Эмилия Остен - Верность и соблазны

Оставшись один, Айвен посмотрел на трубку, на шкатулку и жаровню. Сейчас, как никогда в жизни, ему хотелось уйти в небытие. Если раньше опиум давал расслабление, забвение и минуты покоя, то теперь, став необходимостью, он стал одновременно и опаснейшим врагом, и желаннейшим из удовольствий. Мэй предупреждала, что так может случиться. Рано или поздно, так или иначе, но все курильщики опиума становятся зависимыми от него. И тогда расслабленный опиумный сон, полный грез и фантастических видений, может поглотить человека настолько, что он начнет путать сновидения с реальностью. Это не просто опасно, а смертельно опасно, как для самого курильщика, так и для окружающих. Особенно для окружающих, как оказалось. Судьба любит подобные шутки, кто-то там, наверху, наверное, сейчас рыдает от смеха. Возвращаясь в Англию, Айвен не собирался продолжать курить опиум, хотя и прихватил с собой шкатулку с некоторым запасом, справедливо полагая, что зелье поможет ему пережить морское путешествие, хоть немного скрасив муки и сократив дорогу за счет опиумных снов. Что ж, помогло, в каком-то смысле. Большую часть пути он просто-напросто не помнил. Но столь частое и почти бесконтрольное употребление привело к тому, что он стал зависимым от зелья, чего успешно избегал уже больше пяти лет, а именно столько он курил опиум. По словам Ляо, практически никому из европейцев не удалось не впасть в зависимость за более чем несколько месяцев регулярного употребления. Слабаки. Так Айвен раньше думал. Просто надо контролировать себя – и все будет в полном порядке. Глупец. В конце концов он попался в ловушку собственной самоуверенности.

И, вполне вероятно, собственными руками – о да, руками – разрушил все и всяческие надежды на будущее. Как бы он ни хотел, как бы ни старался, прошлое все равно тянется в настоящее и уничтожает будущее. Надо было оставаться в Китае. Там, по крайней мере, он мог приносить пользу своей стране. Если подумать, то в Англию его поманило просто еще одно, очередное, одно из многих, опиумное видение. Пусть прекрасное, но видение. Ничто, сизый дым из трубки, где тлеет сок опийного мака.

А может, и не стоит желать вообще никакого будущего?

Айвен протянул руку, взял шкатулку и открыл крышку с драконом: внутри оставалось совсем немного опиума. На один раз – многовато, на два – недостаточно. Зато как раз хватит, чтобы позволить судьбе, слепому случаю решить, есть ли у Айвена МакТирнана какое-либо будущее – или стоит поставить точку здесь и сейчас.

Медленно, словно все еще пребывая в опиумном сне, Айвен скатал шарик, собрав все содержимое шкатулки, набил трубку, выбрал все еще слабо тлеющий уголек и сделал несколько затяжек. Сизый дымок устремился к потолку, растворяясь в утреннем свете.

Лишь оказавшись дома, в своей комнате, и отослав всех слуг прочь, Анна разрыдалась. Самое страшное в произошедшем было не то, что Айвен едва не убил ее. Нет, самым страшным оказалась готовность Анны понять его и простить, попытайся он хоть как-то оправдаться, хоть как-то объяснить происшедшее. Это-то и пугало. Анна осознала, что, едва увидев Айвена на пороге спустя долгие десять лет, готова забыть и простить все, что угодно, лишь бы он был с ней. За эти десять лет она настолько отшлифовала любовь к нему, так тщательно ее взращивала, холила и лелеяла, что эта любовь превратилась в почти отдельную от Анны сущность, идеальную, несокрушимую и всепоглощающую. Это стало почти манией, наваждением. И это наваждение способно не просто подменить собой весь мир, оно способно поглотить Анну Суэверн без следа и без остатка. Из-за подобного наваждения женщины часто идут на такое, о чем даже подумать страшно, совершают немыслимые поступки, терпят невероятные лишения и издевательства, становятся рабынями, бессловесными и безвольными игрушками – нет, не мужчины, а самого наваждения. Это способно разрушить личность, убить душу и разбить сердце. Нет. Как бы она ни любила Айвена, допустить, чтобы их любовь, начавшаяся столько лет назад, превратилась в обоюдное наваждение – а для Айвена это тоже наваждение, – нет, такого Анна допустить не могла. Поэтому… Остается только одно. Начать все сначала. Встретить Айвена заново. И полюбить заново, если это возможно, если судьба будет к ним благоволить. Отбросить старое чувство, превратившееся во что-то более сильное, чем просто любовь, но и пугающее до смерти, – и жить дальше. Может, в будущем возникнет новая любовь. А может – нет. Главное – жить дальше. Впервые за десять лет Анна была готова жить дальше. Не ждать, не вспоминать прошлое – а просто жить дальше.

Вечером приехала Луиза, одна, хотя в письме обещала привезти все семейство. Оказалось, младший сынишка, Томас, где-то подхватил ветряную оспу, заразил старшего брата, Дэвида, и отца, графа Руперта Рэйвенвуда, который, к несчастью, не переболел этим в детстве. Все новости Луиза сообщила Анне прямо с порога, не заметив сначала, что подруга немного – если не сказать, сильно – не в себе.

– Ах, – спохватилась Луиза, когда с распоряжениями слугам было покончено и подруги переместились в маленькую гостиную. – Ты ужасно выглядишь!

– Спасибо, – грустно улыбнулась Анна. – Я догадываюсь.

Ларкин, не скрывавший своего необычайно теплого отношения к графине Рэйвенвуд, подал чай собственноручно. В его взгляде явно читалось, что он ждет от гостьи каких-то чрезвычайно решительных действий по исправлению сложившейся странной и шаткой ситуации.

– О, а что это с Ларкином? – спросила Луиза, едва дворецкий скрылся за дверью.

– Хм, а что с Ларкином? – удивилась Анна. Последние несколько дней она мало внимания обращала на окружающую действительность.

– Он так на меня посмотрел, словно ты ему годовое жалованье задолжала, а я теперь должна на тебя повлиять в этой связи.

– Жалованье? – Анна сделала глоток чая и закашлялась. Горячий напиток огнем обжег и без того саднившее горло, обмотанное тонким шарфиком, который, однако, задачу свою выполнял – скрывал выступившие синяки. Как и длинные рукава платья – отметины на запястьях.

– Что с тобой такое? – обеспокоенная Луиза вскочила из своего кресла и опустилась на колени рядом с креслом подруги. – Ты заболела?

– Нет, – выдавила Анна сквозь кашель. – Я в порядке.

– Как же! – Луиза похлопала подругу по спине, чтобы прервать приступ судорожного кашля. Помогло. – Я приезжаю, вижу тебя всю заплаканную, с распухшим носом, кашляющую и отвечающую невпопад. Что-то явно случилось. Джексом сейчас в Лондоне, я его видела в компании этого француза, Дени де Ригона. Так кто еще мог тебя настолько расстроить?

Анна помедлила с ответом, опасаясь, что попытка заговорить вызовет очередной приступ кашля.

– Ад и все его демоны! – воскликнула Луиза и схватила Анну за руки.

Отдышавшись, Анна неосознанным движением подняла ладонь к горлу, так что обнажилось распухшее запястье, украшенное кровоподтеком, отливающим всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками синего и красного.

– Что это такое? – требовательно спросила Луиза.

Анна не сразу нашлась с ответом, а когда все же ответила, сразу сообразила, что лучше бы промолчала.

– Айвен вернулся.

Луиза если и потеряла дар речи, то всего на одно маленькое, почти незаметное мгновение.

– Айвен МакТирнан? Твой заблудший жених?

– Да.

– И… Как связано его возвращение с этим ужасом? – Луиза кивнула в сторону синяка на руке.

– Это сложно объяснить.

– А ты все же попробуй.

Анна подробно, стараясь ничего не упустить, описала события последних дней. И с каждым словом, с каждым произнесенным словом она понимала, насколько странно и местами даже чудовищно все это выглядит.

– То есть, – подвела итога Луиза, – он вернулся спустя десять лет, прислал карточку, не соизволил дать никаких объяснений, клялся в вечной любви, а потом попытался тебя убить?

Анна кивнула. В таком изложении все выглядело еще более абсурдно.

– Хочешь, я попрошу Руперта его прикончить? – кровожадно предложила Луиза. Подобная сентенция из уст белокурого ангела, коим выглядела графиня Рэйвенвуд, звучала вполне под стать сложившейся ситуации, то есть абсурдно. Похоже, это слово стало просто лейтмотивом беседы.

– Почему-то мне кажется, что Айвен сам способен убить кого угодно, не моргнув глазом. Поклянись, что не скажешь обо всем этом ни единого словечка. Никому. – Анна серьезно взглянула на подругу, зная, что та сдержит слово, если удосужится его дать.