Николас остановился на лестничной площадке третьего этажа своего особняка и прислушался. Здесь находилась детская и классная комната, где Катя ежедневно занималась со своим учителем Раффальди. Здесь же располагались комнаты ее гувернантки и нянюшки Лизы, хотя Николас был уверен, что нянюшка спала на тюфяке в спальне Кати, как делала всю жизнь, где бы они ни жили.
Он напряг слух, но не услышал ни детского визга, ни смеха, ни тихого пения, ни оживленных разговоров, ни даже звуков клавесина или фортепьяно, на которых Катя так хорошо играла. Тяжело вздохнув, князь свернул в коридор.
Дверь классной комнаты была приоткрыта, и Николас увидел Катю. Она сидела за столом, склонившись над книгой. Раффальди сидел напротив нее, перед ним лежала раскрытая тетрадь: он проверял Катину работу.
Гувернантке Тэйчили, по мнению Николаса, полностью лишенной человеческого тепла и сострадания, по настоянию Мари-Элен доверили воспитание Кати. Сейчас в классной комнате ее не было. Николас постучал в створку двери.
— Можно прервать вас?
Раффальди встал. Катя подняла голову от книги.
— Ваше сиятельство, — смуглый итальянец поклонился, — смею доложить, что ваша дочь сделала всего одну ошибку в сочинении.
— Рад это слышать. — Николас не сводил глаз с Кати. — На какую же тему было сочинение?
— Катя, скажи своему отцу, о чем ты писала, — улыбнулся итальянец.
— Об императрице Екатерине.
— Вот как? Серьезная тема, — сказал Николас. — Что же ты о ней написала?
— Она была великой правительницей, потому что стремилась сделать Россию лучше, — серьезно ответила Катя. — Екатерина расширила границы России и хотела, чтобы все чувствовали ответственность за своих крепостных. Она мечтала, чтобы миром правили природа и разум.
— Я поражен.
— Спасибо, папа. — Катя опустила глаза и, кажется, немного покраснела.
«Надеюсь, это оттого, что ей приятна похвала», — подумал князь.
— Не хотите ли почитать ее сочинение? — спросил окрыленный успехами ученицы Раффальди.
— Обязательно, но не сейчас. Мне нужно поговорить с дочерью наедине.
Итальянец поспешно вышел.
Николас подошел к Кате. Она сидела не двигаясь и смотрела на него. Он уселся на маленький стул напротив нее, чувствуя себя ужасно крупным и неуклюжим.
— Тебе понравился мой подарок? — спросил князь.
— Да, спасибо, папа.
Ему очень хотелось бы, чтобы девочка вскочила и, забыв о сдержанности, бросилась ему на шею.
— Ты мне покажешь его? — Князь обвел глазами классную комнату, но котенка не обнаружил.
— Покажу. Но мадам Тэйчили сказала, что я должна держать его в своей комнате.
— Принеси его. Это котик?
Катя кивнула и вышла. Вскоре она вернулась, держа на руках белый пушистый шарик с голубыми глазами. Девочка остановилась перед Николасом и с самым серьезным видом протянула ему котенка.
— Хочешь подержать его?
— Нет, спасибо. — Николас, однако, погладил котенка за ухом. Котенок замурлыкал.
Катя не отрываясь смотрела на отца.
— Как ты назвала его?
— Александром.
Николас чуть не рассмеялся.
— Ты назвала его в честь царя?
— Нет, в честь дяди Алекса.
— Мой брат будет польщен. — Князь чуть не расхохотался.
— Он сказал, что мне надо завести Александру брата и назвать его Николасом, — бесстрастным тоном сообщила Катя.
— Полагаю, одного котенка достаточно. Хочешь поговорить о том, что случилось сегодня утром?
Катя, опустив глаза, молча гладила котенка.
— Я только что разговаривал с доктором. Твоя мама вне опасности. Она будет жить.
Катя молчала. Тишину нарушало лишь мурлыканье котенка
— Она еще слаба, — продолжал Николас, теряя надежду вызвать ребенка на разговор. — Ты сможешь не заходить к ней до завтра, чтобы не тревожить ее?
Не дождавшись ответа, князь повторил вопрос.
— Да. — Катя уткнулась в шерстку котенка.
— А может, навестишь маму вместе со мной сегодня? — спросил Николас, забыв о логике.
Девочка подняла на него черные глаза.
— Я подожду, как ты просил меня, папа.
Князь кивнул и поднялся. Так было всегда: все его слова и чувства натыкались на глухую стену.
— Рад, что тебе понравился Александр, — сказал он. В комнату вошла Тэйчили.
— Ваше сиятельство, — деловым тоном проговорила она, — у Кати сейчас урок музыки.
У девочки вытянулось личико.
— И пожалуйста, отнеси котенка на место. — Тэйчили нахмурилась.
— Наверное, следует сделать так, как говорит мадам Тэйчили, — вставил Николас. — Поиграешь с Александром после уроков.
— Хорошо, папа.
Он и гувернантка проводили взглядом Катю, которая вышла из комнаты, прижимая к груди персидского котенка.
— Она, кажется, еще более подавлена, чем обычно, — заметил князь.
— Не думаю, — возразила Тэйчили. — Катя — серьезный ребенок, и в этом нет ничего страшного.
— Она что-нибудь говорила о матери?
— Нет. Катя даже не упоминала о княгине.
— Скажите повару, чтобы приготовил на десерт ее любимое сладкое блюдо, — чуть помедлив, попросил Николас.
— Вы избалуете дочь, потакая ей, ваше сиятельство.
— Это мое право, — бросил князь и вышел из комнаты.
Он спустился на второй этаж совершенно расстроенный. Видно, Катина гувернантка слишком толстокожа. Ведь даже дураку видно, что после того как с ее матерью случилась беда, Катя еще больше замкнулась в себе.
Дверь в апартаменты княгини была закрыта. Не заметив двух побледневших от испуга служанок, Николас миновал гостиную и вошел в спальню. Комната была ярко освещена, в камине пылал огонь. Он и сам не знал, что ожидал увидеть, но Мари-Элен полулежала на широкой кровати, откинувшись на огромные подушки. Темные круги под глазами были особенно заметны на ее бледном лице. На столике рядом с кроватью стоял поднос с завтраком, к которому она почти не притронулась, и узкий бокал, наполовину наполненный шампанским. Кто-то прислал Мари-Элен большой букет роз, и они стояли повсюду: на столике возле кровати, на крышке бюро, на подоконнике. Цветов было слишком много, и они раздражали. Воронский остался в России — по крайней мере так думал Николас, — так что розы прислал, видимо, какой-то другой любовник.
— Здравствуй, Ники, — сказала Мари-Элен слабым голосом. — Не хочешь ли выпить со мной шампанского?
Князь сжал кулаки. Целый день он старался не думать о событиях этого утра.
— Рад, что ты в безопасности, но для шампанского еще слишком рано.
Она пристально посмотрела на него.
— Прошу тебя, не сердись на меня, Ники. Я так слаба. Удивительно, что осталась в живых. — По ее щекам покатились слезы. Из всех женщин, каких знал Николас, только Мари-Элен не дурнела, когда плакала.
— Если ты так тяжело больна, тебе лучше воздержаться от шампанского.
Она робко улыбнулась ему.
— Кажется, ты рассердился на меня, Ники. Но я умирала и не понимала, что говорю. — Мари-Элен попыталась сесть, но это ей не удалось.
Князю стало жаль жену. Он подошел ближе и помог ей.
— Спасибо. — Она хотела взять его за руку, но князь чуть отодвинулся.
Он скрестил руки на груди.
— Откуда эти розы? От Саши?
Мари-Элен широко распахнула глаза и побледнела еще больше.
— Ну? Я жду ответа, — неприязненно бросил Николас.
— Они от поклонника — от анонимного поклонника, — ответила она. — Вон там лежит карточка.
Князь подошел к бюро и взял в руки карточку. На ней было написано: «Настоящей красавице — преданный слуга». Он отшвырнул карточку, посмотрел ей в глаза и тихо сказал:
— Ты зашла слишком далеко, Мари-Элен.
— Не понимаю, о чем ты! Князь сверлил жену взглядом.
— Как только поправишься, тебя отправят в Тверь под вооруженной охраной, где ты и останешься… на неопределенное время.
Глаза ее округлились, ноздри затрепетали.
— Ты не можешь насильно заточить меня там!
— Я уже сказал: ты зашла слишком далеко. А Катя останется здесь, со мной.
— Это не правда!
— Что — не правда, Мари-Элен?
— То, что ты думаешь. — Она тяжело дышала.
— Едва ли ты знаешь, что я думаю. — Князь направился к двери.
— Ники! Ты злишься… но что такого я сделала? Ты не можешь отослать меня отсюда! Александр этого не допустит! Он обернулся.
— Царь и мой друг. Едва ли он одобрит все твои поступки. Мари-Элен явно испугалась.
— Но ведь ты не расскажешь ему этот вздор… о Кате?