— Слушай, тут такое дело, сходи со мной завтра в группу.
— В какую группу, Ира?
— В группу похудания, я тебе рассказывала в новогоднюю ночь.
— Не помню.
— Ну, неважно. Там такая группа, работает специалист. И все худеют как заводные. Но я боюсь одна первый раз идти. Меня там отбуцкают.
— О чем ты вообще говоришь? Отбуцкают еще.
— Пож-а-а-а-луйста! — Ира тянет, как сирота, и я ее немедленно жалею. Соглашаюсь.
Быстро выхожу в прихожую, торопясь убежать до следующего звонка друзей. Заматываюсь в шарф, влезаю в пуховик, что самое неприятное в холодное время — приходится постоянно носить слои и слои одежд. Я немного думаю о том, какие есть варианты этого не делать, пока решения не нашла. Выхожу из непривычно тихой квартиры — у младшего сына появился в собственности ноутбук, и свободное время он посвящает его освоению. Старший сын на соревнованиях, когда же еще играть в хоккей, как не зимой.
По лестнице спускается молодая женщина в длинной шубе цвета влажного песка, по виду очень теплой. Рыжие волосы увязаны в недлинные косички. Она бережно прижимает к меховой груди настоящую корзину, плетенную из прутьев. Улыбается мне специальной улыбкой, предназначенной для незнакомых, но безопасных людей. Я кривовато улыбаюсь в ответ.
— Здравствуйте!
Удивленно киваю. На беседы на лестнице настроена не очень.
— Я ваша новая соседка, — объясняет незнакомица, — сняла девятую квартиру…
— Отлично, — отвечаю неуверенно.
Мы выходим из подъезда вместе, задеваем дверью Николая, хозяина «Иноходца Standardbred». Николай неторопливым движением осторожно берет меня за рукав, и я замечаю, что он пьян.
— Ддобрый вечер, — хрестоматийно заикается он, — ддевчонки…
Другой рукой он прикрывает покрасневшие глаза, и, когда начинает говорить тонким голосом, я со страхом понимаю, что он плачет:
— Заведение мое закрывают!.. Суют какие-то деньги, суки! Зачем мне! Зачем! Что делать? Что делать? Эти люди приехали. У них документы. Какой-то позор…
— Николай, подожди, какой позор? — Я выдергиваю свой рукав.
— Именно-именно! Позор! — горестно восклицает Николай. — В моем зале!.. В моем зале…
Из сбивчивой речи соседа я с нарастающим волнением что-то начинаю понимать. Задерживаю дыхание. Втягиваю холодный воздух. Решаюсь спросить:
— Подожди, а вообще где твой «Иноходец»-то расположен?
Николай несколько раз повторяет адрес, нажимая на числительные в номере дома: сто тридцать шесть. Да, тот самый адрес. Как это вообще могло совпасть и по времени, и по месту? И по действию. Смотрю прямо перед собой.
— Извращенцы хуевы, — ругается Николай. Будто бы рассказывает о семье болгар.
Мне надо как-то спокойно и без напряжения обдумать еще и это, глажу Николая по утепленному плечу и сочувственно бормочу что-то бесполезное: все наладится, все наладится, все будет хорошо, нисколько не веря себе. Он не верит тоже, уходит куда-то вправо, мимо подъезда, спотыкаясь, повторяя «именно-именно» и грустно матерясь.
Поворачиваю налево. Соседка решительно пристраивается рядом, что-то мелодично выговаривает ярким ртом. Приглашает познакомиться поближе, посетить ближайшую общепитовскую забегаловку, она на днях там побывала, одобрила стиль, обслуживание и сорта кофе. Ни в какую забегаловку я идти не собираюсь, собираюсь немного погулять и подумать. Но как-то так получается, что вот мы уже сидим в кофейне «Колумбия», названной так в честь Христофора Колумба, о чем сообщает постер на стене.
Новая соседка откидывает назад рыжие косицы, протягивает мне узкую ладонь:
— Полина — Я представляюсь тоже, пожимая прохладные пальцы, на среднем — чудовищных размеров перстень, закрывающий две фаланги. Желтоватый камень отражает электрический свет и отблески огня толстенькой свечи, предусмотрительно зажженной.
Полина изламывает темно-рыжую бровь:
— Редкое имя!
— Так получилось, — привычно оправдываюсь я.
— А что был за мужчинка в подъезде? — интересуется она. — Такой, в стельку пьяный?
— Николай это. Сосед.
— Какие-то у него непонятки, — догадливо говорит Полина, — по работе?
— Ага. — Мне не хочется вдаваться.
— Симпатичный такой Николай, — закрывает тему Полина, — даже очень. Люблю, когда у мужика красивые руки. Это редкость… Хотя, конечно, алкоголик — это проблема.
— Да он не алкоголик.
— Да? Еще лучше…
Она подзывает официанта, массивный перстень сковывает движения. Полина ловит мой взгляд и усмехается:
— Ну а что делать? Любовник подарил. Требует, чтобы носила, не снимая…
— Что за камень? — интересуюсь просто так.
— Конечно, брильянт! — отвечает Полина. — Желтый. Слушай, давай на «ты»?
— Разумеется, — киваю утвердительно.
— Так рада с кем-то поговорить, — сообщает она, вынимая из плетеной корзинки небольшую сумку лаковой кожи, а из сумки узкую пачку сигарет. — Ты не куришь? Молодец! А я, — она с удовольствием затягивается, — как видишь…
Официант раскладывает перед нами меню, я сразу делаю заказ — двойной эспрессо, сливки отдельно. А что, может быть, поможет от боли в горле. Полина долго изучает кофейную карту и выбирает капучино, сверху тертый шоколад.
Вспоминаю, как пару лет назад получила от мужа в подарок кофемашину, именно чтобы варить всяческий кофе, в том числе капучино. Мне вздумалось в совершенстве овладеть умением выписывать вензеля и прочие картинки на молочной пенке: для этого я терла шоколадные плитки, дробила палочки корицы, размалывала грецкие орехи. Варила кофе в большом количестве, разливала его в кофейные чашки, тренировалась. Пару недель мое утро начиналось с выстраивания в кружок пяти кофейных чашек, пяти кофейных блюдец. Сервиз был еще бабушки Савина, чуть не трофейный. Шестую чашку разбили мои дети, шестое блюдце какое-то время цинично использовали вместо пепельницы друзья семьи. На чашках летали купидоны, на блюдцах — никто. Совершенства с шоколадными вензелями я не достигла. Даже близко к нему не подошла.
Полина молча выкуривает сигарету, официант мгновенно заменяет грязную пепельницу на чистую и блестящую. Новая пепельница выполнена в форме сердца. Приносит кофе. Как комплимент — два небольших сухих печеньица. Жадно накидываюсь на свое, в расстройстве я много ем.
— Так вот… — Полина будто бы продолжает разговор. — …Любовник. Прости, если я загружаю тебя. Мне бы хотелось выговориться, если ты не против.
Я не против. Сначала думаю, что я против, но кофе хорош, Полинины сигареты пахнут карамелью, а в одиночестве я бы уже рыдала от жалости к себе.
— Мы в Интернете познакомились, — задумчиво подпирает Полина высокую скулу рукой в желтых бриллиантах. — Скажешь, идиотка я?
Закуривает снова.
— Так вот. Я тогда только со вторым мужем развелась, настроение было — лечь и плакать, но я борюсь с такими настроениями, пинцет, как борюсь!
— Пинцет?
— Да, — охотно поясняет Полина. — Я очень люблю слово «пиздец», но как-то неудобно каждые двадцать секунд его повторять — некоторые люди обижаются. Вот я и сочинила этот пинцет. Здорово получилось, да?
— Да, — нерешительно соглашаюсь я.
— Так я о чем? О любовнике. Мне начальница рассказывала, такая есть международная штуковина — система сайтов для обмена информацией между врачами мира. Например, помер у тебя пациент, ты быстро размещаешь у себя на страничке: внимание, не назначать при гонорее большие дозы мышьяка, и так далее. Вопросы там можно задавать: «Дорогие коллеги, кажется, я случайно дала пациенту мышьяка, что делать дальше, подскажите, пожалуйста…» И болтать просто так можно, почему бы нет! Так вот. Разместила я свои фотографии. И короткий текст. По-английски. В первый же вечер — двести пятьдесят сообщений! Пинцет!
— Двести пятьдесят сообщений про мышьяк?
— Тебе не интересно? — участливо спрашивает Полина.
— Прости, пожалуйста!
— Ну ладно, — прощает меня Полина, — конечно, не про мышьяк. Про себя. Я, в принципе-то, медсестра. Ну, училась когда-то, давно. Так вот… Ричард мне сразу понравился…
— Ричард? — переспрашиваю я.
— Он американец! — немного раздраженно отвечает Полина. — Стоматолог из Калифорнии… Я же говорю: по-английски написала… Так… С мысли меня сбила! С мысли! Пинцет! Да, так вот Ричард мне сразу понравился… Роскошный такой зверюга, хоть и в возрасте. «Пятьдесят пять, — пишет мне». Калифорния — это сердце мира! Пинцет, как мне хотелось в Калифорнию!