Кровяное давление Дерека подскочило, как у рыцаря, когда она объяснила свой бизнес. Он знал, что не вправе судить ее, но ничего не мог с собой поделать, у него перед глазами стоял Мелвилл, распластавший ее красивое мягкое тело у стены, пока этот мудак вбивался в нее. Он задрожал, пытаясь убрать видение из своей головы.
— Ну, на данный момент все станет по-другому. Мы объявим, что встречаемся, и как только ты меня встретила не могла больше продолжать заниматься этим бизнесом. Ты расскажешь своим друзьям, что ты специально скрывала меня, потому что хотела посмотреть серьезны ли наши отношения… это вполне разумное объяснение, учитывая мой послужной список, парня, предпочитающего недолговременные связи.
— У меня одна подруга, — пробормотала она.
Он встал и подошел к окну, не желая, чтобы она видела выражение его лица, когда он продолжил говорить:
— Мы должны будем притворяться, что это на самом деле так, пока все не уляжется. Появлятся вместе на публике… ужинать, ходить на благотворительные приемы. Я оплачу тебе потерянный доход, конечно.
Он понял, что с Ягуаром можно распрощаться до конца года, если он собирался ей заплатить, но, если вопрос ставился о продвижении кандидата в Белый дом, он был согласен пойти на это, даже не задумываясь. Кроме того, существовало еще и дополнительное преимущество, он сможет подальше удерживать ее от всех кроватей мужчин, это звучало даже очень заманчиво. Скорее всего это совершенно было не логично с его стороны, но так оно было, вот и все.
Он резко развернулся и выпалил:
— Что скажешь? Мы станет любимцами политического сезона, — он улыбнулся обворожительной улыбкой и подмигнул, как правило это творило чудеса с женщинами. Он понял это, когда ему исполнилось двенадцать.
Ее лицо было как камень — неподвижное, ничего не выражающее, совершенно без эмоциональное. Понятно. От нее так легко не получишь согласия, нежели ему удавалось проделывать это раньше, теперь он встретил женщину, которая могла не поддаваться чарам его обворожительной улыбке в сочетании с подмигиваем. Вот черт.
— Это не очень хорошая идея, — ответила она, стоя у дивана.
— Почему?
— Мы даже не нравимся друг другу. Как мы сможем убедить людей, что встречаемся? И как мы на самом деле сможем убедить людей, если наши собственные друзья знают, что это настоящий ужасный фарс. Или может у тебя нет друзей?
Он закатил глаза на ее заявление, ее глаза поблескивали.
— У меня есть друзья, ты познакомилась с ними... пока встречалась со мной. У тебя есть другая идея, как по-другому все это исправить?
— Все эти годы я жила вполне комфортной жизнью, скрывая свою деятельность, я не могу поверить, что это произошло.
— Понятно, но ты же понимаешь, что не могла вести двойную жизнь вечно? — спросил он мягко.
Она разочарованно вздохнула, нахмурив свои идеальные брови.
— У меня было много дураков, но думаю, что сенатор Мелвилл сорвал куш. Ты на самом деле думаешь, что он может стать хорошим президентом?
Он кашлянул, пытаясь скрыть смешок от ее описания мужчины, который платил, чтобы провести с ней время. Любой мужчина, имеющий возможность побыть с ней, а потом вот так просто отпускающий ее, был действительно дураком.
— Я думаю да, даже после случившегося. Он блестящий государственный деятель и политик, но он ко всему прочем еще и человек, и очевидно, совершивший роковую ошибку. И, черт возьми, Дерек даже не мог упрекать его за это, поскольку эта женщина могла стать роковой ошибкой любого мужчины. Она была как магнит, который притягивал к себе в сексуальный закрученный вихрь, способный просто поглотить вас целиком.
— И ты на самом деле думаешь, что это сработает? Продолжить предвыборную кампанию и убедить людей, что я стала другой? — с сомнением спросила она.
— Да, это может сработать — это называется прятаться у всех на виду, — ответил он, подходя ближе. — У нас имеется всего несколько вариантов, выхода из этой ситуации. Мы отправляем тебя за границу на несколько недель, пока Мелвилла разбивает пресса в пух и прах, она также неустанно будет искать тебя, как только все уляжется, ты сможешь вернуться, но они тут же накинуться на тебя, как только ты сойдешь с трапа самолета. Мой кандидат будет уничтожен этими слухами, ему придется защищаться и обороняться на каждом шагу, и со временем пресса откопает что-то или кого-то еще, кто подтвердит все слухи. Тогда на самом деле будет все кончено, Мелвилл вынужден будет отказаться от политической карьеры навсегда, моя репутация будет также запятнана, и ты останешься печально известной шлюхой на всю жизнь.
Он увидел мельком промелькнувшую боль у нее на лице. Ее губы сжались, она опустила глаза и румянец пополз у нее по щекам. Ему не нравилось, что он так жестко и грубо обрисовал ей картину, но это Вашингтон и дело касается политики, в которой нет ничего нежного, ничего, что может вызывать трепетные чувства. Ему нравилась политика —конкуренты, постоянно обнажающие клыки, сражения, идущие полным ходом — он тоже иногда испытывал разочарование от всего этого — тратя свое время, постоянно маневрируя и спонтанно меняя дислокацию на кажущемся фронте, на котором он каждый день носил «глянцевую» защиту. И сейчас он сожалел, что не было никакого другого способа, получить, что он хотел, не нарушая тщательно сбалансированной жизни этой женщины.
— А другой вариант? — спросила она. — Прятаться у всех на виду?
— Мы заявляем альтернативную историю. Ты пришла в отель исключительно, чтобы увидеться со мной, поскольку мы любим друг друга, ты изменилась за это время. Это отвлечет их в лучшем случае от Мелвилла, и если мы сможем выиграть время и замутить воду достаточно хорошо, история никогда не будет раскрыта. Она будет обсасываться со всем сторон… наверное, больше, чем один раз, но не продвинется дальше, потому что мы посеем слишком много сомнений.
Она приподняла одну бровь и ее пухлые губы на мгновение сжались.
— Теперь я понимаю, кто такой Дерек Эмброуз, — сказала она.
Он не мог удержаться от улыбки, у него в груди стало теплее, только лишь из-за того, что она согласилась, что он был чертовски хорош в том, что делал. Он не отличался тщеславием, но ему нравилось хорошо выглядеть в глазах этой конкретной женщины. Он почувствовал от этого удовлетворение, возможно, даже слишком сильное удовлетворение.
Она смотрела на него мгновение, оба не шевелились, но он вдруг фыркнул, наблюдая как она дышала, и у нее подымалась и опадала грудь. Потом она вдруг облизала своим пухлые губы, и внутри него что-то прорвалось, как разлив реки, заполняющее сухое русло. Желание появилось в каждой клетке, в каждом дюйме его сущности, он горел. Угли костра только и поджидали легкого дуновения ветерка, чтобы разгореться в огромный пожар.
Внутренний голос у него в голове сказал, что он облажался, целиком и полностью облажался. И сама его идея была обречена, так же, как и он был обречен. Если бы не необходимость, опаляющая тлеющими углями желание, не позволяла ему переживать о ней. Она не разрешала ему сделать необходимый глоток кислорода, необходимый для полной жизни.
Ее. Это касалось ее.
Она вздохнула, отвернувшись, и он заметил, что у нее дрожат руки. Слава Богу. Может быть, дело не только в нем.
— Ладно, — произнесла она тихо, — я сделаю, как ты сказал. Но не возьму у тебя денег. Поэтому, пожалуйста, не предлагай мне их снова.
Он шагнул ближе, поднимая руки, словно собирался взять ее за плечи, затем опустил, наклонившись вперед, его губы почти касались ее волос.
— Но ни одного клиента, да? Ты не должна продолжать работать, если мы собираемся продать эту историю, — в глубине души он знал, что его желание было намного в большей степени собственным, нежели что кто-то может поймать ее за ее работой. Он не хотел думать о мужчинах, находящихся рядом с ней, пока она будет его девушкой… даже фиктивной девушкой.
Она посмотрела на него, с трудом дыша, как только почувствовала, что он находился в ее личном пространстве, в дюйме от нее, едва касаясь ее тела. Его глаза прошлись по ее лицу и остановились на губах, посылая разряд электричества, прямо к его паху.
— Никаких клиентов, — почти шепотом произнесла она. — Только ты.
Если бы он мог, то наклонился бы ближе, намного ближе к ее губам, его легкие стали протестовать, поскольку не получали уже кислорода в течение нескольких минут… или, может быть, прошел уже ни один час. Снаружи сработала сигнализация на машине, и он дернулся назад, ошеломленный, как легко он потерялся в ней, забыв где находится и о чем говорил, только всего лишь чувствуя ее запах, видя ее, дыша вместе с ней.