Алина Знаменская - Венерин башмачок

Лариса подняла брови и вопросительно уставилась на Петрова.

— Я все ему рассказал. Пусть человек не беспокоится. Пусть едет домой и спит спокойно. Ты не возражаешь, дорогая?

Лариса, все еще не сообразив, шутит Петров или нет, пожала плечами.

— А! Вот оно! А я еще перед ней прыгаю! — Стасик, побагровев, развернулся и полез в машину. Машина всегда чувствует состояние хозяина, поэтому она завелась не сразу, а стала рычать и гавкать, прежде чем сорваться с места и запетлять по пыльной дороге.

— Ужин готов? — почти весело поинтересовался Петров. До Ларисы наконец докатился смысл перепалки.

— Послушайте, я, кажется, не просила вас встревать в мои отношения с мужем. В чем дело? — Лариса пристально посмотрела на него.

— А днем мы были на ты… — вздохнул Петров. Лариса зло повернулась и пошла прочь от лагеря, от костра. Она вдруг поняла, что в таком состоянии не сможет разговаривать с детьми и коллегами. Она не могла вынести этого постоянного постороннего вмешательства в свою жизнь. Иногда ей казалось, что люди задумали вывернуть ее жизнь наизнанку и просто состязаются между собой, у кого лучше получится. В состязании участвуют все кому не лень. Начиная с тети и кончая Петровым. Хотя он-то кто? Он-то какое имеет право? Даже если он решил приударить за ней… Особенно — если приударить! Ему следует вообще держаться в стороне и ждать. А он ведет себя как хам, как самый последний невоспитанный тип, разбивая все ее мало-мальски теплящиеся симпатии к нему. Что он там наговорил Стасу? По какому праву?!

Она попыталась вспомнить его последнюю фразу и не смогла. В досаде обернулась, словно уверена была, что он идет за ней следом. И не ошиблась. Петров шел за ней, но вопреки ее ожиданиям не ухмылялся и не насвистывал, а нервно курил, сведя брови к переносице.

Сигарета погасла, он чиркал зажигалкой. Ларисе показалось, у него дрожат руки. Наконец ему удалось зажечь сигарету. Он затянулся, подошел к ней ближе. Отвернулся; выпустил дым в сторону.

— Я сказал ему правду.

— Какую еще правду? Ты в своем уме? Повтори мне дословно, что наговорил ему!

— Для тебя это так важно? Он что-то значит для тебя? Не могу поверить, что ты можешь любить такого!

— Тебя это не касается! Как вы все не можете понять: это моя жизнь и я сама разберусь во всех вопросах!

— Не разберешься. — Петров затянулся и выбросил окурок, затем повернулся к Ларисе и взял ее за руку. — Есть вопрос, который касается нас двоих.

Лариса не успела возразить.

— Что за вопрос? — стараясь оставаться спокойной, спросила она.

— Дело касается твоей беременности.

— Моей беременности? — ужаснулась Лариса. Лицо Петрова мучительно исказилось.

— Лариса… Я сейчас все скажу. Только обещай, что ты выслушаешь меня до конца, что не будешь беситься и перебивать.

— Почему я должна «беситься»?

Лариса насторожилась. Она смотрела на Петрова, желая не только услышать, но и увидеть. Не упустить ни одной детали.

— Ларис… Я думаю, это мой ребенок.

— Ты рехнулся?

— Я тебя просил не перебивать? Ну наберись терпения, выслушай…

Лариса с беспокойством вглядывалась в лицо Петрова-старшего. Что она о нем знает? Может, он — того? Почему он никак не может устроиться на работу? Может, у него справка из психушки?

Лариса осторожно высвободила руки и отступила на шаг. Ей показалось, что глаза Петрова-старшего безумно горят. Ее заколотила дрожь. Петров сделал движение в ее сторону. Она качнулась назад и уперлась спиной в дерево. Он настиг ее.

— Тогда, в пещере… Короче, когда я нашел тебя, ты была без сознания. Я тоже долго блуждал, и когда пробирался, за мной завалило проход. Я выбрался в этот свод с водой, уже ни на что не надеясь. И вот — ты… Я стал приводить тебя в чувство. Ну, делать массаж, искусственное дыхание. Ничего не помогало…

Лариса не сводила глаз с Петрова. Слова доходили до нее с опозданием.

— Короче, я… Ты обняла меня, ну и мы…

— Что?!

— Все.

Коленки подкосились. Лариса опустилась на траву.

— Ты очнулась. Неужели ты совсем ничего не помнишь? Там был колодец, а я где-то читал, что такие колодцы служили соединением с рекой, там мог быть выход…

Сзади Петрова вдруг заплясал огонь. Он вскочил и принялся затаптывать то, что наделал его окурок. Сухая хвоя трещала, вспыхивая, как порох. Петров топтал огонь кроссовками, потом содрал с себя рубашку и стал ею помогать.

Лариса молча наблюдала за его усилиями. В мозгу лихорадочно проносились обрывки снов. Этот мужчина, с которым она занималась любовью во сне… Это смешанное чувство стыда и интереса при появлениях Петрова. Она начинала складывать все, как порванную открытку. В голове стало стучать. Во рту пересохло. Он воспользовался ее состоянием! Все это было на самом деле! Это не сон.

Она встала. Молча прошла мимо Петрова, прыгавшего по огню. Она шла отрешенная, не слыша, что кричит ей вслед Петров, не видя ничего перед собой.

Наконец он совладал с огнем. От рубашки остались одни обшлага и воротник. Петров держал глазами Ларису. Видел ее спину, мелькавшую меж деревьев, пытался угадать направление ее мыслей. Он прибавил шаг, потом побежал, но все равно было поздно, когда до него дошло, что сейчас произойдет. Лариса была уже у края лагеря. У самой дальней палатки стояла «Ока» Прытковой. Единственная в их лагере машина.

Лариса влетела в «Оку», захлопнула дверцу. Машина рванула с места, и Петров заорал на весь лагерь:

— Лариса!!!

К нему сбежались все, кроме той, которую он звал.

— Как это случилось? — Пальцы Инны Викторовны до боли сжимали сумочку.

Андрей вел машину сквозь сплошной поток воды. Дождь хлынул внезапно, почти сразу образовав на дороге мощные пузырчатые потоки.

— Они играли во дворе с Юлькой. Ты же знаешь Лизу, она никогда не пожалуется. Юлька вернулась надутая и сказала, что Лиза не хочет с ней играть, что она устала.

Оксана сначала внимания не обратила на то, что Лиза молча к себе ушла. А когда поднялась, видит: той плохо. Белая вся. Ну, вызвали «скорую».

— Нужно было мне" звонить! Кузину! Всем!

— Всем и звонили, — огрызнулся Андрей. — У вас в клинике секретарша, как в замедленном кино: «Ах, извините, ах, не могли бы вы подождать…»

— Уволю! — Инна Викторовна скрипнула зубами.

— Нет, мать. На самом деле никто не виноват. Вы были на операции. А Лизку все равно бы отвезли в роддом, а не к вам.

Инна Викторовна снова принялась истязать мобильник, но связи не было. Словно дождь нарочно перекрыл все пути, чтобы она подольше помучилась в неведении.

Как назло, поток машин остановился. Они уперлись бампером в грязный желтый автобус. Где-то впереди образовалась пробка — дождь пришелся на час пик.

Внутри Инны Викторовны прыгало злое и беспокойное существо. Оно подзуживало, искало виноватых. Внешнее спокойствие Андрея она готова была принять за безразличие. Равнодушие стоящих впереди машин, льющейся с неба воды доводило Инну Викторовну до белого каления.

Ей казалось — все вокруг должно стремиться сейчас туда, где находится ее испуганная маленькая девочка. Все и все должны стремиться помочь ей.

Но ничего не менялось вокруг.

«За что мне это?» — подумала Инна Викторовна. И ее мысли стали крутиться вокруг этого вопроса.

Она стала искать в своей жизни источник такого чудовищного наказания.

То, что она бросила Лизиного отца? Это было так давно! Клиника? Но там она только отдает, выкладывается… Что, что в последнее время она делала не так?! Она взглянула на сына. Оксана! Она плохо говорит об Оксане и вообще чувствует к ней неприязнь. «Господи, прости! Сделай так, чтобы у Лизы было все хорошо, а я изменюсь к Оксане! Я ничего не стану говорить, я не буду вмешиваться, пусть будет как будет… Пусть живет у нас сколько понадобится… Ведь я ничего, я не против… Только пусть у Лизы все будет хорошо!»

И Стасик, вспомнилось Инне Викторовне. Как она вела себя в его юридической конторе… Странно, что в тот момент на здание не обрушился вот такой дождь! А то и с градом. Она там всех разнесла, включая эту его сожительницу. Нет! Только бы Лиза и ребенок остались целы и невредимы, а там она сама сделает все, чтобы Стасик забыл обиды, чтобы он вернулся к Ларисе. Она помирит их ради ребенка, даже если ей придется ползать перед этим боровом на коленях. «Я изменюсь, Господи! — мысленно с жаром уверяла она. — Я буду смиренна, как овца!»