— Но нас много, Арам Суренович! — смутилась Анна Михеевна. — Я, моя сестра и еще трое детей.
— Это нэ много. Нас побольше будет, — весело рассмеялся Газарян. — Ждем вас, и мужа позовем, как приедет.
Вот так они попали сразу «с корабля на бал».
Вечером того же дня, когда вся семья во главе с Сергеем Ильичей пила чай из большого пузатого самовара, к ним пожаловал еще один гость. Валентин Мефодьевич Видов был сухощав и подвижен, его серьезное интеллигентное лицо совершенно преображалось, когда он широко улыбался своим большим ртом, обнажая крепкие и ровные зубы. Наумовы знали академика по портретам в газетах, которые в последнее время много о нем писали. Крупный специалист по железобетонным конструкциям, Видов возглавлял строительство Дворца Советов.
— Прошу извинить за вторжение, — с порога заявил Валентин Мефодьевич, — решил вот, по-соседски, зайти. Сразу должен признаться, что у меня к вам, Сергей Ильич, деловой интерес.
— Очень рад познакомиться! Если не секрет: как вы узнали, что я здесь? — живо откликнулся хозяин. — Может, выпьете с нами чашечку чаю?
— С превеликим удовольствием! — охотно согласился академик, подсаживаясь к столу. — Люблю чай из самовара, но редко это получается. Никто из моих домашних не любит с ним возиться, — добродушно пожаловался он и добавил: — А о том, что вы свой отпуск проведете в нашем санатории, мне сказали в Наркомздраве.
За чаем, к которому по случаю знакомства добавилось распитие графинчика водки, академик очень интересно рассказывал о своей недавней командировке в США. Он туда ездил для консультаций по строительству высотных зданий и был полон впечатлений.
— Чего греха таить, у них там — совсем другая жизнь! И технический уровень неизмеримо выше. Подкосили нас Гражданская война и разруха. Отстали мы от Америки лет на сто, — с сожалением констатировал Валентин Мефодьевич. — Мой папаша царствие ему небесное, сказал бы, что это — кара Господня. Я ведь, знаете ли, происхожу из «жеребячьего сословия». Он у меня был архиереем.
Тёма была скользкой, и Анна Михеевна постаралась перевести разговор на предметы, не связанные с политикой.
— А что вы оттуда привезли, кроме строительного опыта? — она лукаво улыбнулась. — Расскажите подробней: чем порадовали жену и детей? У нас ведь такой товарный голод! А в «Торгсине» есть хорошие вещи, но их продают только за валюту.
— Да уж, накупил всякой всячины. Всего и не перечесть. Ведь у нас, считайте, ничего не было, — как бы оправдываясь, ответил Валентин Мефодьевич. — Вы заходите, моя супруга все это покажет, — нашелся академик. — А моим двойняшкам, Борису и Глебу, привез все, что просили: от педального автомобиля до карандашей с ластиками.
— Вы сказали, что у вас ко мне деловой вопрос, — напомнил Видову Сергей Ильич.
— У меня на стройке свирепствует санинспекция. Мне и без нее забот хватает, — нахмурившись, объяснил Видов, — а тут приходится еще тратить время и нервы, чтобы преодолеть их запреты.
— Неужели они выставляют столь непреодолимые требования? — удивился Сергей Ильич.
— Дело не только в этом, хотя в наших условиях выполнить их нелегко. Вся беда заключается в гнилом, зыбком грунте, на котором мы возводим высотное здание. Это — болото, полное сточных вод, которые дают зловонные испарения. Санинспекция не только запрещает кормить рабочих в таких условиях. Она, — а это сейчас стало модой, — возмущенно повысил он голос, — обвиняет администрацию во вредительстве!
— Но не лучше ли будет выполнить их требования и организовать питание в другом месте? И потом, эти обвинения, — пожал плечами Сергей Ильич, — слишком несолидные, чтобы их принимать близко к сердцу.
— Это на первый взгляд, поскольку дело обстоит серьезнее, — хмуро пояснил академик. — Из-за никудышного грунта у нас треснул фундамент, почему меня и командировали срочно в Америку. Уже тогда пошли разговоры о вредительстве.
Он сделал паузу и добавил:
— Если возить рабочих на обед, надо увеличить время перерывов, а это грозит срывом сроков строительства. Но требования санинспекции не обоснованы, и жалоб от рабочих нет. В этом убедится любая объективная комиссия!
— Хорошо, Валентин Мефодьевич, я об этом позабочусь, — обещал именитому соседу Наумов и, усмехаясь, спросил: — А что, может, и правда — это проклятое Богом место, на котором так и не удастся больше ничего построить?
— Досужие домыслы! Ведь стоял же там храм Христа Спасителя, и мы тоже сумеем построить Дворец Советов, — решительно отверг мрачные прогнозы академик. — Современные наука и техника дают такую возможность. Хотя, — на его лицо набежала тень, — если у нас снова лопнет фундамент, тогда и я поверю, что этого не желает сам Господь!
Больше о делах не говорили; все дружно расспрашивали соседа о том, куда надо ходить за грибами и ягодами и где лучше удить рыбку.
— Неужто, Анечка, снова будет война? Ведь из-за нее, проклятой, я мужа потеряла, — посетовала Римма Михеевна, когда они стряпали на даче обед. — Болезнь Саши развилась как последствие полученных им тяжелых ранений. — Ее муж Александр Сальников был героем Гражданской войны, соратником легендарного Щорса, установившего советскую власть на Украине. В мирное время он стал большим начальником, но скоропостижно скончался от болезни, оставив молодую вдову с ребенком на руках. — Если бы Саша был жив, то сражался бы на стороне испанских коммунистов, как это делают сейчас многие герои Гражданской.
— Верно, так бы оно и было, — согласилась Анна и с сомнением в голосе добавила: — И все же напрасно, мне кажется, столько средств и сил мы тратим на помощь зарубежным коммунистам. Нам ведь никто не помогал делать революцию. По-моему, это нас разоряет. Ходим раздетые и разутые, завидуем тому, как живут за границей. Лучше бы сделали богаче и сильнее свою страну! Тогда бы, может, и фашисты поостереглись на нас нападать.
— Брось, Аня! Не так уж плохо мы живем. Слава Богу, не голодаем и одеты не хуже других, — возразила Римма, не вышедшая еще из роли жены красного командира. — У всех есть работа, и государство о нас заботится.
— Очень много оно о тебе заботится! Разве ты можешь прожить на пенсию, что получаешь за Сашу? А ведь он жизнь отдал за советскую власть. Может, вам с дочкой хватает тех грошей, которые получаешь на работе? — Анна укоризненно взглянула на сестру: — Не власть ты должна благодарить, что вы одеты не хуже других, а Вадика!
Она попала в точку. Римма смущенно замолчала, понимая, что если бы не регулярная помощь их старшего брата, то они с дочерью влачили бы нищенское существование. Вадим Михеевич был кадровым офицером, и революция застала его в Маньчжурии. Не приняв новой власти, он не вернулся на родину и жил в Шанхае, работал клерком в банке. Брат был холост и присылал Римме, которая вела с ним переписку, посылки и валюту.
— Зря ты мне завидуешь, Аня! — только и нашлась, что сказать, старшая. — Если бы ты ему написала, и тебе бы Вадим помогал. Но ведь ты сама от него отказалась, — в ее голосе был упрек, — когда не указала в анкете, что у тебя есть брат. А чего было скрывать? Он ведь не служил у белых, как Сережа.
— Типун тебе на язык! — испуганно осадила ее Анна. — Надеюсь, у тебя хватит ума больше нигде об этом не упоминать. Неужто не понимаешь, почему я скрыла в анкете про Вадика? — Она перевела дыхание и уже более спокойно добавила: — Тебе ведь, Риммочка, как лаборантке поликлиники ничего не грозит. А меня за связь с заграницей вышибут с преподавательской работы, а Сережу уж точно снимут с должности!
Анна умоляюще посмотрела на сестру.
— И заклинаю тебя: о том, что он короткое время был в армии Колчака, ты — никому! Его же тогда мобилизовали, и через месяц ему удалось бежать. Понятно, что в анкетах Сережа об этом умолчал. Иначе нигде бы ему ходу не было!
— Да о чем ты, Анечка! — успокоила ее старшая. — Разве я могу вас с Сережей предать? Никогда никому не проговорюсь!..
То лето в Узком выдалось особенно сухим и теплым. В такую отличную погоду дел у ребят было хоть отбавляй. Вместе со старшими сестрами Тёма ходил в походы по соседним рощам за грибами и земляникой. С близнецами Борисом и Глебом играл в прядки, в расшибалочку, катался на велосипеде. Отец им привез из Америки очень красивые, сверкающие никелем, с толстыми цветными шинами. Но и у Тёмы был детский велосипед «Украина», на котором он, фасоня перед девчонками, лихо раскатывал без рук.