Лондон почувствовала, как у нее сжался желудок, она положила круассан обратно на тарелку.

— Я вижу. Он лишился своей президентской кампании, половины клиентов, лучший друг не разговаривает с ним, и он поругался и даже дрался со своим младшим братом. Сколько это будет продолжаться, пока он не начнет возмущаться, что из-за меня он потерял все, что для него ценно?

Джоанна протянула руку, схватив круассан Лондон, откусила большой кусок, потом быстро положила его назад на тарелку.

— Видишь? Пессимистка, — ответила она, облизывая шоколад с пальцев и прожевывая.

— Я серьезно…

— И я тоже, — заявила Джо. — Он. Любит. Тебя. Я знаю, что это не вяжется с твоим мнением о себе самой, как совершенно непривлекательной, но я просто все вижу. Он проделал все это по собственной воле, потому что ты дорога ему. Ты не принуждала и не заставляла его, он выбрал сам.

Лондон почувствовала, как у нее увлажнились глаза, ей пришлось отвернуться, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать свои чувства.

— Я знаю, но есть еще кое-что, чего он не знает...

— Так расскажи ему, и он тоже это переживет. Это же не конец.

— А если нет?

— Любовь, — произнесла Джо, опять забирая с тарелки Лондон круассан и откусывая еще кусочек, потом вернула его на место. — Это не стакан, наполненный до краев, который ты выпьешь, и он опустеет. Любовь — это гораздо лучшее, дорогая. Стакан будет постоянно наполняться, чтобы пить из него, именно это позволяет нам жить.

Лондон быстро кивнула, отгоняя свои страхи.

— Ты ответила ему?

— Нет. Я притворилась, что заснула. Я была так напугана, Джо, мне все еще страшно.

Джоанна накрыла ее руку своей и мягко похлопала.

— Я знаю, дорогая, но пора повзрослеть и перестать убегать. Ты готова для чего-то большего, и он именно тот человек. Просто сделай это.

Страхи Лондон исчезли, как только она рассмеялась, и в очередной раз маленькое семечко надежды увеличилось, готовое прорасти, вырасти и расцвести, превращая сердце Лондон в сад.

Если бы только в этом саду не было бы притаившегося смертельного сорняка.



— Черт, — пробормотал Дерек, вешая трубку. Третий раз за несколько дней он пытался связаться с Камалем и получал отпор. Его звонки перебрасывались на голосовую почту, по рабочему телефону он упирался в кирпичную непробиваемую стену, в виде секретаря посольства. «Нет, посол не может подойти к телефону. Да, посол получил последние три сообщения».

Такая же участь постигла его и с братом. Маркус разговаривал с ним сквозь зубы. Парень страдал, потому что с ним отказывалась встречаться Рене, и он был убит горем. Дерек вынужден был признать, что он ошибался в своем брате. Маркус был влюблен в милую девушку, и Дерек серьезно недооценил его потенциал, он не мог предположить, что Маркус на такое вообще способен. Он верил, что все в результате образуется, но ему было тяжело, поскольку сейчас он находился в полной изоляции.

С переездом в Вашингтон Дерек все время жил в бешенном ритме города. Он находился в центре событий, получал новых клиентов, предсказывал и оценивал политические возможности, нанимал персонал, посещал клубы и рестораны, где собиралась политическая элита, помогал Камалю войти в роль нового посла. Он всегда был окружен людьми, которые могли предоставить ему нужную информацию, или людьми, которые хотели получить что-то от него. Теперь же, в одночасье, он остался один. Никто не стучался к нему в кабинет, никто не нуждался в его совете, и никто о нем не беспокоился.

Он вздохнул и оглядел свой стол — чистый. В настоящий момент у него имелось восемь клиентов в маленьких штатах, кандидаты, чьи кампании были местного порядка, с участием местного персонала. Его роль заключалась быть стратегом и консультантом в вопросах политики. Он почувствовал всю иронию, создавшегося положения — он был слишком высокого уровня, чтобы лично принимать участие в этих небольших местных кампаниях, но уже не настолько был важен, чтобы его наняли для чего-то большего.

На телефон пришло текстовое сообщение от Лондон с соответствующим рингтоном.

«Ты приедешь ко мне домой, познакомиться с моей матерью?»

«Да», — ответил он. Было удивительно, что Лондон дважды за эту неделю побывала у своей матери, после десяти лет отчуждения. Но ему показалось, что это неплохо, по крайней мере он хотел сделать все, что было в его силах, чтобы улучшить их отношения.

Пришел ответ от Лондон.

«Спасибо. Я буду в семь».

Дерек взглянул на часы, ему лучше поторопиться, если он собирался попасть к ней вовремя. Схватив портфель и пиджак, он оглядел пустой кабинет и покачал головой. Завтра будет другой день, и все будет по-другому, а сейчас он знал — сегодня он будет трахаться с красивой женщиной. Он усмехнулся. Жизнь была не так уж и плоха.



Дерек кивнул Оуэну, дежурившем у двери в дом Лондон. Он подумал, что через пару недель они могли бы отказаться от услуг службы безопасности, но еще маячили редкие папарацци, и пока он не хотел рисковать, он не хотел, чтобы они преследовали Лондон. Прошедшие дни она ходила по магазинам и ресторанам, где ей приходилось не обращать внимание на шепот у нее за спиной и косые взгляды. В конце концов, это же округ Колумбия, скандал недели все еще красовался на первых полосах газет, а Дерек и Лондон удосужились их внимания — на прошлой.

— Мисс Шарп еще нет дома, — сказал Оуэн.

— Хорошо. Уверен, что она вот-вот должна подъехать, и если прибудет ее мать, пропусти ее, пожалуйста. Фаррах Амид.

— Да, мистер Эмброуз.

Дерек зашел внутрь, опустив свой портфель на пол фойе, направился на кухню, когда он был здесь в прошлый раз, припрятал бутылку виски. Он налил в стакан на пару пальцев и хотел присесть на диван в гостиной, но услышал какую-то возню у входной двери.

Он открыл дверь, его тут же ослепила вспышка фотокамеры, Дерек поднял руку к глазам, чтобы защититься от слепящего света.

— Мистер Эмброуз! — выкрикнул человек.

— Вы незаконно проникли на частную собственность, — заявил Оуэн.

Дерек опустил руку и осмотрелся по сторонам. На дорожке перед двориком Лондон стоял репортер вместе с фотографом. По дорожке к входной двери двигалась темноволосая женщина средних лет, в которой Дерек тут же узнал мать Лондон.

— Мы стоим на общественном тротуаре, мудак, — отметил репортер охраннику.

Как только зрение Дерека прояснилось, в нем вспыхнул гнев.

— Послушай, меня совершенно не волнует, что ты находишься на общественном тротуаре, если ты не отстанешь, мне придется обратиться в полицию, обвинив тебя в домогательстве. Тебе стоит найти кого-то другого, — он спустился с маленького крыльца и направился к Оуэну и Фаррах.

— Пожалуйста, заходите, — с улыбкой сказал он ей.

Она быстро кивнула ему в ответ.

— Спасибо.

Он чувствовал запах пота, исходящий от репортера. У парня были грязные волосы, клетчатая рубашка болталась навыпуск, и кажется о не менял ее несколько дней. Фотограф сделал еще один снимок, и вспышка озарила лица всех, как призраков в ночи.

— Отведи ее внутрь, — попросил Дерек Оуэна, который стал поддерживать мать под локоть, направляясь к дому.

— Вы впервые знакомитесь с семьей своей девушки? — спросил репортер, полностью игнорируя заявление Дерека.

— Вам следует уйти, — ответил Дерек, скрестив руки на груди и устойчиво широко расставив ноги.

— Фаррах! — прокричал парень ей в спину. — Вы поддерживаете связь с отцом Лондон?

Дерек услышал вздох и повернулся, чтобы взглянуть на Фаррах, на лице которой отразился шок. Он повернулся к ней, и следующий вопрос репортера выстрелил ему в спину.

— Он пишет письма своей дочери? Может звонит?

Мать твою. Дерек с трудом боролся с желанием ударить этого ублюдка и покончить со всем раз и навсегда.

— Что за черт побери ты несешь? — хмурясь на парня спросил Дерек. — Ее отец умер.

— Нет, не умер. Правда, Фаррах? — закричал репортер. — Отец вашей дочери ведь не умер? На самом деле, в прошлом месяце он был обвинен международным судом за военные преступления уже в десятый раз, не так ли?

У Дерека скрутило живот. Он повернулся к Фаррах, которая прикрыла руками рот и смотрела на него глазами, наполненными ужасом, постоянно при этом качая головой. Его мысли крутились, опережая одну другую, создавая полный бардак, он решил повернуться назад к репортеру, но увидел Лондон, стоящую в нескольких шагах на тротуаре с белым лицом и поджатыми губами. Она смотрела на него, не мигая. Его сердце совершило удар сначала один, второй, потом он глубоко вздохнул, опять начиная поворачиваться, и его ослепила очередная вспышка фотокамеры, и он понял, что это правда. Все было правдой.