Опять неизвестность! Я так и не решилась сказать тебе, что все знаю. Да и надо ли говорить об этом по телефону? Ложь, ложь невыносима! Однако если мы объяснимся, тебе придется выбирать. Пока еще остается надежда, что ты не уйдешь и не выгонишь меня. Потом я поставлю тебя перед жестким выбором. Надо ли это делать? Но как жить? Ждать твоего возвращения нету сил. Ожидание казни страшнее самой казни. Надо же что-то делать!

За несколько дней я так измучилась этим вопросом, что решилась на отчаянный шаг. Я поехала к отцу Александру и Насте.

Заранее подготовилась: купила подарки всему семейству, договорилась со знакомым водителем, что забираю его на весь день, попостилась перед исповедью и причастием. И тут накануне поездки позвонила Катя.

— Тебе не кажется, что нам пора собраться? — спросила она.

Действительно, как-то незаметно с нашей последней встречи с девчонками прошло полтора года. И перезванивались мы редко. Я так погрузилась в свои переживания, что забыла обо всем на свете.

— Завтра как? Я говорила с Шуркой, она готова.

— Нет, завтра я уезжаю из Москвы на целый день. Может, потом?

— Понятно, — холодно произнесла Катя, и мне стало горько.

— Да ничего тебе не понятно! Мне нужно с вами увидеться. Очень! Но завтра я еду к священнику. Ну, так совпало.

Катя помолчала. Я вспомнила, что несколько встреч не состоялись именно по моей вине.

— Ну да, ты у нас самая занятая, — язвила тогда Катя.

Я знала, что девчонкам приходится много работать, чтобы нормально существовать. Я, по их представлениям, бездельница и нахлебница звездного мужа. Да так оно и есть. Сейчас, в трудное для меня время, когда я оказалась в полном одиночестве, мне так нужна была их поддержка! Однако перенести поездку я тоже не могла: речь шла о жизни и смерти. Как объяснить все подругам?

— Кать, но мы же не на разных континентах живем; почему бы нам не увидеться на следующей неделе? — просила я.

Подруга вздохнула, и я поняла, что она мне не верит.

— Ладно, соберемся без тебя. Уже настроились. Когда сможешь, позвони, но на следующей неделе у меня все расписано по часам.

Я еще бормотала извинения, а она уже положила трубку. Этот разговор не добавил мне оптимизма.

Приехала в Дубровку я к обедне, сразу зашла в церковь. Эти стены были свидетелями таинства нашего венчания. Здесь совершилось чудо соединения наших душ… Здесь, мне кажется, молитва быстрее достигает цели. В этом храме я чувствую присутствие Бога. Значит, здесь я получу помощь. Иначе быть не может.

Я поставила свечку Всех Скорбящих Радости, сосредоточилась на службе, которую отправлял отец Александр. Как это здорово, что на земле есть что-то неизменное! Я молилась за тебя. Я всегда молюсь за тебя, ты не можешь этого не чувствовать. Мы никогда не говорим с тобой о Боге, но я знаю, как глубоко ты веруешь. Только вот не одобряешь фанатизма, истовости в религиозных проявлениях. Ты веруешь светло и целомудренно. Не любишь пустословия и праздной болтовни на эту тему.

Я вспомнила опять твое одухотворенное лицо в момент венчания и заплакала. Что-то много плачу в последнее время, подумала я и насилу успокоилась. Когда пришел мой черед исповедоваться, я вновь изрядно разволновалась. Отец Александр улыбнулся мне, поздоровавшись. Я рада была видеть его, как радуются приходу врача больные и мнительные люди. И не только. Он был твой друг, а значит, и мой.

Я никак не могла начать.

— Что случилось, Ольга? — совершенно по-мирски спросил отец Александр. — Ты согрешила?

— Да. Я хочу уйти от Николая.

— Почему?

Я рассказала. Александр не стал говорить о расплате и возмездии. Он опять погрустнел и постарел, словно беда коснулась его самого.

— Не торопись, — сказал он наконец. — Не надо принимать решения сгоряча, в обиде и гневе.

— Разве я сгоряча? — возразила я. — У меня было время подумать. Я не хочу, чтобы он уходил. Он будет чувствовать себя виноватым. Лучше мне уйти, пока он не вернулся.

— Нет. Подожди. Дай ему шанс. Николай — увлекающийся человек, это пройдет. Ты ему нужна.

— Я не могу, — проговорила я дрогнувшим голосом и заплакала. — Не смогу жить с ним…

— Прости его, тогда сможешь.

— Простить за все, что уже было, и за то, что будет? — вскинулась я. — Выдать ему индульгенцию на измену, пусть развлекается, тешит свою плоть?

— А говоришь: «не сгоряча», — покачал головой священник.

— Что же мне делать? — поникла я головой.

— Я думаю, ты знаешь сама. Прислушайся к себе. Ты на самом деле хочешь уйти от Николая? — Он пытливо смотрел на меня, и я смутилась.

— Не хочу. Я люблю его. Но и так жить не хочу! Я не вещь, не домашнее животное, чтобы так со мной поступать!

Отец Александр потрепал бородку.

— Это удел всех жен знаменитых мужей. Николай настолько яркая и заметная личность, что не может принадлежать только тебе. Тут ничего не поделаешь. Мне кажется, ты сама все давно поняла. Тебе больно, да, это понятно. Молись за него и жди. Он твой муж, твоя половина, терпи.

— Вы оправдываете измену? — удивилась я.

— Нет, конечно. Объясняю, пытаюсь тебе помочь.

— Чего же мне ждать?

— Его возвращения. Он должен побороть страсти и искушения. Ведь он бережет тебя, не открывает своей измены. Ты сама не устояла перед искушением, узнала, чего не должна была знать. Умножила скорбь, теперь терпи. А его вина — его ответ перед Богом.

Отец Александр благословил меня, и я отошла. Мне нужно было все обдумать. Опять вернулся страх за тебя. Я-то знаю теперь, какой бывает расплата! Я стала страстно молиться и забыла о своей боли и обиде.

— Только бы ему было хорошо! — шептала я. — Господи, прости его!

Вышла из храма я успокоенной и все простившей. Надолго ли? Отослав водителя (он отправился в придорожное кафе), я направилась в дом отца Александра, к Насте.

Дом утопал в роскошных цветах, появилась застекленная веранда с выходом на огород. Там я и нашла Настю с детьми. Полуторагодовалая Лиза сидела на стульчике и грызла печенье, Петр Александрович пускал кораблики в бочке с дождевой водой, Настя прореживала морковь. Увидев меня, она всплеснула руками:

— Ой, здравствуй! Как здорово, что ты приехала! Я уж говорю батюшке, что-то Красковы давно не приезжали…

Тут она немного осеклась и переключилась на детей:

— Видишь, как Лиза выросла! Ты и не помнишь ее, наверное.

Я присела к малышке, улыбнулась ей. Лиза протянула мне печенье, но тут же спохватилась и сунула его себе в рот. Она была светловолосой, как Настя, но чертами лица больше походила на отца. Глядя на эту чудесную девочку, я опять затосковала о ребенке.

Настя собрала морковку в фартук, подхватила Лизу.

— Идем же в дом, я тебя покормлю. Постилась ведь небось?

— Постилась.

Мы прошли на веранду, где стоял стол и плетеные стулья. Настя сунула дочку в манеж, где Лиза продолжила столь же сосредоточенно грызть печенье.

— Тебе помочь? — спросила я без особого вдохновения.

— Да нет, сиди.

Я сидела и смотрела на Лизу, думала о тебе. У нас могла бы быть такая же дочка. Или сынок. Настя накрывала на стол, а я все грустила. Она поглядывала в мою сторону, но ни о чем не спрашивала. У меня мелькнуло подозрение, что она знает о твоем романе с молодой певицей. Подозрения укрепились, когда Настя накрыла на стол, мы принялись пить чай с медом, свежим творогом и пирогами, но так ни о чем меня и не спросила. Рассказала о своем огороде, о храме, о реставрации церкви в соседней деревне.

— Помнишь Ваню? Он молодец, добился возобновления работ, нашел спонсоров. Коле спасибо, помог!

Уже догадываясь, я спросила:

— Он был здесь?

Настя выдержала мой взгляд.

— Был.

— Давно? — с падающим сердцем снова спросила я.

— Да нет. Недели две назад.

Это значит, сразу после фестиваля…

— И он был не один, — не спрашивая, а утверждая, сказала я.

Настя кивнула, и в глазах ее ясно читалось сочувствие.

— И вы его приняли? — с горечью спросила я.

К горлу подступил комок, я насилу удержалась, чтобы не заплакать. Ну уж нет! Кругом враги, а я буду плакать…

— Знаешь, это третья по счету девица, которую Николай привозит к нам. Ты, конечно, не в счет. — Настя сердито теребила салфетку. — Я не знала наверняка, что их связывает, — нам он сказал, что она певица, а он продюсер. И все.