– Сейчас самое время сжечь их – всех.

– Нет, – отрезал викинг. – Там Регнвальд и братья.

Не замеченные никем, кроме ущербной луны, они достигли зарослей ельника, откуда доносилось позвякивание сбруи привязанных лошадей. Из-за сосны показались фигуры ожидавших их воинов, вооруженных копьями, со щитами, переброшенными за спины.

– Хвала Одину![24]

Ролло лишь рассмеялся, похлопывая коня по холке. У викингов были не маленькие лохматые норвежские лошадки, а длинноногие, сильные кони с Рейна. Такие стоили очень дорого, и их было совсем мало в стране.

– Все позади, Бьерн. Главное, что мне удалось послать Харальду последнее приветствие, теперь он знает, кто похитил у него его дису брачных уборов.[25]

Бьерн, друг и побратим Ролло, воин-скальд, тут же начал сочинять вису, но пожилой викинг, носивший поверх меховой шапки рогатый шлем, раздраженно прикрикнул на него:

– Чем скорее мы уедем, тем милостивей к нам будут норны![26]

Он покосился на женщину.

– Хотел бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы сын моего друга так рисковал из-за тебя?

Из-под пушистого меха капюшона на него блеснули разноцветные глаза финки. Светлый глаз холодно сиял недобрым светом, а черный словно норовил прожечь насквозь того, кто так пренебрежительно отозвался о ней. Но старый викинг уже не глядел на нее. Он усмехнулся в бороду, глядя, как легко, не касаясь стремени, вскочил в седло Ролло. Вздохнув, он проворчал с нежностью в голосе:

– Да, видели бы тебя сейчас те, кто зовет тебя Пешеходом, как твоего отца! У старого Ролло никогда не было такой ловкости, как у его сына. Да и на коне он выглядел так же неказисто, как мельничный жернов на брачном ложе, клянусь Одином, Христом и Аллахом.

– Это потому, что у него не было таких коней, Ингольф, – пришпоривая своего жеребца, отвечал Ролло.

А потом была бешеная скачка под звездным небом. Ролло знал, что чем дальше они окажутся от Тафтара, тем крепче будут сидеть их головы на плечах. И хотя Снэфрид уверяла, что от ее зелья Харальд проспит не менее трех суток, никто не мог поручиться, что кто-нибудь не обнаружит исчезновения супруги конунга и не снарядит погоню. Поэтому они безостановочно мчались почти целые сутки, лишь меняя лошадей на подставах, предусмотрительно подготовленных Ролло. С каждой сменой их отряд рос, и теперь единственное, что волновало Ролло, – как долго сможет выдержать эту скачку Снэфрид. Однако прекрасная финка держалась в седле как валькирия, и к вечеру они достигли старого имения матери Ролло в горах, лежавшего далеко от проезжих дорог.

Хильдис, предупрежденная, что это, возможно, ее последняя встреча с сыном, сама с факелом в руке вышла встречать прибывших и лишь слабо ахнула, увидев, как сын снимает с седла ту, кого в этих краях звали Белой Ведьмой. Тем не менее она молча осветила им дорогу в боковую клеть, куда Ролло отнес на руках буквально рухнувшую с коня Снэфрид.

То, что она смертельно утомлена, он понял, когда уложил ее на тюфяки гагачьего пуха и Снэфрид не потянулась к нему с обычной ее страстью, а тут же погрузилась в полудремотное состояние. Он расшнуровал и стащил с нее сапожки и стал растирать ее заледеневшие от стремян ноги. Женщина слабо застонала и на миг приоткрыла глаза. В неверном свете лучины она разглядела озабоченное и нежное выражение на лице склонившегося над нею Ролло. Слабо улыбнувшись ему, она погрузилась в сон. Но до конца ее дней Снэфрид, дочери Сваси, беглой королеве Норвегии, не суждено было забыть этот взгляд того, ради которого она пожертвовала всем.

Когда Ролло прошел в главное помещение усадьбы, его люди уже сидели за столами, с жадностью поглощая дымящуюся овсяную кашу с селедкой. С некоторым удивлением Ролло обнаружил среди них своего младшего брата Атли. Это был худенький десятилетний мальчик с бледным лицом и синими, как у Хильдис, огромными глазами. Он был болезненным от рождения, и Регнвальд не раз уже имел повод пожалеть, что, когда мальчик родился, его не отнесли в лес на смерть. Все знали, что по ночам Атли душит Мара,[27] что из него не выйдет ничего путного, и ярл Мера стыдился, что на его древе возник столь чахлый побег. Но Ролло, который и сам был нелюбимым сыном в семье, с детства привязался к братишке, и мальчик искренне отвечал на чувство своего блистательного старшего брата. И все же сейчас Ролло был несколько озадачен, увидев его здесь.

Хильдис молча поставила перед ним тарелку. На вопрошающий взгляд Ролло она ровно проговорила:

– Я хочу, чтобы ты забрал Атли с собой. Ему все равно не будет жизни в Мере. А ты сможешь отвезти его в Упсалу,[28] где вещие женщины смогут вылечить его. Атли никогда не станет воином, но он мог бы как потомок хорошего рода стать жрецом в одном из святилищ наших богов.

Ролло, однако, выразил недовольство.

– Я, конечно, сделаю, как вы велите, матушка, но не лучше ли отправить Атли с Регнвальдом или Ториром, когда они отправятся торговать в те края, а не со мною, изгнанником, который не знает, куда направит свой драккар, где его ждет пристанище, и не будет ли его гнать все дальше и дальше месть конунга Харальда.

Хильдис вздохнула.

– Видит Фрейя,[29] что я вырываю свое сердце, расставаясь с Атли и с тобой. Но разве ты запамятовал, Ролло, что Регнвальд уже дважды пытался погубить младшего сына, которого он считает позором для себя?

Ролло нечего было на это возразить. Его мать была мудрая женщина, и она понимала, что Атли не прожить и месяца в этих краях, если он лишится защиты старшего брата. Викинг хмуро взглянул туда, где сидел мальчик, и невольно кивнул. Атли был худ, иссиня-бледен, да и выглядел гораздо младше своего возраста. Красивым его тоже нельзя было назвать, весь пошел в деда – Ролло Носатого. Однако у младшего брата были васильково-синие очи Хильдис, да и умом его не обидели боги. Сейчас, глядя на мать и Ролло, он явно догадывался, о чем идет речь, и вся его хрупкая фигурка и встревоженный взгляд выражали беспокойство. И прежде чем принять решение, Ролло уже улыбнулся Атли – и сейчас же понял, что возьмет мальчика с собой, ибо лицо его вмиг озарилось столь радостным и счастливым светом, что Ролло почувствовал себя не в силах разочаровать братишку. Что ж, сам виноват. Его улыбка послужила как бы обещанием, а Ролло готов был надуть хоть весь белый свет, но только не тех, кто ему верил.

Хильдис проследила за их взглядами.

– Хвала мудрым норнам, плетущим судьбы людей, что они дали мне двух таких сыновей. И не думай, Ролло, что брат будет тебе в тягость. Я видела вещий сон и знаю твердо – судьба маленького Атли будет благотворно влиять на судьбу моего великого Ролло.

Юноша задумался. Как и все викинги, он был суеверен, верил в гадание и вещие сны. А его мать обладала даром и видеть и толковать такие сны. Он вспомнил, как Снэфрид, когда они встретились перед Йолем, гадала ему на рунах и предсказала Ролло нежданного спутника в дорогу. И тогда он, мгновенно решившись, предложил ей побег. Он-то думал, что этим спутником станет она сама, а вышло, что им оказался Атли.

При мысли о Снэфрид он покосился в сторону завешенного медвежьей шкурой прохода к клети, где та отдыхала. Мать чутко уловила этот его взгляд и спросила с мучительной болью в голосе:

– Да хоть любишь ли ты ее, Рольв, или это одна только месть?

Ролло взглянул на мать.

– Разве Снэфрид недостаточно хороша, чтобы ее полюбить?

Он улыбнулся. Улыбка у него была дерзкая, веселая, совсем еще мальчишеская. Хильдис подумала, что в начале этого лета Ролло исполнится девятнадцать. Самая пора, чтобы взять себе жену. Но не о такой спутнице для сына мечтала Хильдис – Белая Ведьма из неизвестного рода, хитрая и коварная, сделавшая гордого конунга Харальда мягким как воск в своих руках. Люди говорили, что она зачем-то скупает у бедняков новорожденных детей, что не боится ночью уходить в одиночку в лес или гулять в полнолуние у могильных камней у края дороги.[30] Сколько ей лет? На вид она молода, но такое горькое знание жизни, такая зрелая мудрость таятся в ее разномастных глазах…

– Во всяком случае, – неожиданно для себя проговорила Хильдис, – если эта женщина ради тебя отказалась стать королевой Норвегии – она должна сильно тебя любить.

Насытившись, Ролло вытер тыльной стороной руки губы и рыгнул.

– Да, она меня любит. – Он опять улыбался своей дерзкой улыбкой. – Однако кто сказал, что я не сделаю Снэфрид королевой любой земли, какую выберу для себя? А Лебяжьебелая не так глупа, чтобы отказываться от короны ради драккара-изгнанника. Да будет тебе известно, мать, что Снэфрид первая предсказала мне великое будущее. И я не сгину, не уйду в чертоги Одина до тех пор, пока не стану великим правителем, пока моя слава не прогремит громче славы Рагнара Кожаные Штаны и Бьерна Железный Бок, пока я не завоюю себе столько же земель, как и мой отец – Ролло Пешеход.