Розалинда Лейкер - Венецианская маска

— Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Алекс, — произнесла она мягко. Потом вынула из воротника платья цветущую веточку граната и протянула ему.

Он принял ее с едва заметной улыбкой.

— Воспоминание о моей Коломбине из Пиеты.

— Ради прошлых времен.

Он все понял. Девушка была почти его, но не женщина, чье сердце было уже далеко отсюда. Склонив голову, он поцеловал ее руку в знак прощания, и они вышли из комнаты.

В резном зале бывших покоев дожа Мариетта ждала одна. Было тихо, только позолоченные часы нарушали своим ходом тишину. Зная, что Доменико придет нескоро, пройдя все ступени, коридоры, залы и комнаты, она мысленно строила планы их новой совместной жизни. Теперь, раз уж замок снова в их владении, они смогут провести там несколько недель одни. Спокойствие и красота реки и сельской местности помогут Доменико вновь приспособиться к свободе. Позднее дети присоединятся к ним, и они снова станут одной семьей.

Наконец она услышала приближающиеся голоса и шаги. Она стояла там, где была, у окна, словно не могла пошевельнуться. Дверь распахнулась, и Доменико один вошел в комнату, высокий и исхудавший, с бледным отпечатком тюрьмы, наложенным на его красивые черты. При виде ее он улыбнулся, протянул руки и пошел к ней.

— Любимая!

С криком она бросилась в его объятия. Доменико прижал ее к себе, и они стали целоваться страстно, жадно, нежно; она не могла оторваться от этого человека, который значил для нее больше, чем сама жизнь.

Однажды вечером несколько лет спустя Мариетта вышла на балкон палаццо Торриси, чтобы полюбоваться видом на Гранд-Канал. Был как раз такой час суток и время года, когда заходящее солнце подсвечивало Дворец дожа янтарным цветом, а купола базилики ярко горящим медным цветом, прежде чем окунуть Венецию в золото. Именно такой она увидела Венецию, когда впервые приехала на барже в Оспедаль-делла-Пиета. В Пиете все еще существовал хор и оркестр, но другой оспедаль, который внес огромный вклад в развитие музыки Венеции, был закрыт.

Времена, что настали после падения Самой Спокойной Республики, были неблагосклонны к Венеции. Через месяц французы освободили город и их место заняли австрийцы. Потом, через некоторое время, французы вновь вернули себе Венецию. Когда бы Бонапарт, теперь французский император, ни посещал город, он любовался из окна дворца, построенного для него напротив базилики в дальнем западном конце площади Святого Марка, которую он до сих пор считал одной из самых замечательных гостиных Европы.

Мариетта была рада, что Доменико решил остаться в палаццо Торриси. Это было одно из немногих уцелевших мест на Гранд-Канале, где еще жили старые патриархальные семьи. Все благородство испарилось, не желая или будучи неспособным смириться со всеми изменениями, поэтому многие горожане собрали свои пожитки и перебрались в другие места. В Венеции теперь было мало торговцев, также мешали большие налоги, введенные французами. Даже море, которое всегда было для Венеции другом и защитником, обернулось против нее, не желая терпеть варваров в своих водах. Вероломные воды поднялись выше по ее древним стенам и разрушили ступени, что когда-то стояли сухими.

Несколько недель назад палаццо Селано довольно серьезно пострадало от наводнения. Мариетта думала, что случилось с полом в розовой мраморной комнате. Пьетро одним из первых продал свой дворец. Со своими последователями он превратил бывшую огромную резиденцию в Падуе в более необходимую людям больницу. С тех пор как Бьянка вышла за него замуж, она тоже посвятила себя уходу за больными.

Мариетта надеялась, что они сумеют найти время и приедут на свадьбу Элизабетты с молодым флорентийским банкиром. После многочисленных визитов к Елене и Николо, у которых больше не было детей, она осталась у них на целый год и обручилась там. Мариетта с нетерпением ждала поездки во Флоренцию на церемонию бракосочетания, чтобы поскорее вновь увидеть Елену и Элизабетту. С тех пор как Доменико освободили, у них родились еще две дочери и сын, которые тоже собирались с ними во Флоренцию.

Она часто вспоминала Алекса, которому была обязана столь многим. Она больше не встречала его с того дня, когда во Дворце дожа он освободил Доменико. Когда же они с мужем вернулись со своей виллы в палаццо Торриси, Алекса уже перевели в другое место. Она очень переживала, когда услышала о том, что его убили в битве при Маренго. Доменико пытался успокоить ее, говоря, что он тоже сожалеет о смерти их спасителя.

Звук шагов заставил Мариетту обернуться. В зале, из которого выходил балкон, повсюду были зажжены свечи, и свет падал на нее. Доменико вышел к ней. Несмотря на тот хаос, какой французы сотворили в Европе, Париж оставался законодателем моды для обоих полов, и Доменико был одет, как и большинство мужчин, волосы его были зачесаны назад. Воротник на его пиджаке был высокий и длинный, на ногах аккуратные брюки вместо вышедших из моды бриджей до колена. Они ждали компанию для игры в карты, и для этого случая он был одет исключительно хорошо.

— Что за великолепный веер, — заметил он, опуская обе руки на балюстраду.

После долгих лет заключения он ценил свободу, как никогда прежде. Его огорчало лишь то, что все его предостережения сбылись, однако он не терял надежды на светлое будущее. Дух независимости снова охватывал венецианцев, и он мечтал о том дне, когда захватчики наконец покинут город. Он был намерен передать эту мечту своим сыновьям, когда самый младший все-таки сможет поднять его знамя в знак триумфа.

Доменико с улыбкой взглянул на Мариетту, когда она взяла его за руку.

— Гости скоро прибудут, — напомнил он ей.

Она кивнула.

— Давай постоим здесь еще немного. Как ты думаешь, карнавалы когда-нибудь разрешат в Венеции снова?

— Я уверен в этом, хотя, возможно, не настолько, как это было раньше, потому что это может снова породить старые козни. Что тебя заставило вспомнить об этом?

— Я вспоминала прошлое, пока стояла здесь.

Вдруг послышался гул голосов из зала позади них. Адрианна и Леонардо приехали с еще несколькими гостями. Доменико вышел с балкона, чтобы поприветствовать их.

Несколько минут Мариетта еще стояла, прильнув к балюстраде, наблюдая за заходом солнца. Несмотря на все невзгоды, выпавшие за последние годы, Венеция все-таки сохранила свое очарование. Город Спокойствия всегда будет очаровывать тех, кто впервые увидел его, и пленить их всю оставшуюся жизнь, как это случилось с ней. Венеция призывала ее к себе еще до того, как она увидела ее, — это было в тот день, когда она открыла коробку с золотой маской.

Потом она увидела, что Доменико ждет ее, протянув ей руку и глядя на нее улыбающимися глазами. Она ответила ему, положив в его сильную ладонь свои пальцы, и вошла обратно во дворец. Муж был для нее всей Венецией.

Иаков внезапно проснулся. Что-то потревожило мирный сон его стада. Всю свою жизнь он пас овец и потому научился спать очень чутко. Малейший шорох, шелест, дуновение ветра могли разбудить его, даже если он спал самым глубоким сном.

Он поспешно встал, схватил палку и приготовился защищать своих подопечных от любого, кто осмелится посягнуть на них.

Но овцы даже не шелохнулись, они ничуть не испугались, просто замерли в ожидании. Он удивленно озирался вокруг, но видел лишь привычный пейзаж — холмы, слегка примятую траву и старое покосившееся оливковое дерево, которое росло здесь уже много-много лет.

Дерево всегда внушало Иакову чувство покоя и безопасности. Он часто наклонялся к его древним кривым корням, чтобы почерпнуть силы, особенно когда жизнь казалась ему тяжким бременем.

И хотя ночь была совершенно безветренная, могучие кроны оливкового дерева медленно раскачивались. Такое ощущение, словно воздух напоен невидимой силой и все вокруг замерло в ожидании пока неведомых событий.

Иаков посмотрел вдаль, в сторону Вифлеема, и мысленно перенесся к домику на окраине города, к своей жене Саре. Если она не спит, то наверняка почувствовала то же, что и он.

Иаков живо представил, что Сара стоит на крыше их дома и с упоением внимает этой волшебной ночи. Каждый раз, когда он думал о ней, его охватывала невыразимая тоска. Ему хотелось заключить ее в объятия, заглянуть в ее бездонные глаза и спрятать руки в ее темных локонах.