Сквозь толстые стены хижины доносились в комнату крики Винапи, разнимавшей сцепившихся собак. Голос Винапи и глухое ворчание собак напомнили Дэвиду другую картину. Он вдруг увидел себя в лесу, в схватке с огромным медведем. Вместе с ревом страшного зверя смешались остервенелый лай собак и точно такие же, как теперь, крики Винапи, натравливавшей собак на медведя. Он сам почти на краю смерти… Едва-едва переводит дыхание… Сердце бьется со страшной силой… В двух-трех шагах от него, в предсмертных муках, с распоротыми животами, с переломанными позвонками бьются и жалобно воют собаки… Девственную белизну снега осквернили ярко-красные потоки смешавшейся крови человека и животных… Но всего ярче ему в эту минуту представляется сама Винапи, в каком-то безумном опьянении бьющая медведя огромным охотничьим ножом.
От этой картины холодный пот выступил на его лбу… Он освободился из объятий Карины и отступил от нее на несколько шагов.
А она не могла точно определить, что именно произошло с ним, но ее изощренный женский инстинкт тотчас же подсказал ей, что Дэвид уходит, навсегда уходит от нее. Она воскликнула:
— Дэвид… Дэвид, я не уйду от вас, я не оставлю вас. Хорошо, вы не хотите уехать отсюда, мы останемся здесь… Я останусь здесь и буду жить вместе с вами. Зачем мне весь остальной мир, раз вас там нет? Я останусь как ваша жена. Я буду готовить вам пищу, кормить ваших собак, повсюду сопровождать вас… Я способна на все, я могу грести… Уверяю вас, что я очень сильная.
Он прекрасно знал это, знал в то время, как, не отрывая от нее взгляда, отстранялся от нее. Его лицо побледнело и приняло холодное, жесткое выражение.
— Я сейчас расплачусь с Пьером, и пусть он убирается отсюда вместе с лодочниками… Я же останусь здесь с вами. Ничто не в состоянии испугать меня. С вами я готова идти хоть на край света. Послушайте меня, Дэйв… Я вполне согласна с вами в том, что в прошлом я допустила страшную ошибку, но дайте же мне возможность теперь исправить ее. Я всей душой стремлюсь к тому, чтобы искупить свой тяжкий грех. Очень может быть, что тогда я не совсем понимала, что такое любовь, позвольте же мне теперь показать вам, насколько я выросла в этом отношении…
Она зарыдала и, упав на пол, обняла колени любимого человека.
— Хоть на секунду вдумайтесь в мое положение и пожалейте меня. Как я провела эти годы! Сколько я выстрадала, сколько перенесла! Вы не поверили бы, если бы я все рассказала вам.
Он склонился и поднял ее с земли.
— Выслушайте, Карина, внимательно то, что я скажу вам, — произнес он, открывая дверь и помогая Карине выйти на свежий воздух. — Все это невозможно. Мы не смеем думать только о себе, и поэтому вам необходимо уехать, и уехать как можно скорее. От души желаю вам счастливой дороги. Не скрою от вас, что переправа через Шестидесятую Милю сопряжена с очень большими трудностями, но у вас прекраснейшие на Юконе лодочники, с которыми вам нечего бояться. Попрощаемся, Карина.
Она уже овладела собой и смотрела на Дэвида без всякой надежды в глазах.
— Но если Винапи… — Ее голос дрогнул, и она отказалась от последней попытки.
Он понял не высказанную ею мысль и ответил:
— Даже и в таком случае.
Пораженная его странным тоном, она едва слышно прошептала:
— Это положительно непостижимо… Невероятно. Но не будем больше об этом говорить.
— Поцелуйте меня, — сказала она еще тише и подошла к нему ближе. Затем повернулась и ушла.
— Мы сейчас снимаемся, — сказала она, обращаясь к Пьеру Фонтену, который в ожидании своей госпожи не спал. — Мы уезжаем.
Его зоркие глаза тотчас же заметили выражение горя на ее лице, но все же он сделал самый невинный вид. Создавалось впечатление, точно он не сомневался, что именно такое распоряжение последует из уст миссис Сейзер.
— Oui, madame, — согласился он. — А какой дорогой мы поедем? На Доусон, что ли?
— Нет! — очень спокойно ответила она. — Мы поедем не на Доусон, а вверх по реке, в Дайэ.
Пьер Фонтен, не медля ни секунды, нисколько не церемонясь, стал расталкивать проводников, стаскивать с них одеяла и торопил их взяться за дело. Его громкий энергичный голос разносился на далекое расстояние вокруг.
Лагерь был снят с удивительной быстротой, и проводники, пошатываясь под тяжестью всевозможных горшков, котелков и одеял, направились к лодке. Карина Сейзер уже стояла на берегу и спокойно ждала, пока ее люди уложат весь багаж и устроят ее в лодке.
— Мы подойдем к головной части острова, — сказал Пьер, возясь с длинным причальным канатом. — Нам всего бы лучше пройти к заднему проливу, где вода гораздо спокойнее и медленнее. Я думаю, что нам это удастся.
Острый слух Пьера тотчас же уловил шум шагов по прошлогодней сухой траве. Он оглянулся и увидел индианку, окруженную тесным кольцом ощетинившихся волкоподобных собак. Карина тотчас же заметила, что лицо девушки, остававшееся спокойным во все время разговора с Дэвидом Пэном, теперь пылало от негодования.
— Что такое ты сделала с ним? — резко спросила она, обратясь к Карине. — Как ты только ушла, он почти больным улегся на скамью. Я спрашиваю его: «Что с тобой, Дэвид? Ты болен?» Он сначала помолчал, а затем сказал мне вот что: «Ради бога, Винапи, оставь меня в покое… Все пройдет сейчас». Что такое ты сделала с ним? Мне кажется, что ты нехорошая женщина…
M-с Сейзер с большим любопытством разглядывала дикарку, которой предстояло всю жизнь провести с Дэвидом…
— Мне кажется, что ты нехорошая женщина… — медленно и с усилием, с каким вообще произносят иностранные слова, повторила Винапи. — Я думаю еще, что тебе всего лучше уехать отсюда. Ведь он у меня единственный. Я — индианка, а ты — белая, американская девушка, которая всегда найдет сколько угодно мужчин. Твои глаза такие же голубые, как небо. И кожа твоя белая и мягкая.
Она провела смуглым пальцем по нежной щеке белой женщины. Она была прелестна, и если бы между ними не стоял мужчина — Дэвид Пэн, — Карина Сейзер была бы в состоянии целые годы жить рядом с ней.
Пьер колебался, не зная, что предпринять, ввиду явно воинственного вида девушки. Он сделал было шаг вперед, но Карина, в душе благодаря его, все же сделала ему знак, чтобы он отошел в сторону.
— Ничего, ничего… — успокоительно сказала она. — Пожалуйста, оставьте нас.
Тот с самым почтительным видом отступил на несколько шагов и заворчал.
— Белая, мягкая щечка, как у ребенка.
Винапи поочередно коснулась обеих щек Карины.
— Скоро у нас появятся москиты, и от их укусов твоя мягкая кожа покроется волдырями и пятнами. Ах, какие пятна, какие раны! Москитов у нас много, и ран будет много. Хорошо будет, если ты уедешь отсюда еще до того, как разведутся москиты.
Она указала на дорогу, идущую вниз по течению, и продолжала:
— Эта дорога идет на Сент-Майкель, а вот та, — она указала вверх по течению, — на Дайэ. Тебе гораздо лучше ехать на Дайэ. Прощай!
Пьер положительно не верил своим глазам, когда увидел, что миссис Сейзер обняла индейскую девушку, крепко поцеловала ее и разрыдалась на ее плече.
— Люби его… — сквозь слезы пробормотала она.
После того, не подымая головы, она стала спускаться по берегу к лодке. Очутившись в лодке, она оглянулась и крикнула:
— Прощай!
Пьер следом за ней прыгнул в лодку, укрепил руль и дал сигнал к отплытию.
Ле-Гуар затянул старую французскую песню. Проводники, похожие при слабом свете звезд на призрачные тени, низко пригнулись под туго натянувшейся веревкой. Рулевое весло стало быстро рассекать воду — и лодка вскоре исчезла в ночном мраке.
1901