— Малыш, я труп. Не сердись. — И, отвернувшись, тотчас уснул.
А я кусала руки и губы, чтобы не закричать от боли. Вернее доказательства твоей измены и не придумаешь. Усталость тут ни при чем! Я с тоской смотрела на тебя спящего, как это делала всегда после долгой разлуки. Я думала о том, как хорошо было бы разлюбить тебя. Да, мой родной, я жаждала освобождения. От тебя, от мук зависимости, от боли, которую ты причиняешь мне своей изменой. Но любовь к тебе уже давно стала главной частью меня. Без тебя я никто…
Марина доказывала обратное. Как-то мы шагали по бегущей дорожке, поставив небольшую скорость, и она говорила:
— Вы красивая, умная, образованная женщина. Почему же ничем не заняты?
— Я работала в издательстве, — оправдывалась, а не объясняла я. — Вышла замуж, пришлось уйти.
— Зачем? Николай настоял?
— Да.
— Вы могли бы работать дома, писать.
— Пыталась…
Марина переключила скорость и стала двигаться быстрее. Я сделала то же. Говорить стало трудно.
С твоим возвращением я попыталась прекратить занятия, но ты готовился к поездке в вологодские леса на фестиваль и дома бывал редко. Я опять сидела одна. Привыкнув к постоянной нагрузке и жесткому графику, я томилась в бездействии. Поэтому купила абонементы еще на месяц.
Марина заметно обрадовалась возобновлению занятий.
— Знаете, думала уже сама покупать абонементы, так втянулась, — призналась она и предложила: — Давайте условимся, следующий месяц оплачиваю я.
Я согласилась. Ты не ограничивал меня в тратах, но надо же и совесть иметь. Только вчера, поймав тебя в гостиной перед телевизором, я представила финансовый отчет. Привыкший к моей скромности, ты поднял брови:
— Хельга, ты опять без меня кутила?
Чувствуя себя последней мотовкой, я объяснила, куда ушли деньги. Лишь теперь ты увидел перемены во мне.
— Ну все, теперь будешь сидеть дома! — заявил ты, лукаво сощурившись.
— Почему? — испугалась я.
— Потому что нельзя быть на свете красивой такой. Украдут!
— Да ты ведь даже не заметил! — не удержалась я от упрека.
Ты привлек меня к себе и легонько поцеловал.
— Для меня ты всегда самая красивая, самая лучшая. Величина неизменная и постоянная — венчанная жена. Усвоила?
Не знаю, был ли в твоих словах подтекст, но я услышала в них надежду. Может быть, и нет никакой измены?
Не без лукавства я принялась демонстрировать тебе свои достижения в самосовершенствовании. И ты не устоял. Тронутый моей непосредственной радостью, ты снова притянул меня к себе на колени. Как приятно, оказывается, соблазнить собственного мужа! Плевала я на твои случайные увлечения, ты мой! Вот эти красивые мягкие губы — мои, эти прекрасные руки — мои. Эта стройная шея, седоватые виски, собачьи глаза и все, все остальное — мое! И я никому не позволю отнять у меня единственного! У них и так всего много, а у меня — только ты…
Тем горше было отрезвление.
Когда мы смогли говорить, я спросила:
— Можно мне поехать куда-нибудь к морю в августе?
— Конечно. Куда хочешь?
Я пожала плечами.
— Загранпаспорт у тебя есть, можешь выбирать любое место, — предложил ты.
Заведомо зная ответ, рискнула спросить:
— Поедем вместе? Ну хотя бы раз…
Ты поднялся с дивана, взял со столика пачку сигарет и мобильный телефон.
— Хельга, не ной. Не первый год замужем, знаешь ведь.
Телефон зазвонил у тебя в руках, и ты ушел к себе, плотно затворив дверь. Ко мне вернулась боль. Если это она, то как ты можешь говорить с ней после того, что сейчас произошло? Или это не она? Может, я ее выдумала? Иногда я утешала себя этой мыслью, но хотела знать правду! Увидеть ее, понять: как ты мог?..
Впрочем, и не зная ничего, я убеждалась, что она есть. Мне не пришлось лечить тебя после гастролей: ты был свеж как огурец. Даже после Индии ты не был таким. Ты так весело собирался в вологодские леса! Да, определенно это любовь.
Однажды мы сидели с Мариной в кафе, восполняя потерю влаги после занятий современными танцами. Марина как бы между прочим спросила:
— Когда Николай уезжает на фестиваль?
— Завтра. Кстати, я не поеду на занятия, буду провожать Колю.
— Вы его отпускаете? — спросила Марина и бегло взглянула на меня.
— Что значит «отпускаете»? — растерялась я. — Он не спрашивает, у нас не принято. Что вы хотите сказать?
— Да нет, глупость спорола, не придавайте значения.
Я уже достаточно ее изучила, чтобы понять: Марина ничего не говорит просто так. Своим вопросом она подсказывала мне, что отпускать нельзя. Неужели она там будет? Ты едешь с ней? Почему мне самой не пришло это в голову? Фестиваль для тебя — это прежде всего работа, но ты явно был рад этой поездке, с таким энтузиазмом говорил о ней и готовился…
Я решила проводить тебя до поезда, но не знала, когда ты отбываешь. Ждала вечером, чтобы спросить, хотела внезапно нагрянуть — сюрприз, так сказать. Однако ты не пришел ночевать, сославшись на запись, которую необходимо было завершить до отъезда. На две недели мы снова расставались, но ты не выкроил время, чтобы попрощаться со мной. Я не стала ничего спрашивать по телефону, надеясь, что ты все же забежишь за вещами.
Ты позвонил на другой день уже из поезда. Я чуть трубку не уронила.
— Хельга, ну никак не мог заехать, просто зарез со временем! — звенел в трубке твой возбужденный голос.
Я подавленно молчала, и ты добавил:
— Ну не дуйся! — И связь оборвалась.
Я открыла гардеробную комнату и не обнаружила там твоей походной сумки. Пока я танцевала, ты, видимо, заехал домой и собрал вещи. Сам, без моей помощи. В ванной на привычном месте не было зубной щетки и бритвы. Я в бессилии опустилась на паркет…
Два дня я не выходила из дома, Марина одна ездила на занятия. Любимый, еще одно признание: я обшарила твой письменный стол в поисках каких-нибудь данных о фестивале. Я хотела знать место, где он проходит. Должны же быть программа, приглашения, буклеты? Ничего не найдя, я не удержалась и достала пачку писем, смутивших меня тогда, давно… Это были письма от матери, помеченные 1987 годом. Вспомнив, как я изводила себя, подумала, что ревность — это своего рода помешательство. Не увидеть, что конверты старые, что отправлены из Смоленска! Да ты же не столь глуп, чтобы держать дома компрометирующие документы.
В Интернете я тоже не нашла никакой информации о фестивале. Его устраивала общественная организация. Я подумала, что это не твой уровень; значит, тебя привлекла идея или…
Решение созрело к третьему дню. Я должна поехать втайне от тебя в вологодские леса и посмотреть на все своими глазами. Может, теплилась надежда, ее нет, это плод моего вольного, ревнивого воображения? Как с этими письмами. Но как узнать, где проходит фестиваль? И как сделать, чтобы никто, а в первую очередь ты, не узнал о моей поездке?
Позвонила Марина спросить, когда же мы встретимся в фитнес-центре.
— Заезжайте за мной сегодня, — предложила я.
Я так погрузилась в свои переживания, что не помнила ничего. Забыла форму для тренировки и купальные принадлежности. Пришлось ограничиться массажем. Марина с тревогой посматривала на меня, когда я лихорадочно собиралась домой после занятий.
— Николай уехал? — еще одна ее коронная фраза.
— Да.
Мы вышли на улицу.
— Ну что, по кофейку? — предложила Марина.
— Нет, лучше погуляем по бульвару.
Марина тоже изучила меня и без труда догадалась, что происходит со мной.
— Может, вам теперь же поехать на Мальдивы? — посоветовала она.
— Мальдивы? Чушь! — Я даже остановилась.
Спохватившись, сбавила тон, однако решительно взглянула в глаза спутнице и спросила:
— Марина, вы знаете, где проходит фестиваль? Как туда ехать?
— Зачем?
— Хочу поехать туда! — Я смотрела на нее со злостью: ну что тут непонятного?
Марина двинулась дальше.
— Вы хорошо подумали? — спросила она, помолчав. — Возможно, потом нельзя будет ничего изменить.
— Да, я подумала! Три дня думала. Так вы скажете?
Марина пожала плечами:
— То, что я знаю: на поезде до Вологды, там их встречает автобус, часа два везет до деревни Колоколуша. Они, кажется, живут в лесу, в палатках. Это постоянный лагерь поклонников славянской мифологии, он называется «Святояр».