Он увидел в зеркало, что официант вернулся к алькову с кувшином кофе, блюдами из засахаренных фруктов и маленькими пирожными на подносе. Парчовые шторы раздвинулись, но недостаточно для того, чтобы дать возможность еще раз взглянуть на девушку. Любопытство Доменико осталось неудовлетворенным. Неужели она могла быть девушкой из Пиеты? Он слышал о ночных визитах в Пиету, но никогда о том, чтобы девушки выходили на свидания. Бизнес и дипломатические миссии по поручению дожа, которые заставляли его находиться вдали от дома гораздо чаще, чем он бы того желал, и давнишняя вендетта между его семьей и семьей Селано научили его никогда не игнорировать ничего, что даже слегка было загадочным или необычным. Эта бдительность хорошо служила ему во многих ситуациях, но сегодня вечером он боялся, что его подозрения не развеются.
Затем Анжела заговорила с ним снова:
— Почему бы нам не остаться здесь на ночные развлечения? У меня нет никакого желания выходить под снег и заходить куда-то еще, прежде чем мы пойдем домой.
Она всегда питала отвращение к холодной погоде и вышла сегодня вечером вопреки своему обыкновению.
Все за столом хором согласились. Доменико улыбнулся, думая, что это отличное предложение: у него был шанс снова увидеть девушку.
В алькове Мариетта и Алекс сидели на мягких и удобных сиденьях, маски лежали рядом, когда они улыбались друг другу в свете свечей. Теперь, когда официант ушел, шум разговора за парчовой ширмой казался очень далеким. Стены их алькова были раскрашены изображениями птиц и цветов, казалось, что они сидели в тайном убежище, и Мариетте не терпелось все ему рассказать о своем побеге из Пиеты.
— Выйти наружу оказалось гораздо легче, чем я воображала! — произнесла она весело. — Хотя достать ключ от двери, ведущей на улицу, было самым трудным. — Коротко и занятно она описала свое приключение, в то время как он любовался ею. Она не осознавала, что в своем простом платье без всяких украшений, кроме бледной зимней розы на лифе, она выглядела блистательно: искрящиеся глаза, роскошные медные волосы. Алекс был влюблен один или два, а может быть, три раза за время своего путешествия, но никто не волновал его так, как эта очень привлекательная юная девушка.
— Это за твой успех, который является моей удачей, — сказал он, поднимая свою чашку с кофе.
— Моя хорошая подруга Елена помогла мне в этом.
Его не интересовал никто, кроме нее.
— Существует ли какая-либо опасность того, что ключ станут искать до того, как ты вернешь его? — спросил он, протягивая ей серебряную тарелочку с пирожными.
Мариетта взяла пирожное в форме кольца, прежде чем ответить.
— Я надеюсь, что нет. Мне придется положить его обратно как можно скорее.
— Как ты справишься с этим? Это снова должно быть ночью?
— Нет. Руководители собираются только один раз в месяц, если нет какого-либо особого повода, хотя кто-нибудь из них появляется довольно часто, чтобы обсудить дела с маэстро. В любом случае понадобится только секунда, чтобы надеть ключ обратно на крючок. — Она ободряюще улыбнулась ему. — Расскажи мне о твоих путешествиях. Откуда ты начал?
— С Голландии.
Мариетте было интересно послушать, когда Алекс заговорил о путешествии через некоторые немецкие земли, чтобы спуститься вниз по Рейну. Ее глаза расширились, когда он говорил об обрывистых тропках, по которым они спускались в швейцарских горах к государствам Италии. Сцепив пальцы под подбородком, она впитывала рассказы о чудесах Флоренции и Рима.
— После тех двух месяцев в Греции, — заключил он, — мы прибыли обратно на итальянскую землю около шести недель назад.
— И куда вы отправитесь отсюда?
— В Вену и Париж. А затем снова домой. — Алекс смеялся, рассказывая о том, как они с Генри пытались избавиться от своего наставника так часто, как только было возможно. — У нас уже вызывают тошноту картины, скульптуры, мозаики и настенная живопись. Теперь мы хотим насладиться радостями венецианского карнавала.
Он говорил, что он с другом уже начинал ориентироваться в городе, хотя и не очень хорошо справился в эту ночь. Мариетта рассмеялась, когда услышала, как он заблудился.
— Ты думал о том, что мог разминуться со мной? — поинтересовалась она озорно.
— Я начинал задумываться об этом.
— Так ты собирался идти домой? — В ее глазах плясали искорки.
— Нет! — страстно запротестовал он. — Я бы ждал до рассвета.
Мариетта не была в этом уверена, хотя и надеялась, что это правда. Она знала, как ведутся кокетливые разговоры на приемах в Пиете, но это была совершенно новая ситуация. Никогда раньше она не бывала наедине с молодым человеком, и Алекс хорошо ориентировался в этом внешнем мире, в котором она неожиданно снова оказалась.
— Было очень умно с твоей стороны найти такое приятное и уединенное место для нас, чтобы поговорить, — заметила девушка беспечно. — Как ты мог догадаться, я первый раз нахожусь в кофейне. Когда бы я ни выходила за пределы Пиеты с монахинями и хором, я смотрела в окна, когда мы проходили мимо, и задавалась вопросом, каково это — сидеть за одним из столиков и проводить время за разговором. Когда я еще жила дома, у нас не было денег для удовольствий какого-либо рода, да и любая кофейня находилась очень далеко.
— Расскажи мне о своей жизни.
Его голос прозвучал очень серьезно, и Мариетта посмотрела на Алекса с любопытством. Смотрел он внимательно, хотя его красиво очерченные губы изгибались в улыбке, призванной показать, что повод для вопроса был не любопытством. Тем не менее она чувствовала, как будто он связал ее шелковой лентой. Если она расскажет слишком много о своей жизни, она обнаружит, что привязана второй лентой, а если начнет поверять надежды и мечты, она потеряет свободу, которой она пришла насладиться.
— Что ты хочешь узнать? — спросила она осторожно.
— Все вплоть до сегодняшнего дня. До этого самого момента!
— Так как ты уже знаешь обо мне кое-что, — сказала она предусмотрительно, отпивая глоток кофе, — ты должен первый рассказать о себе.
— Все, что я знаю о тебе, так это то, что ты девушка из Пиеты и поешь, как жаворонок.
Мариетта невольно дернула голову назад, чувствуя, как лента затягивается.
— Никто не использовал этого сравнения, с тех пор как я была маленькой девочкой.
— Кто говорил это? Твоя мать? Или твой отец? Возможно, брат или сестра?
— Нет. Старый друг семьи. Его зовут Изеппо. Они с женой все еще навещают меня на мой день рождения. Это он привез меня с моей матерью в Венецию.
— Расскажи мне о том дне. Это было летом или зимой? Весной или осенью?
Вихрь невидимых лент, такой отчетливый перед ее мысленным взором, кружился вокруг нее. Было уже невозможно избегать их. Наверное, он начал набрасывать их в магазине изготовителя масок, заманивая ее в ловушку с момента их первой встречи. Почему она была так безрассудна, чтобы рисковать всем своим будущим ради этой короткой встречи, которая не имела ни прошлого, ни будущего?
— Это был конец лета. — Мариетта чувствовала, как будто ее воля таяла, а ее голос живет отдельно от нее. — Мы спускались вниз по реке Брента на барже Изеппо, и я впервые увидела Венецию на закате… Казалось, это золотой город, плавающий на воде. — Она помедлила, и он понял по боли в ее глазах, что воспоминание не пробудило ничего, кроме душевного страдания.
— А потом? — спросил он мягко.
Она сделала глубокий вдох и продолжала свою историю. Алекс слушал, не прерывая, его взгляд не сходил с ее лица, он наблюдал за тонкими изменениями в его выражении, неуловимыми, как облака по небу в ветреный день. Также он не упускал и тончайшего нюанса в ее голосе. Она строго придерживалась канвы событий и не упоминала о чувствах, до тех пор пока девушка не подвела итог рассказу о своих годах дома и в Пиете.
— Только после очень долгого времени я начала понимать, как хорошо, что смерть моей матери случилась именно тогда. Это уберегло нас от боли расставания, мы ведь знали, что никогда больше не увидим друг друга снова. Я не знаю, как иначе каждая из нас смогла бы выдержать это.
— Она, должно быть, была очень храброй женщиной, — сказал он уважительно.
— Именно это сказал Изеппо, когда объяснил утром в день ее смерти, что у нее не было никакой надежды на излечение. Когда он уехал и я осталась одна с чужими людьми, казалось, будто я упала в бездонную яму и никогда снова не выберусь из нее. Мне не дает это покоя, даже когда я говорю об этом, — произнесла она неловко. — Но мне никогда не нужно было рассказывать о себе раньше.