Либба Брэй - Великая и ужасная красота

Блондинка отворачивается от меня и окатывает Энн ледяным взглядом.

— Сплетничать — очень дурная привычка. А мы здесь, в школе Спенс, не одобряем дурных привычек, мадемуазель стипендиатка, — говорит она, самым мерзким образом подчеркивая два последних слова. Это напоминание о том, что Энн не принадлежит к их социальному кругу и не может рассчитывать на соответствующее обращение. — Тебя ведь уже предупреждали.

Она берет брюнетку под руку и добавляет:

— Рада познакомиться с вами, мисс Дойл.

Когда они проходят мимо, брюнетка сильно толкает меня плечом.

— Ох, мне ужасно жаль! — вскрикивает она и хохочет.

Будь я мужчиной, я бы ее просто размазала в слякоть. Но я не мужчина. Меня прислали сюда, чтобы я превратилась в настоящую леди. И не имеет значения, что я уже питаю отвращение к этой школе.

— Идем, — дрожащим голосом говорит Энн, когда девицы исчезают. — Пора помолиться.

Не знаю, имела ли она в виду молитву вообще, или это было нечто личное.

Мы почти бегом врываемся в тихую, похожую на пещеру церковь и быстро садимся на свои места, простучав ботинками по мраморному полу. Сводчатый потолок на деревянных опорах парит в добрых пятнадцати футах над нашими головами. Вдоль стен по обе стороны выстроились в ряд свечи, бросающие длинные тени на деревянные скамьи. Окна хвастаются витражами, яркими рекламами Бога: пасторальные сцены изображают ангелов, творящих ангельские благодеяния — они навещают крестьян, сообщая им добрые вести, ухаживают за овцами, нянчат младенцев. И еще я вижу странную цветную панель с такой вот картиной: рядом с отсеченной головой горгоны стоит ангел в латах, вздымающий меч, с которого стекает кровь. Я и не знала, что в Библии есть подобная история… ну, мне и не хотелось бы ее знать. Картина выглядит отвратительно, и потому я сосредотачиваюсь на кафедре, где стоит викарий, длинный и тощий, как огородное пугало.

Викария зовут преподобным Уэйтом, он предлагает нам прочесть несколько молитв, которые все начинаются со слов «О, милосердный Боже…», а заканчиваются почему-то утверждением, что все мы грешники и всегда останемся грешниками, до самой смерти. Это, пожалуй, самая неоптимистичная перспектива, какую мне когда-либо предлагали. И тем не менее нас поощряли попытаться исправить дело.

Мне приходится посматривать на Энн и остальных, чтобы знать, когда опуститься на колени, когда подняться, а когда присоединиться к общему хору. Моя семья вроде бы принадлежит к англиканской церкви, но, по правде говоря, в Индии мы очень редко посещали дом Божий. По воскресеньям матушка брала меня с собой на пикник под горячим безоблачным небом. Мы усаживались на одеяло и прислушивались к ветру, со свистом проносящемуся над сухой землей…

— Вот это и есть наша церковь, — говорила матушка, запуская пальцы в мои волосы.

Сердце сжимается в тугой комок, а губы произносят слова, которых я не чувствую. Матушка говорила, что большинство англичан молится от всего сердца и души только тогда, когда им что-то нужно от Бога. Но мне-то больше всего хочется, чтобы моя мама вернулась. А это невозможно. Если бы такое могло случиться, я бы любому богу молилась день и ночь, чтобы он выполнил мою просьбу.

Викарий наконец садится, зато встает миссис Найтуинг. Энн чуть слышно стонет себе под нос.

— Ох, нет… Она собирается речь произнести!

— Она это на каждом богослужении делает? — спрашиваю я.

— Нет, — качает головой Энн, искоса поглядывая на меня. — Это явно в твою честь.

Внезапно я чувствую, как на меня все оборачиваются. Да уж, воодушевляющее начало…

— Леди, — начинает миссис Найтуинг, — как вам известно, Академия Спенс уже двадцать четыре года пользуется репутацией одной из лучших в Англии школ благородных девиц. Но если мы можем и хотим научить вас необходимым искусствам для того, чтобы вы стали в будущем настоящими английскими женами и матерями, хозяйками дома и хранительницами женских традиций Империи, то лишь от вас самих зависит, насколько вы позаботитесь о собственных душах и сумеете воспитать в них изящество, обаяние и красоту. Это девиз школы Спенс: «Изящество, обаяние и красота». Давайте же встанем и произнесем это все вместе.

Слышится шорох юбок, пятьдесят девушек поднимаются со своих мест; они хором произносят эти слова, вскинув головы и словно глядя в прекрасное будущее.

— Благодарю вас. Можете сесть. Те девушки, которые в этом году продолжили обучение у нас, должны служить примером для остальных. От тех же, кто приехал к нам впервые, — миссис Найтуинг обводит взглядом церковь и находит меня, — мы не ожидаем ничего иного, кроме огромного старания.

Я, решив, что на этом речь закончена и мы можем уйти, встаю. Энн дергает меня за юбку.

— Она еще только начинает, — шепчет она.

И в самом деле, миссис Найтуинг изумляет меня, начав болтать что-то насчет целомудрия и хороших манер, о том, какие фрукты можно подавать к завтраку, о дурном влиянии американцев на британское общество, о ее собственных школьных годах, которые она вспоминает с большой нежностью. Похоже, она совсем забыла о времени. Я чувствую себя так, словно меня бросили умирать в безводной пустыне и я нетерпеливо жду, когда наконец стервятники возьмутся за свое дело и прекратят мои мучения.

Длинные тени от свечей ложатся на стены и на нас, и от этого лица кажутся измученными и пустыми. Эта церковь не похожа на место утешения. В ней наверняка обитают привидения. Мне бы не хотелось остаться здесь одной после наступления темноты. При этой мысли я вздрагиваю всем телом. Наконец-то миссис Найтуинг заканчивает свое длинное выступление, и я мысленно возношу к небесам благодарственную молитву. Преподобный Уэйт произносит необходимые благословения, и нас отпускают ужинать.

Одна из старших девушек встает у выхода. Когда мы подходим к ней, она выставляет ногу — и Энн, запнувшись, растягивается на полу. И сразу же она находит взглядом Фелисити и Пиппу, идущих сзади.

Я протягиваю Энн руку и помогаю ей встать.

— Ты как, не ушиблась?

— Все в порядке, — отвечает она, глядя в пространство; похоже, это самое привычное для нее выражение.

Девушка, подставившая ей подножку, проходит мимо со словами:

— Тебе бы лучше быть поосторожнее.

Остальные обходят нас, бросая косые взгляды и хихикая.

— Изящество, обаяние, красота, — бормочет Фелисити.

Я подумала, как бы она выглядела, если бы кто-нибудь обстриг ей волосы, пока она спит. Похоже, первое посещение здешней церкви не добавило мне сострадательности.

Туман превратился в серый густой бульон, прилипающий к ногам. Внизу виднеются смутные очертания огромной школы, перерезанные узкими черточками света, сочащегося из окон. Но одно крыло остается темным. Я соображаю, что это то самое восточное крыло, разрушенное пожаром. Оно как будто свернулось в клубок и затихло под горгульями, торчащими на крыше. И ожидало. Чего — я не знаю.

Вдруг я ощущаю какое-то движение. Справа от себя. Черный плащ мелькает между деревьями и исчезает в тумане. Ноги у меня мгновенно становятся как ватные.

— Ты видела? — спрашиваю я дрожащим голосом.

— Видела что?

— Вон там. Пробежал кто-то в черном плаще.

— Нет. Это просто туман. Из-за него тебе показалось.

Но я знаю, что мне ничего не показалось. Я это видела. Кто-то ждал там, наблюдая за нами.

— Холодно очень, — говорит Энн. — Давай побыстрее пойдем, а?

Она прибавляет шагу, обогнав меня, и туман поглощает ее фигуру, оставив лишь размытое синее пятно, тень девушки, быстро превращающуюся в ничто.

За мной постоянно следят. Это ощущение не оставляет меня в течение всего долгого скучного ужина; нам подали баранину с картофелем, а потом пудинг. Но кто мог за мной наблюдать и зачем? То есть кто, кроме девушек школы Спенс, которые посматривают на меня и перешептываются, и умолкают только тогда, когда миссис Найтуинг делает выговор какой-нибудь ученице за то, что та неправильно держит вилку.

Когда ужин заканчивается, нам предоставляют свободное время, которое следует провести в большом холле. В эти часы мы можем делать что хотим — читать, смеяться, болтать друг с другом, просто сидеть где-нибудь в уголке. Большой холл действительно по-настоящему велик, просто огромен. Здесь имеется массивный камин. Шесть мраморных колонн, покрытых прекрасной резьбой, образуют круг в центре помещения. На них изображены мифические существа — крылатые феи и эльфы, нимфы и сатиры. Эти орнаменты выглядят странными, мягко говоря.