Миссис Найтуинг хлопает в ладоши, и все разом затихают.

— Девушки, я хочу представить вам новую студентку Академии Спенс. Это Джемма Дойл. Мисс Дойл прибыла к нам из графства Шропшир и будет заниматься в первом классе. Большую часть своей жизни она провела в Индии, и я уверена, что она с удовольствием расскажет вам много интересного о тамошних обычаях и привычках. Надеюсь, вы продемонстрируете настоящее гостеприимство школы Спенс и поможете ей познакомиться с нашими внутренними правилами.

Я чувствую себя так, словно умираю тысячами самых жестоких смертей, когда пятьдесят пар глаз смотрят на меня, оценивая и будто бы раздевая, — можно подумать, меня собираются подвесить над очагом и зажарить. Все надежды на то, что я смогу спокойно влиться в ряды учениц и останусь незамеченной, уничтожены коротенькой речью миссис Найтуинг. Светловолосая девушка склоняет голову набок, оглядывая меня с головы до ног. Потом, подавив зевок, возвращается к разговору со своими подругами. Возможно, потом я сумею как-то поладить с ними.

Миссис Найтуинг потуже затягивает у шеи шнурки плаща и взмахивает рукой, указывая в сторону церкви.

— Идемте же помолимся, девушки.

Ученицы тянутся наружу, а миссис Найтуинг подкатывается ко мне с еще одной студенткой.

— Мисс Дойл, это Энн Брэдшоу, ваша соседка по комнате. Мисс Брэдшоу пятнадцать лет, и она тоже в первом классе. И сегодня вечером она составит вам компанию, поможет разобраться в обстановке.

— Привет, как дела? — говорит Энн Брэдшоу, но в ее тусклых, водянистых глазах ничего не отражается.

Я вспоминаю ее идеально заправленную постель и думаю, что вряд ли с этой особой будет так уж весело.

— Рада познакомиться, — отвечаю я.

Мы неловко стоим рядом и молчим. Энн Брэдшоу — унылая, простая девушка, что для меня вдвойне убийственно. Девушка без денег, которая хочет использовать шанс и улучшить свое положение. Из носа у нее течет. Она подносит к нему потрепанный носовой платок с кружевной отделкой.

— Ужасно себя чувствуешь, когда простужаешься, — говорю я, желая проявить сердечность.

Пустой взгляд мисс Брэдшоу не изменяется.

— Я не простужалась.

Отлично. Стоит порадоваться тому, что я задала вопрос. Неплохое начало для нас обеих, меня и мисс Брэдшоу. Можно не сомневаться, к утру мы станем просто как сестры… Если бы я могла прямо в эту минуту развернуться и уехать из школы Спенс, я бы обязательно это сделала.

— Церковь в той стороне, — говорит Энн, нарушив ледяное молчание и создавая видимость беседы. — Нам не разрешается опаздывать на молитву.


Мы идем позади остальных девушек, вверх по склону холма, между деревьями, к церкви, выстроенной из камня и бревен. Над травой клубится туман. Он стелется по земле, и от этого все вокруг кажется зловещим. Ночной ветер треплет синие плащи девушек, но вскоре сгустившийся туман поднимается выше и поглощает все, кроме приглушенно звучащих голосов.

— Почему родные отправили тебя сюда? — спрашивает Энн с отталкивающей прямотой.

— Наверное, чтобы я стала более цивилизованной, — с коротким смешком отвечаю я.

«Ну, видишь, какая я веселая? Ха-ха!» Однако Энн даже не улыбается.

— А мой отец умер, когда мне было всего три года. Матери пришлось работать, но потом она тяжело заболела и тоже умерла. Ее родственники не хотели брать меня к себе, но и в работный дом отправлять тоже не желали. Поэтому они прислали меня сюда, чтобы я выучилась и могла стать гувернанткой.

Меня ошеломляет подобная откровенность. Энн Брэдшоу даже не дрогнула, говоря все это. Я просто не знаю, что сказать в ответ. Наконец я обретаю голос и бормочу:

— Ох, мне очень жаль…

Тусклые глаза смотрят на меня.

— Действительно жаль?

— Ну… ну да. А почему же нет?

— Да потому, что обычно люди так говорят, чтобы отвязаться от кого-то. На самом деле они ничего такого не думают.

Она совершенно права, и я слегка краснею. Это ведь просто слова, и сколько раз я сама с трудом сдерживалась, когда люди говорили мне то же самое. Я спотыкаюсь о толстый корень дерева, вылезший поперек тропы, и у меня невольно вырывается любимое ругательство отца:

— Чтоб ты сдох!

Энн резко вскидывает голову, услышав это. Можно не сомневаться, что она принадлежит к числу не в меру щепетильных особ, и будет бегать с докладами к миссис Найтуинг каждый раз, когда я косо посмотрю на нее.

— Прости меня, пожалуйста, я не понимаю, как у меня могло такое вылететь! — спешу сказать я, пытаясь исправить положение. Мне совсем не хочется получать выговор в первый же день пребывания в школе.

— Не беспокойся, — отвечает Энн, оглядываясь по сторонам в поисках посторонних ушей. Но мы идем позади всех, и рядом никого нет. — Здесь вообще все идет совсем не так уж правильно, как того хотелось бы миссис Найтуинг.

Вот это по-настоящему интригующая новость.

— В самом деле? Но что ты имеешь в виду?

— Я не могу тебе сказать, действительно не могу, — отвечает Энн Брэдшоу.

Над туманом плывет колокольный звон, едва слышны голоса. И больше никаких звуков. Туман воистину интересное явление…

— Наверное, здесь любопытно было бы прогуляться в полночь, — говорю я, стараясь придать голосу беспечность. Я слышала, что людям нравятся беспечные, живые девушки. — Может быть, сюда даже оборотни приходят, можно было бы поиграть с ними.

— Нам не разрешается выходить наружу после наступления темноты, только на вечернюю службу, и все, — спокойно сообщает Энн.

Ну, это уж слишком, это не похоже на легкую беседу.

— А почему нельзя?

— Это противоречит правилам. Да мне все равно не нравится гулять в темноте. — Энн шмыгает носом. — Тут иногда цыгане забредают в лес.

Я припоминаю старую цыганку, подбежавшую к моему экипажу недалеко от школы.

— Да, мне кажется, я одну такую встретила. Она называла себя матерью… не помню.

— Мать Елена?

— Да, верно!

— Она настоящая буйная сумасшедшая. От нее надо держаться как можно дальше. Она вполне может воткнуть в тебя нож, когда ты спишь, — тихо, едва дыша, произносит Энн Брэдшоу.

— Ну, выглядела она вполне безобидной…

— С ней ничего нельзя сказать наверняка.

Не знаю, туман виноват, или звон колокола, или зловещий тон Энн, но я невольно прибавляю шагу. Отличная получилась парочка… Девушка, которую посещают видения, и девушка, которая слишком много знает о том, с чем можно столкнуться ночью… Наверное, в школе Спенс принято именно так подбирать соседок по спальням.

— Ты будешь в первом классе, вместе со мной.

— Да, — киваю я. — А еще кто там?

Энн тщательно выговаривает имена:

— Это Фелисити и Пиппа…

Она внезапно замолкает.

— Фелисити и Пиппа? Милые имена, — бодро говорю я.

Замечание настолько бессмысленное, что за него меня бы следовало пристрелить, но я умираю от желания узнать побольше о девушках, вместе с которыми мне придется учиться.

Энн Брэдшоу понижает голос:

— Зато сами они не милые. Ничуть.

Колокол наконец умолкает, и в воздухе как будто повисает странная пустая тишина.

— Нет? Они что, наполовину девушки, наполовину волчицы? Или они облизывают ножи для масла?

Энн вовсе не считает мои слова забавными; наоборот, ее глаза становятся вдруг холодными и жесткими.

— Поосторожнее с ними. Не доверяй…

За нашими спинами слышится хрипловатый голос:

— Опять болтаешь лишнее, Энн?

Мы резко оборачиваемся и видим два лица, возникшие из тумана. Блондинка и красавица. Должно быть, они отстали от других и крались за нами. Хриплый голос принадлежит блондинке.

— Разве ты не знаешь, что это самое что ни на есть настоящее предательство?

Энн Брэдшоу разевает рот, но ничего не говорит.

Брюнетка смеется и что-то шепчет на ухо блондинке, та расцветает роскошной улыбкой. А потом тычет пальцем в мою сторону.

— Ты ведь новенькая?

Мне не нравится тон, которым она это произнесла. Новенькая. Как будто я насекомое, еще не подвергнутое классификации. Hideous Corpus,[2] род женский.

— Джемма Дойл, — представляюсь я, стараясь не поморщиться и не отвести взгляда. Так всегда держался мой отец, когда торговался за какую-нибудь вещь. А теперь я торгуюсь за кое-что не столь конкретное, но куда более важное — за место в иерархии школы Спенс.