С той страшной ночи в замке Тресессон после ее свадьбы с доктором Керноа Жюдит затаила подозрительность и настороженность к мужчинам.
Лишь огромная магнетическая сила Калиостро смогла избавить ее от ужасных кошмаров и ночных видений. Выздоровев, Жюдит решила следовать исключительно своим внутренним побуждениям, плохи они были или хороши: сближаться только с тем, кто ей нравится, мстить оскорбителю, не обременять себя при этом философскими, моральными или религиозными соображениями.
И потом, Жюдит не понравилось, что у нее деспотично отняли Фаншон, ставшую уже неотъемлемой частью того образа жизни, который ее устраивал. Заменившая Фаншон строгая и молчаливая Анна Готье ничем не напоминала прежнюю камеристку — веселую и всегда готовую пошутить, настоящую комедийную субретку, прекрасно сочетавшую в себе наперсницу, шута и расторопную прислугу. Что касается Мадалены, то Жюдит сразу почувствовала неприязнь к этой слишком красивой, тихой и молчаливой, никогда не смеявшейся девушке.
Столь не правдоподобное, почти сказочное появление своей бывшей камеристки Жюдит сочла настоящим подарком судьбы. Капитан закончил перевязку, Жюдит его поблагодарила и устроилась у изголовья раненой, предварительно отослав остальных женщин. Флакон с нашатырем, поднесенный к ее ноздрям в третий раз, привел Фаншон в чувство, и она тут же увидела лицо госпожи. Глаза горничной наполнились слезами.
— Мадам!.. О мадам! Это действительно вы? 01 Слава Богу! Я уже боялась, что никогда больше не увижу ни вас, ни солнца.
Она попыталась подняться, но сломанная рука причинила ей такую боль, что она со стоном упала на подушку.
— Успокойтесь, Фаншон, вы в безопасности.
Что за причуда скрываться в душном трюме, без света и в такую жару?! Вы же могли задохнуться.
— Знаю, мадам, знаю, но… мне так нужно было вас увидеть, чтобы сказать… Хозяин выгнал меня, даже не дал возможности оправдаться, не позволил увидеть мадам. Я так не могла… Да и куда мне идти? С тех пор как мы вместе, я очень к вам привязалась. О! Я очень страдала, но была готова страдать во сто раз больше. А все зря…
И Фаншон разрыдалась в три ручья. Жюдит стало жаль горничную, она отдала свой платок, и он промок в одно мгновение.
— Почему же зря?
— Но… но хозяин точно меня выгонит. Как только мы пристанем к берегу, он меня пересадит на другой корабль. Лучше бы меня не нашли!
На земле-то уж я бы нашла возможность увидеть вас, мадам, и все рассказать…
— Ну же, Фаншон, успокойтесь! Не терзайте себя. Не нужно заранее расстраиваться, ведь вы не знаете, как поведет себя мой муж.
— Нет, нет, я знаю… Он меня ненавидит, а все из-за этой девчонки, она тоже меня ненавидит.
Жюдит насторожилась и нахмурила брови.
— Из-за девчонки? Какой же это?
— Глупышки Мадалены, она ничего не поняла из того, что я ей сказала. Я знаю, она влюблена в господина, и хотела ей объяснить, что не стоит попусту терять время… хозяин любит и будет любить только госпожу. Конечно, это ей не понравилось, и она наговорила бог знает что…
Фаншон могла бы рассказывать еще долго, но Жюдит ее больше не слушала. Откровения служанки заставили ее другими глазами взглянуть на поведение Жиля. Жюдит вдруг вспомнила их недавний разговор: она призналась мужу в том, что глубоко и искренне продолжает любить того человека, хотя теперь не знает даже его имени, а Турнемин неожиданно бросил ей в ответ: «И я больше не люблю вас, дорогая. Постарайтесь удержать это в своей хорошенькой головке…» Она ему не поверила, сочла, что в нем говорит мужская гордость, но теперь это короткое объяснение приобретало иное значение и встревожило ее до глубины души.
Если он не любит ее, значит, полюбил другую.
Чутье подсказывало Жюдит, что этой другой вполне могла стать очаровательная блондинка, которую он откопал где-то в бретонской глуши и повез с собой на край света.
Чем больше молодая женщина размышляла, тем больше убеждалась что нашла ключ к разгадке. Весьма красноречивым выглядел теперь тот факт, что после заурядного доноса Жиль выгнал Фаншон, даже не выслушав ее. Наверное, он был вне себя от гнева, если так поступил, а тогда вывод напрашивается сам: Жиль влюбился. Жюдит больше в этом не сомневалась.
Фаншон замолчала и из-под полуприкрытых век следила за своей госпожой, на лице которой рассеивались последние тени сомнения. Когда Жюдит собралась уходить, Фаншон снова запричитала:
— Сжальтесь, госпожа, не позволяйте хозяину меня выгонять! Я умру… Я не виновата, что так привязана к вам…
— Отдохните, Фаншон. Во второй раз вас уже не выгонят. Вы останетесь со мной, я сама об этом позабочусь.
Она вышла из тесной каюты, а Фаншон осталась один на один с приступами ноющей боли в Руке и голове; у нее начинался жар. Однако она чувствовала необъяснимую радость и благословляла судьбу за то, что ее нашли в столь плачевном состоянии. Теперь блестящий кавалер с голубовато-ледяным взором и профилем хищной птицы не сможет отослать ее, если не захочет прослыть самым деспотичным из тиранов. Ее ждала новая жизнь, которая с лихвой вознаградит ее за страдания, перенесенные в ужасном трюме. Размышляя с нежностью и надеждой о будущем, она задремала.
Поднявшись на палубу, еще хранившую следы недавнего шторма и искрящуюся от морской влаги, Жюдит увидела, что весь экипаж собрался около длинного полуюта, на котором стоял Жиль рядом с капитаном Малавуаном и старшим помощником Пьером Менаром. Море утихло, опять выглянуло солнце, и корабль, подгоняемый свежим ветерком, летел на всех парусах к гряде островов, появившихся на горизонте, но на «Кречете» царила полная тишина, какая бывает во время церковной службы. Раздавались только крики чаек и свист ветра в корабельных снастях.
При появлении жены Турнемин быстро взглянул на нее, потом громко повторил вопрос, который, вероятно, уже задавал:
— Итак, кто может мне сказать, как эта женщина оказалась на борту?
Матросы переглядывались, качали головами, хмурились, но никто не проронил ни слова.
— Мне трудно поверить, — продолжал Турнемин, — что никто ей не помогал. Или судно плохо охранялось на стоянке в Нью-Йорке? Если виновный не сознается, мне придется наказать любого из вас наугад.
Казалось, тишина будет длиться бесконечно.
Пьер Менар наклонился к Жилю и, прокашлявшись, тихо сказал:
— Извините, господин Турнемин, но, должно быть, она проникла на корабль, пока мы были на берегу. Сигнальные огни светят слабо, почти ничего не видно. Худенькая молодая женщина, да еще в темном платье, могла проскользнуть незаметно.
Жиль взглянул на него зло и подозрительно.
— Господин Менар, а вы уверены, что не принимали участия в этой затее? Уж очень вы правдоподобно описываете, как все произошло.
Лицо юноши вспыхнуло от крайнего негодования.
— Господин Турнемин! — возмутился он. — Как вы могли позволить себе предположить, что я заинтересуюсь какой-то горничной и тайно проведу ее на судно, где имею честь служить старшим помощником? Это ниже моего достоинства.
Жиль, пожав плечами, отвернулся от него. Он знал, что этот молодой глупец помешан на своем благородном происхождении и готов из кожи лезть, лишь бы его называли господином Менаром де Сен-Симфориеном. Это крайне раздражало капитана Малавуана. Он при каждом удобном случае коверкал его имя, называя то господин Менар де Сен-Как-Вас-Там, то господин Панар де Сен-Как-Бишь-Его.
Это было не самое страшное, и с амбициями Менара Жиль вполне мог смириться. Больше его выводило из себя, как томно старший помощник таращился на Мадалену, ту самую Мадалену, чей прекрасный взор теперь едва задерживался на Жиле. Она явно избегала его и едва отвечала на приветствия.
К тому же Мадалена охотно болтала с Менаром на палубе, поэтому недовольный Турнемин не прочь был воспользоваться подходящим предлогом — появлением Фаншон — чтобы вышвырнуть юношу с корабля. Однако веских оснований для этого было недостаточно, и Жиль успокаивал себя тем, что после прибытия в Санто-Доминго Мадалена никогда уже не попадет на «Кречет», а корабль будет постоянно в плавании, выполняя хозяйственные рейсы.
Все по-прежнему молчали. Жюдит подошла к мужу.
— Я хотела бы поговорить с вами о бедняжке Фаншон, — сказала она. — Не думаю, чтобы эти люди могли что-нибудь прояснить. Они знают не больше нас с вами.
— Как вам будет угодно. Капитан, дайте экипажу команду разойтись. Будем считать, что ничего особенного не произошло, вполне вероятно, что девушка действовала в одиночку. Слушаю вас, сударыня, — добавил он и предложил ей руку, приглашая пройтись.