Конечно, ни мистер Диркс, ни Маргарет ничего не передавали, но Ровена знала, что их любовь здесь и она поддержит Джона в его последнем путешествии. Он не двигался, и его рука безвольно лежала в ее ладонях. Ровена чувствовала, как перехватывает горло, но продолжала говорить и говорить:

– Ты знал, что мы с Кристобель вместе катаемся верхом, когда я дома? Думаю, она тебе не сказала. Но так и есть, а когда подойдет время ее выхода в свет, я дам ей свое белое платье и помогу устроить настоящий бал. Я знаю, ты не считаешь светские приемы важными, но Кристобель очень ждет дебюта в обществе. Думаю, надо взять ее на охоту в следующем сезоне, она отлично скачет верхом…

Ровена замолчала и прикрыла глаза рукой. Слова закончились. Тяжелый день давал о себе знать, сильно кружилась голова. Ровена сделала пару глубоких вдохов в надежде, что станет легче.

И тут пальцы Джона в ее ладони едва шевельнулись. Вздрогнув, Ровена подняла голову и вдруг увидела, что он смотрит на нее. Его удивительно синие глаза словно говорили с ней, и она все понимала без слов, ощущая его любовь и благодарность. Ровена наклонилась ближе, вновь вызывая из памяти дорогие воспоминания. Его нежные поцелуи. Ту смешную историю с палочкой, которую он выронил из аэроплана, и как они вместе хохотали. Она очень хотела, чтобы Джон услышал ее мысли, и ей казалось, что он слышит. Потом его веки дрогнули, и она почувствовала, как он страдает.

Нагнувшись над кроватью, Ровена мысленно умоляла его остаться с ней. Она чувствовала, как он пытается собраться с силами, и на миг в синих глазах сверкнула решимость, но слабость и боль брали свое.

– Я люблю тебя, Джонатон, – прошептала Ровена. Сердце ее рвалось на части, но сейчас это было неважно. Главное – Джон узнал, как сильно она его любит и всегда будет любить.

Глаза Джонатона затуманились. Ровена понимала, что он покидает ее, и, не отрывая взгляда, опустилась рядом с койкой на колени и бережно обняла его. От горя и муки ей хотелось кричать, и единственное, что утешало ее, это то, что она успела попрощаться.

Немногим погибшим в этой войне довелось умереть на руках у любимого человека.

Потом его не стало.

Уже не сдерживая слез, Ровена опустила голову ему на грудь и слушала последние биения его сердца. Незримая ниточка, которую она всегда ощущала между ними, оборвалась, и Ровена чувствовала себя одинокой и несчастной. Очень хотелось, чтобы рядом оказался Себастьян.

Она не знала, сколько так просидела, прижимаясь к телу Джонатона, но, когда подошла сестра, ноги свело судорогой. Пошатываясь от боли, Ровена кое-как поднялась.

– Могу я чем-то помочь? – услышала она как в тумане мягкий голос.

– Нет, – ответила Ровена, оглядываясь на неподвижное тело. – Все уже сделано.

Глава двадцать первая

Виктория могла бы поспать и подольше, но привычка просыпаться с первыми лучами солнца взяла верх. Спросонья она сначала не могла понять, где находится. Почему-то она ожидала, что проснется в дорогой сердцу комнате в мейфэрском особняке, с резной мебелью кленового дерева и мраморным камином.

Но ей нравилась и новая спальня в лондонской квартире. Просторная, с белыми стенами и высоким потолком. Недавно Виктория заказала новые полы, и теперь темное дерево мягко поблескивало в утреннем свете. Камин заменили на батарею центрального отопления, из-за чего рамы в витражных окнах немного покривились и покрылись вмятинами, но Виктория не расстраивалась. Теперь она относилась к таким вещам намного проще, и это ее вполне устраивало.

Она сладко потянулась и опустила ноги на мягкий коврик из овечьей шерсти, лежащий рядом с кроватью. Потом надела уютные вязаные тапочки – подарок Кейти на Рождество – и направилась в ванную. По опыту она знала, что босиком туда лучше не заходить, плитки там адски холодные. С другой стороны, с приходом апреля и теплой погоды ледяной пол был уже не так страшен.

Надев мягкий батистовый халат, она на цыпочках прошла в кухню, чтобы приготовить чай. Сюзи еще не встала, а Элинор уже уехала в очередной госпиталь из списка, где она работала или помогала добровольцем.

По совету доктора и Элинор, Виктория теперь проводила в госпитале всего три дня в неделю. Здоровье не позволяло посвящать работе больше времени, а она наконец-то начала понимать, что не бессмертна. Астма никуда не денется, так что чем раньше она смирится с болезнью, тем лучше будет себя чувствовать.

Но Виктории приходилось часто напоминать себе об этом.

Она зажгла газовую плиту, поставила кипятиться чайник и достала чашки для себя и Сюзи. Тетя Шарлотта пришла бы в ужас, узнай она, что племянница готовит по утрам служанке чай, но ведь Сюзи не виновата, что хозяйка просыпается ни свет ни заря. К тому же Виктория подглядела, что кавалер Сюзи ушел совсем поздно – видимо, ей все же придется со временем искать новую домработницу.

Виктория направилась к входной двери, чтобы забрать молоко. Странно, что в доме не было черного хода для слуг, но из квартиры вело всего два выхода – парадная дверь и пожарная лестница. При мысли о карабкающемся по ней молочнике с бутылками Виктория прыснула от смеха.

Она открыла дверь и вздрогнула, увидев стоящего на пороге высокого мужчину.

Виктория не сразу поняла, что перед ней Кит, но когда узнала его, кинулась ему на шею, позабыв от радости обо всех размолвках. Кит схватил ее в охапку и закружил по воздуху, и от счастья у нее защемило сердце. Он жив.

Осторожно поставив ее на ноги, Кит сделал шаг назад. Ну конечно, ведь теперь они всего лишь друзья.

И он влюблен в другую.

Виктория прикусила губу и посторонилась, чтобы дать ему войти в квартиру.

– Что ты здесь делаешь? Как ты? Ты видел Колина или Себастьяна? И прихвати молоко, будь добр.

Кит засмеялся, наклоняясь за холодной бутылкой на крыльце.

– Даже великая битва держав не способна изменить дерзкую мисс Викторию. Приятно, что некоторые вещи остаются прежними.

– Ничегошеньки ты не знаешь, – обиделась Виктория. – Я очень повзрослела с тех пор, как ты в последний раз меня видел. Даже представить себе не можешь насколько.

По дороге от двери до кухни Виктория затылком ощущала на себе его взгляд.

– Незаметно, – в конце концов произнес Кит.

Виктория проглотила вертящийся на языке ответ. Только сейчас она осознала, как же соскучилась по этому наглому, невыносимому насмешнику. Злясь на себя за эту слабость, она поспешно отвернулась, чтобы Кит не понял по ее лицу, какие чувства ее переполняют.

– Надеюсь, ты не откажешься от чашки чая? – спросила она, не отвечая на его замечание. – Ты голоден?

– А что? Собираешься приготовить на скорую руку рыбу под белым соусом?

Виктории не понравилось чрезмерное веселье в его голосе.

– Нет, дуралей, я собиралась предложить тебе оставленные Сюзи с вечера булочки, но уже передумала. Можешь голодать.

– Разве так надо встречать солдата славной британской армии?

Виктория сделала глубокий вдох:

– Ты прав. А теперь расскажи, кого видел в последнее время, и я, так и быть, напою тебя чаем с булочками. Только будь хорошим мальчиком и перестань меня злить.

Кит фыркнул, но все же сменил тему:

– Видел Себастьяна не так давно. У него все хорошо. Кажется, через пару недель получит увольнительную. Как думаешь, на этот раз они с Ровеной поженятся?

– По крайней мере, собираются.

– Очень странный роман, – задумчиво проговорил Кит. – Сначала устроили фальшивую помолвку, потом настоящую, а свадьбу откладывали уже три раза. Или четыре? Даже у меня голова кругом идет, лишь подумаю об очередной отсрочке. А уж что творится с твоей тетушкой, и представить не могу.

– Или с матерью Себастьяна. – Виктория передернула плечами и продолжила накрывать на стол. – Хорошо, что я больше не живу в Саммерсете.

– Да. Бедная Лейни.

На плите с веселым шумом закипела вода, и Виктория осторожно залила кипятком чайные листья, которые еще раньше насыпала в фарфоровый чайник. Потом разложила на блюде булочки и поставила на маленький кухонный стол прямо перед Китом.

– Надеюсь, ты не возражаешь, я всегда по утрам пью чай на кухне. Тут теплее, чем в гостиной.

– Конечно нет.

Виктория села напротив и внимательно оглядела Кита: лицо осунулось, однако худоба не портила его, а, напротив, подчеркивала благородные, умные черты. А вот голубые глаза немного потускнели, словно кто-то повернул выключатель, отвечающий за блеск.