом представила себе выражение лица Папы, когда он думает о вашем брате!

— Дело обстоит еще хуже, — усмехнулся Виктор, — потому что деверь княгини Сильвии — один из самых влиятельных кардиналов Ватикана.

— Ваш брат, должно быть, очень популярен. Извините, что я об этом говорю, но я просто не могу себе представить, что ваш брат способен на такое буйство.

— Почему? Неужели я такой скучный и заурядный?

— Не скучный, но заурядный. Как-то не укладывается в голове, что у президента «Декстер-банка» брат — социалист…

Виктор остановился и взял ее за руку.

— Пожалуй, я действительно заурядный человек, — сказал он, — потому что влюбился в свою секретаршу.

Они оба молчали, ветер развевал волосы Джулии.

— А как же миссис Декстер? — спросила она наконец.

Казалось, он был взволнован.

— Я любил ее больше всего на свете и, думаю, люблю до сих пор, но, похоже, я стал ей не нужен. Мне кажется, что вещи ей дороже, чем я. Теперь нам с ней уже не бывает так хорошо, как раньше. Кажется, мне гораздо лучше с вами, Джулия, — Поколебавшись, он спросил: — Вы смущены?

— Немного.

Он обнял ее и поцеловал. Через мгновение она мягко отстранила его.

— Я не хочу… чтобы у нас с вами все так получилось, — проговорила она. — Нет, это не правда. Я… люблю вас уже давно, — она пожала плечами, — но не хочу становиться вашей любовницей. Это слишком сложно и грязно. Такие отношения никогда не бывают счастливыми.

— Иногда бывают.

— В пьесах. Я не хочу разрушать ваш брак, не хочу, чтобы ваши дети ненавидели меня. Поэтому… — она посмотрела ему в глаза, — позвольте мне остаться только вашим секретарем.

Виктор нахмурился:

— Хорошо, по крайней мере на время. Но может быть, вы передумаете.

— Сомневаюсь. Наверное, нам лучше вернуться к дяде.

И они повернули назад.

— Да, — сказал Этторе, грея руки у камина в библиотеке, где все собрались пить кофе, — наш друг Малыш Винни встречает свое Рождество в Синг-Синге[40]. Еще девятнадцать таких праздников, и он выйдет на свободу.

— Не шути так, — оборвала его жена, разливая кофе. — Мне жалко несчастных заключенных.

— Не стоит жалеть Тацци, — продолжал Этторе. — Он настоящий подонок. Из-за таких, как он, нам, итальянцам, дают в Америке всякие мерзкие прозвища. Виктор, не хотите ли добавить в кофе бренди или немножко амаретто?

— Нет, благодарю, — Виктор взял маленькую чашечку. — Я хочу поблагодарить вас за чудесно проведенное время. Едва ли стоит повторять, как я ценю Джулию, но вы все замечательные люди.

— О, благодарю вас, — улыбнулась Анна-Мария, — вы сами очень милый человек, Виктор.

Виктор помешал кофе.

— У меня к вам просьба, Этторе, — обратился он к хозяину дома.

— Пожалуйста, все, что вам угодно, — сказал издатель.

И Виктор начал излагать свою просьбу.

Утром 6 января 1904 года, несмотря на мороз, превращавший в пар дыхание людей и лошадей, очередь из двух сотен итальянцев выстроилась возле «Декстер-банка» в ожидании его открытия. Когда прохожие интересовались, что происходит, итальянцы, в подавляющем большинстве бедняки в потертой одежде, отвечали на ломаном английском: «Этот банка давать кусочек пицца и итало-английский словари всем, который сделал вклад пять доллар!» Над этой историей хохотала вся Уоллстрит, и вскоре остряки дали «Декстер-банку» и его Трастовой компании прозвище «Пицца-банк и Траст».