(Англия) Элизабет Чедвик - Величайший рыцарь

Его лицо ничего не выражало. Однако, поскольку Вильгельм был юстициарием, отвечавшим за Ноттингем и за передачу его Иоанну во время мирных переговоров, слова епископа нельзя было считать ни невинным, ни безразличным замечанием.

– Я сделал так, как посчитал наиболее приемлемым, – резко ответил он.

Лонгчамп неприятно улыбнулся.

– Вам придется представить более веские аргументы, Маршал.

– О-о, не знаю, – ответил Вильгельм. – Похоже, другие легко отделались, если учесть, что они натворили в отсутствие короля, опустившись до подделки документов и незаконного использования его печати.

Лонгчамп искоса взглянул на него со злостью.

– Я не совершал государственной измены. Чего нельзя сказать о вашем брате и о вас.

Вильгельм сжал кулаки, с трудом сдерживаясь. Он был на грани срыва. К счастью, они подошли к шатру короля.

Вильгельм колебался, глядя за раздувающийся на ветру штандарт, окрашенный в ярко-красный и золотистый цвета, с большим бронзовым флероном наверху. Перед шатром стояли стражники, полог, закрывающий вход, раздвинули, и можно было разглядеть часть внутреннего убранства, например, драпировку из дамасского шелка. Слева стояла кровать, покрытая мехами. Справа – длинный стол, окруженный стульями и скамьями. В центре находился стул короля. На подставке из березовых шестов висела длинная кольчуга. Пол покрывал толстый слой зеленого камыша, среди которого бросались в глаза яркие пятна весенних цветов – первоцветов и маргариток. У Вильгельма все сжалось внутри. Ричард вышел из-за занавески в дальнем конце шатра, поправляя одежду. В светлых, золотисто-рыжеватых волосах появилась седина, лицо было обветрено, и на нем пролегли глубокие морщины – следы лишений и плена. Ему было тридцать семь лет, но выглядел он лет на десять старше. Из-под рубашки, расстегнутой на груди, виднелись грубые вьющиеся волоски рыжеватого цвета. Но, несмотря на такое облачение и несколько растрепанный вид, он все равно держался как король. Вильгельм встал на колени. Он почувствовал запах зеленого камыша и сжал кулаки. Прошло больше сорока лет с тех пор, как он маленьким мальчиком играл в шатре короля Стефана. Он был тогда невинным ребенком и не знал, что его жизнь висела на волоске. Но если бы не тот далекий день, его бы, вероятно, сегодня здесь не было.

– Оставьте нас, – приказал Ричард слугам и стражникам. – И вы тоже, епископ, – махнул он рукой Лонгчампу.

– Но, сир, вам требуются свидетели, и я… – заговорил Лонгчамп, отчаянно желая остаться и посмотреть на унижение своего соперника.

– Я сказал: оставьте нас, – заявил Ричард твердо. – Это личное дело, и касается оно только меня и Маршала.

Лонгчамп колебался мгновение, потом поклонился и вышел из шатра, его плащ развевался за спиной, оставляя за собой струю холодного воздуха.

– Вы опоздали на встречу, Маршал, – сказал Ричард и жестом приказал ему встать. – Я ожидал вас раньше.

– Я скакал так быстро, как позволял конь, сир, – Вильгельму хотелось вытереть мокрые ладони о накидку, но он сдерживался.

– Без отряда?

Вильгельм встал и посмотрел прямо в глаза Ричарду. Волосы прилипли к шее сзади.

– Мой отряд приедет в Ноттингем и будет там ждать. Сейчас он находится под командованием моего племянника и сопровождает похоронную процессию с телом моего брата в Браденстоук.

Ричард поднес сложенные лодочкой ладони к губам и некоторое время вышагивал по шатру, словно голодный, беспокойный лев.

– Ваш брат, – наконец сказал он. – Да, я слышал, что он умер, и мне очень жаль. Жаль, что он умер но время восстания против меня.

– Он остался верен вашему брату, сир.

– Непостоянному и не понимающему значения слова «верность». Скажите, Маршал, а ваша верность проходила испытания? Вам приходилось напрягаться?

– Не так, чтобы сломаться, сир.

Ричард посмотрел на него, и Вильгельм встретил этот взгляд, не отводя глаз.

– На Кипре я получил письма с сообщением о вашем предательстве и о том, что вы перешли на сторону моего брата. И я услышал то же самое, когда высадился в Англии.

– Тот, кто их написал, лгал, – ответил Вильгельм и бросил многозначительный взгляд на вход в шатер, через который не так давно вышел Лоигчамп. – Я никогда не нарушаю данной клятвы.

– Однако вы вассал моего брата из-за своих ирландских земель и поместья в Картмеле.

– Но это не относится к Стригилу и Лонгевилю, сир, как и к моей должности юстициария. Да, я поддержал лорда Иоанна, когда епископ Или превысил свои полномочия, но действовал тогда по указанию вашей матери и архиепископа Руанского, которые, в свою очередь, действовали по вашему поручению. – Он взмахнул правой рукой. – Или вы верите мне, или не верите, сир. Все просто.

Ричард хмыкнул. У него на губах появилась улыбка, лицо против его воли выражало восхищение.

– Мне очень много говорили о вас моя мать и Вальтер де Кутанс, – сказал он. – Все уши прожужжали. Да и вы сами по себе оказались красноречивы, если ваш вклад в мой выкуп можно считать заявлением о ваших намерениях.

Ричард щелкнул пальцами, и слуга налил вина в два кубка. У Вильгельма перед глазами задрожали колеблющиеся тени. Мгновение ему казалось, будто в шатре одновременно разворачиваются две сцены, будто в нем одновременно находятся они с Ричардом и король Стефан с впалыми глазами и изможденным лицом. Стефан когда-то нашел улыбку для светловолосого маленького мальчика, похожего на четырехлетнего сына Вильгельма. Запах камыша под ногами стал сильнее, он словно поднимался вверх волнами, вызывая тошноту.

Ричард протянул наполненный до краев кубок Вильгельму.

– В мире немного людей, которым я доверяю, и мой брат определенно не относится к ним, хотя у него есть свои положительные качества и я еще могу его использовать. Что бы вы ни думали о моем советнике – а я признаю, что Лонгчамп наполовину ласка, наполовину змея, – он полностью предан мне, и я считаю его ценным. Но вы, Маршал… – он сделал паузу для большего эффекта, и Вильгельм задержал дыхание. – Вы могли бы меня убить, но сдержались, – заявил Ричард. – Вы могли бы поднять весь юго-запад, присоединившись к восстанию моего брата. Вы поставили меня перед своим родственником. Некоторые считают, что служить самому себе – это вполне нормально (например, мой советник), но ведь он проиграл вам в борьбе умов, а ему совсем не нравится унижение. Моя мать говорит, что вы самый верный человек из всех, кого она знает… А королю следует больше всего ценить преданность.

Вильгельм знал, что эти слова должны стать главными. Он всю жизнь помнил встречу с королем Стефаном, она много раз снилась ему. Теперь он понял, что это было и предупреждение. Вильгельм ждал, когда они выпьют за верность. Вино дрожало у него в руке, и он надеялся, что его не стошнит.

Ричард кивнул в задумчивости.

– Моя мать ошибается, – сказал король. – По крайней мере, в выборе слов.

Вильгельм насторожился. Сцена должна была разыгрываться совсем не так.

– Я ценю верность, но больше всего я ценю вашу честность, прямоту и цельность. Есть разница. Именно цельность вашей натуры заставила вас остаться с моим отцом и направила копье в грудь моего жеребца… Именно она привела вас сегодня сюда. Вы делаете то, что правильно и справедливо.

Вильгельм не был так уверен в этом. Истинная цельность заставила бы его отправиться в Браденстоук, на похороны брата, а не нестись сюда сразу же после мессы в Сиренсестере. В Хантингдон его привела необходимость и забота о собственных интересах. Но если Ричард хочет назвать это другим словом – пусть. Верность, цельность, необходимость – все имело место в его жизни.

Ричард поднял кубок.

– За будущее, – сказал он.

Вильгельм заставил себя улыбнуться, правда, улыбка получилась мрачной.

– Что бы ни ждало нас в нем, – ответил он, думая, что за это он, пожалуй, сможет выпить.

Вильгельм смотрел на дочь, спящую в колыбели. Она тихонечко посапывала, а маленькие кулачки напоминали неразвернувшиеся весенние листочки. Она родилась, пока Ричард осаждал Ноттингемский замок. Приехав в Стригил, Вильгельм увидел, что мать и дитя живы и здоровы, и посчитал это бесценным подарком.

Ее назвали Махельт, и теперь, почти в шесть недель от роду, она больше не была сморщенной и взъерошенной, как при появлении на свет. Кожа стала светло-розовой, как у нормального, здорового, хорошо питающегося ребенка. Волосы оказались медного цвета, глаза светло-голубыми, но, вероятно, потом они станут серыми. Глядя на нее, Вильгельм каждый раз не мог отвести взгляд. Сыновья очаровывали его меньше, а сами они не обращали особого внимания на сестру. Вильгельм-младший и Ричард больше интересовались игрушечными мечами и игрушечными лошадками, а не крошечной девочкой. Старший сын понимал больше и волновался при мысли о путешествии по морю.