Юрий Винничук - Весенние игры в осенних садах

Иногда его тянуло на дидактику:

– Знаешь, что ценят во мне женщины в постели? Не то, что трахаюсь, как бог, а именно то, что обставляю это так, словно никогда в жизни не имел дела с женщиной. Строить из себя секс-монстра может любой олух, если у него член стоит и он прочитал несколько соответствующих книжек. А ты попробуй любить женщину так, словно она в твоей жизни первая! Этого ты никогда не сможешь сделать, как ни старайся. Поэтому я за себя спокоен.

Когда Олюсь хочет закадрить барышню, то может начать с любой темы, а все равно свернет на ту, что его интересует: «Ну и погодка, правда? Дождь, холод, ветер… Ах, если бы вместе сейчас поспать, сразу бы стало солнечно. Ты ведь любишь солнечную погоду?» Когда он обещает, что привезет ко мне девушек, то надо знать его вкусы. Насколько я понял, мордашки его вообще не интересовали, а то, чем набита ее голова, тем более. «Для траханья необходимы ядреная задница и большая грудь, – говорил Олюсь. – Этого достаточно. А вот читала ли она Пруста – мне начхать». Те, кого он приводил ко мне, не читали и Майн Рида…

Мы все же махнули с ним в Краков, прихватив Лиду с Ульяной, и славно погуляли, остановившись в «Мальтийском отеле», недалеко от центра. Мы шатались по барам до полуночи, затем пили в отеле и бойко резвились с девушками в номерах, спали же до обеда. В последний день, кода мы вечером вышли в город, Лида шепнула мне, что они условились с Ульяной не надевать трусики. Была весна, игривый ветерок, заглядывая девушкам под юбки, время от времени обнажал им бедра почти до ягодиц. В баре то у меня, то у Олька падали на пол вилки, и мы наклонялись, чтобы полюбоваться сразу на две чудесные шелковые роскошницы.

Так прошли четыре дня, и под вечер уже на другом угнанном «фольксвагене» мы отправились домой, и здесь на обратном пути с нами приключилась история, забыть которую я не могу. Сразу за Ряшевым я заметил, что за нашей машиной неотлучно следует черный джип, то есть я замечал его и раньше, но только теперь мне это показалось странным, и я спросил Олька, не обратил ли и он внимание на джип.

– Обратил, обратил, – пробурчал Олько, и я почувствовал в его голосе нескрываемое раздражение.

– Какой? Какой джип? – сразу оживились девушки и начали вертеть головами.

Было темно, и яркие фары джипа били нам прямо в спину. Олюсь нажал на газ, но джип не отставал.

– Ну вот, – вздохнул я. – А ведь я предупреждал, что не стоит ехать в ночь.

– Заткнись, – прервал меня Олько. – Умный очень.

– Оно и правда, почему бы не заткнуться?

Я вытащил бутылку вина, вынул пробку и приложился к горлышку.

– Это же испанское вино, мы решили приберечь его для пикника! – возмутилась Лида.

– Теперь это уже не имеет значения, – сказал я, оторвавшись от бутылки. – Жажду насладиться им сейчас.

– Э, на что ты намекаешь? – спросила Ульяна и, выхватив у меня бутылку, тоже надпила. После нее бутылка перекочевала к Лиде.

Нам было отчего нервничать. Мало того, что едем на ворованной машине, так еще и везем увесистую пачку валюты, вырученной за предыдущий автомобиль.

– Блин, – процедил сквозь зубы Олько, – он не отстает ни на метр.

Джип гнался за нами, не отставая, аккуратно выдерживая дистанцию, а вокруг царила пустынная ночь: ни села, ни местечка на трассе, ни единой живой души, только деревья, деревья, деревья мелькали за обочинами.

– Ой, кажется, мы влипли, – подала жалобный голос Ульяна. – Дайте мне вина, я должна снять стресс.

– А что если остановиться? – предложила Лидка. – Может, он просто проедет мимо нас?

– Нет, лучше держать его позади, – не согласился Олько. – Боюсь, что впереди нас может поджидать засада.

Я открыл еще одну бутылку.

– Ну, вы даете, – сказал Олько. – Достань мне коньяк, я тоже отхлебну.

– Но ведь тебе нельзя, – запротестовала Ульяна. – Хочешь иметь дело с польской полицией?

– О-о, я бы хорошо заплатил сейчас за встречу с ней. Эгей, полиция! Спасите наши души!

Я подал ему коньяк, и он, набрав полный рот жидкости, чуток подержал, словно колеблясь, и глотнул, с удовольствием выдыхая воздух.

Так мы и мчались с таинственным джипом на хвосте, выдув за это время три бутылки вина и полпузырька коньяку, пока неожиданно не вынырнули из-за поворота фонари бензозаправочной станции. Ликующий возглас племени ирокезов встряхнул «фольксваген». Мы стремительно въехали на территорию заправки и остановились рядом с фурами. Через считаные секунды к нам присоединился и черный джип.

– Девчата, закройтесь и нос не высовывайте, – приказал Олько, а мне кивнул: – Зайдем в магазин.

Из джипа никто не выходил. Мы зашли в ярко освещенный магазинчик, где были также столики, за которыми водители пили кофе, и стали возле прилавка, выбирая напитки, не спуская при этом глаз с черного джипа. Наконец оттуда вышел мужчина, прикурил сигарету, с минутку потоптался возле машины и направился к туалету.

– Рассчитайся, – сказал Олько, а сам вышел из магазинчика.

Вскоре я увидел, что Олько затаился в тени так, чтобы тот мужчина не смог пройти мимо него. Фуры прикрывали его со стороны черного джипа. Я посмотрел в сторону преследовавшей нас машины, в ней сидел еще кто-то, из салона через приоткрытое окно звучала приглушенная музыка. Сколько их там? Двое? Трое? Заскрипел гравий, появился незнакомец, он шел не спеша, попыхивая сигаретой, и вот, поравнявшись с Ольком, он пошатнулся и рухнул, получив резкий удар по голове. Олько навалился сверху и прижал к его щеке револьвер:

– Со pan… со pan… (Что вы… что вы…) – испуганно лопотал человек из черного джипа.

– Какого хера за нами следишь? Кто тебя послал? – шипел Олько.

– Nie.. .nie śledziliśmy… mam słaby wzrok… zawsze nocą jadęzakimś… takjestłatwiej… (Нет… мы не следили…у меня слабое зрение… поэтому всегда ночью еду за кем-нибудь… так мне легче…)

Я прежде Олька раскумекал, что это ошибка, ведь если бы нас и в самом деле кто-то преследовал, то разве что наша мафия, а здесь – поляк. Но не успел я крикнуть ему, чтобы отпустил мужика, как из джипа выбежала женщина:

– Kszysiu! Со oni chcą od ciebie? Ratunku! (Кшись! Что они хотят от тебя? Спасите!)

Тут уже и Олька озарило, что это случайные люди, он помог мужчине подняться, спрятал свою пушку и стал просить прощения, однако жена рвалась в магазин, угрожая полицией. Пострадавший водитель черного джипа тоже осмелел и начал громко возмущаться, потирая ушибленный затылок.

Олько достал из кармана стодолларовую банкноту и протянул женщине:

– Nie jesteśmy bandytami. То nieporozumienie, myśleliśmy, że nas śledzicie… Proszę probaczenia…Wlaśnie odjeżdżamy, pan może jechać za nami…(Мы не бандиты. Это недоразумение, мы подумали, что вы за нами следите. Но мы уже едем, можете ехать за нами…)

– No nie! Dość tego! – возмутился поляк. – Niech pan zjeżdża. ( Нет уж! Достаточно! Убирайтесь!)

– Dziękuję! Nie zawiadamiajcie policji, to przykre nieporozumienie. (Спасибо. He сообщайте в полицию, это досадное недоразумение).

Мы поторопились к своей машине и за считаные секунды выскочили на трассу.

– А все из-за тебя! – ворчал Олько.

– Почему это вдруг? – не понял я.

– Ты первым обратил внимание на джип.

– Но я сомневался, а после твоих слов уже ни о чем другом и думать не мог, кроме этого проклятого джипа.

Девушки не могли толком понять, что же произошло, и я им объяснил. Они долго хохотали, отчего Олько приходил в еще большее бешенство.

– Смейтесь, смейтесь, смехачи, а если они все-таки настучат в полицию? Что тогда? Вот возьмут нас за сраки, то ого-го, во сколько это нам обойдется?

– Есть идея, – сказал я. – Сворачиваем с трассы. Поедем не на Медику, а на Раву-Русскую.

– Но это та-а-кой крюк, – не решался Олько.

– Я думаю, нам вообще стоит остановиться на ночь в каком-нибудь мотеле и перекемарить стресс.

Девушкам эта идея понравилась, и мы свернули на Томашев. В мотеле мы устроили такую пьянку-гулянку, что наутро я ни в зуб ногой не помнил, что вытворял с Лидой ночью. Во Львов мы приехали к обеду следующего дня.

С Лесей оказалось все слишком легко. Вся ее семья зачитывалась мной и готова была сплавить Лесю, только бы иметь возможность приглашать меня на свои обеды. Я приходил и чувствовал этот праздничный семейный оргазм, я балдел от того, что, судя по всему, меня читают здесь не только в кровати, но и в туалете, причем не только до, но и после. Ее сестра, я в этом почти уверен, млея над «Житием гаремным», томно ласкает себя: у нее такие длинные пальцы. Если бы мне взбрело в голову расстегнуть ширинку и продемонстрировать свой балык, выложив его на тарелку зеленого салата, это вызвало бы только секундное замешательство, а дальше – восхищение, упоение, сплошной восторг. Видно было, что мое присутствие раскрепощает их, они начинают вдруг рассказывать какие-то срамные анекдоты, сыпать двусмысленными шутками и проперченными остротами. Лесин отец то и дело подмигивал мне, словно находясь со мной в тайном сговоре и, что удивительно, старался делать это напоказ, чтобы все увидели эти его свойские подмигивания.