Все стены в комнате, где мы сидели, были увешаны жуткими картинами, изображающими корабли «Фрита и Кº». Филип страшно гордится судовыми конструкциями компании, но все это казалось мне таким скучным и каким-то филадельфийским. Мебель красного дерева, тоннаж, водоизмещение – какая тоска!
28 февраля.
В саду расцвели подснежники! Первый проблеск весны! Впервые за долгое-долгое время я вспомнила маму. Думаю, она выводила меня из дома сама, чтобы полюбоваться первыми цветочками. Мне очень остро, но как-то несвязанно вспоминается, как я держусь за теплую руку, ковыляю, стараясь не отстать, потом мне велят встать на колени и нюхать!
«Понюхай, Джини, это пахнет надеждой», – говорил невидимый голос.
Я вспомнила все это, и мне взгрустнулось. Интересно, как бы это было, если мама была жива. Была бы она довольна моим выбором Джорджа, что она сказала бы, о чем бы мы разговаривали или какие планы строили.
Потом я подумала о доме бабушки в Мэне, как я стояла у того огромного окна на третьем этаже и смотрела через бухту на далекие синие холмы. Помню, я думала, что я ангел, посланный охранять мир. Мне хотелось быть какой-то особенной.
Я пишу эти строки, а по всей улице зажигаются огни. Я вижу, как люди спешат домой после работы и как суетятся семьи, ожидая их у теплого домашнего очага. Думаю, я нарушу свое правило и спущусь на кухню, повидаюсь с Катериной и Мэри. Мне вдруг стало очень одиноко. Роль гранд-дамы стану отрабатывать завтра.
Э.
14 марта 1889 года.
Дорогой дневник!
Мисс Пейн шлет тебе привет и хочет, чтобы ты знал, как ей плохо!!!
Бедный Джордж. Это несправедливо. Его отец обещал ему работу в банке после нашей свадьбы, а теперь не хочет этого делать. Говорит, что у Джорджа голова не годится для бизнеса или что-то в этом роде. Но ведь это неправда. Он совершенно обворожительно держится с людьми. Все его обожают. (Уж я-то наверняка.) И он умеет рассказывать замечательные истории. И любит читать. Он же учил меня! У меня из-за него разрывается сердце, он так хочет завоевать отцовское уважение – наверное, ужасно быть самым младшим. Я помню, что когда был жив Ники, он иногда дразнил меня и заставлял чувствовать себя маленьким ребенком. Ну да ладно, к черту «Турка»! Но разве это не ужасно? А ведь я это переживаю.
Да, Джордж говорит, что когда потеплеет, он возьмет меня покататься на лодке в парке Фэрмаунт. Только он и я, и никаких сопровождающих!!!
15 марта
Только маленькое дополнение. Я разговаривала с папой по поводу «вопроса о Джордже». Он говорит, что уверен, что мистер Э. найдет что-нибудь для Джорджа и что мне не стоит об этом беспокоиться. Надеюсь, что это так. Мне очень хочется, чтобы все были счастливы.
Нужно бежать: первый сеанс для портрета – ну разве я не гранд-дама?
10 мая 1889 года.
Дом мистера Э., Линден-Лодж.
Дорогой дневник!
Сейчас очень поздно. Я слышала, как напольные часы в холле пробили три. Я, крадучись, слоняюсь по дому, чтобы меня не услышали ни папа, ни кто-нибудь другой. Что я могу сказать? Я так боюсь.
Ну разве я не глупая девчонка – боюсь выйти замуж за самого очаровательного, самого красивого во всей Филадельфии холостяка. Нелл подумала бы, что я спятила, а Мэри сказала бы, что у меня «не все в порядке с головой», но я боюсь – и все.
Вот какое стихотворение я написала:
О, дай мне сил,
Молю нелицемерно.
Не вправе тщиться счастья иль покоя,
И о любви я не прошу.
Я знаю,
Нас стерегут предательские скалы
И грозный рокот океанских бурь,
Но не ропщу.
Моля лишь дать мне сил,
Чтоб ими наделить моих любимых.[6]
Спокойной ночи, дневник. Сегодня утро моей свадьбы.
7 сентября 1890 года.
…Няня опять брюзжит, говорит, что зубки Лиззи сутками не давали ей покоя! Вот уж! Будто я в этом виновата. Ну и, конечно, няня поругалась с кухаркой, которая после этого удалилась в свою комнату, сославшись на привычную «боль в спине», и оставила бедную маленькую Анну, которая помогает ей на кухне, готовить ужин. Потом пришел Джон и пожаловался, что они с другим лакеем не потерпят никудышной еды. Ненавижу, когда Джорджа нет дома, мне кажется, что именно тогда и падают на мою голову все несчастья. Я знаю, он считает, что в доме плохо ведется хозяйство из-за меня.
Ах да, он сообщил, что покупает небольшую яхту и она будет в Ньюпорте, – в письме говорится, что она «достаточно вместительная для моей маленькой семьи». Ее длина 60 футов или что-то в этом роде, вполне подходящая лодка для пикников. Он назовет ее «Акбар», по имени индийского царя… Нужно бежать и переговорить с мисс Кросс Пэтч…
Ю.
27 января 1894 года.
…Не понимаю, почему мы вынуждены брать этих жалких немок-гувернанток. Джордж говорит, что они самые надежные няньки, но я-то знаю, что это слова его отца. Просто ненавижу этих женщин. Всем распоряжаются, командуют, дергают Лиззи за волосы, бранят маленькую (а она совсем крошечная, малюточка), и я чувствую себя перед ними совершенно беспомощной…
16 октября 1895 года.
…Сегодня было хуже, чем когда-нибудь. Фрейлейн Дорнер запрепиралась с фрейлейн Гертрудой и отказывалась повернуть назад коляску, и если бы не пошел дождь, то я знаю, куда бы они заехали – наверное, в Кэмден! Боюсь, опять пахнет крупом. В самом деле! И это, когда Джинкс только-только справилась с этой своей первой жуткой простудой – ее вообще не следовало выпускать на улицу, но попробуйте сказать этим валькириям что-нибудь про здоровье!
Заезжала Катерина, точнее, не заезжала, об ее приезде договаривались давным-давно, – она в совершенном восторге от моего нового дома. Ее приезд очень меня порадовал.
Как она говорит, самое темное время наступает перед рассветом. Мне достаточно было увидеть ее, чтобы в памяти всплыли уютные послеобеденные часы на кухне, когда мы были одни, а папа занят (и у меня не было занятий), от деревянных кухонных шкафов идет пар, в окна струится мягкий солнечный свет. Порой я так тоскую по прошлым дням, что хочется плакать.
Ну что же, вернемся к войне с пруссаками. Пожелай мне удачи. Нет, пожелай мне сил!
28 июня 1898 года.
Дорогой дневник!
Уже очень поздно, наверное, час или два ночи, и дом окончательно замер. Сегодня утром у меня родился маленький мальчик. Роды были нетрудными, но Джорджа не было со мной, а он был мне нужен здесь. Сама не знаю почему. Он бы не находил себе места, но был бы здесь. Где он находился, я не знаю. Я посылала в клуб и в дом его отца, но бесполезно. Сейчас он дома.
Мне бы следовало быть счастливой, а я чувствую себя дурочкой, хочется плакать. Маленький Поль – красивый мальчик, спокойный и крупный, и спит здесь рядом со мной. Я одержала победу над немцами (пожалуйста, поздравь меня), и малютку разрешили оставить в моей комнате, так что я могу сама его нянчить.
Прошу тебя, Боже, не оставь мою семью. Помоги мне в заботах о детях и сделай их сильными и добрыми.
И, Боже, употреби свои силы, чтобы помочь им найти радость в жизни. Аминь!
20 октября 1898 года, Ньюпорт.
Что за божественный осенний день! Я чувствую себя бабочкой, выпархивающей из своего укрытия. Ни у кого нет простуды, не режутся зубки, не высыпала сыпь, не вывихнута лодыжка, не болят уши, не мучает кашель, никто даже не хлюпает носом!!! Мы самая бодрая и здоровая четверка, какую только ты можешь себе представить. За ужином Касс пошутила, что трое детей вместе со мной выглядят, как реклама мыла «Пиарз»! Конечно, мистер Экстельм не знал, что такое мыло «Пиарз», и от этого все за столом весело расхохотались – эти Экстельмы могут быть очень веселыми, если только захотят.
Сейчас, прелестный осенний вечер – чайки, тихий ветерок и мягкий шелест жучков приглашают меня поднять сетку на окне и впустить их в комнату.
Завтра Джордж бросает якорь и забирает нас на неделю на свою новую яхту «Атриппа». Этим летом мы его почти не видели. Эта яхта типа «Цирцеи», но на этот раз в плаванье отправляемся мы все: одна каюта для медведя-папы, одна для медведицы-мамы, одна для двух маленьких девочек и одна для очень маленького мальчика…