— Все в Божьих руках, Атрет. Он все усмотрит.

— Ты умрешь.

— «Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться», — сказала она. И улыбнулась Атрету. — Что ни делается, все — к исполнению Его воли и для Его славы. Мне не страшно.

Атрет долго изучал ее лицо, потом кивнул головой, подавляя в себе эмоции, разрывавшие его изнутри.

— Пусть будет так, как ты говоришь.

— Все будет по воле Господа.

— Я никогда тебя не забуду.

— И я тебя, — сказала она. Она рассказала ему, как разыскать апостола Иоанна, потом положила свою руку на его руки и молча посмотрела на него взглядом, излучавшим мир и покой. — Ну а теперь иди из этой обители смерти и не оглядывайся.

Она вышла в темный коридор и позвала стражника.

Атрет стоял в коридоре с факелом в руке, когда пришел стражник и открыл дверь камеры. В тот момент Хадасса еще раз повернулась к Атрету и посмотрела на него своими добрыми глазами.

— Да благословит и да хранит тебя Господь, и да воссияет Его лик над тобой, и да будет Он милостив к тебе. Пусть Он обратит Свой лик к тебе и даст тебе мир и покой, — сказала она с доброй улыбкой. Отвернувшись, она исчезла во мраке камеры. Оттуда раздался шум приветствия заключенных, потом дверь с глухим и непреклонным звуком захлопнулась.

37

Хадасса осторожно прошла между узниками и снова села рядом с маленькой девочкой и ее матерью. Поджав колени, она положила на них голову. Она думала об Атрете, который был в плену горечи и ненависти, и молилась о нем. Она молилась о том, чтобы Юлия свернула с пути смерти, который она для себя выбрала. Она благодарила Бога за Децима, за то, что он вошел в Божье Царство, и молилась о том, чтобы Феба тоже нашла путь к Господу. Она молилась о том, чтобы Бог открыл Прометею путь к спасению. Она молилась о том, чтобы Бог проявил милость к Приму и Калабе. Всю оставшуюся ночь она молилась.

И, наконец, Хадасса подумала о Марке. Ее сердце сжалось от боли, и на глазах выступили горячие слезы. «О, Господи, Ты знаешь желание моего сердца. Ты знаешь, чего я хочу для него. Умоляю тебя, Господь, открой ему глаза. Открой ему глаза, чтобы он мог увидеть истину. Призови его к Себе, Господи, и пусть его имя будет записано в книге жизни».

Факел догорел, и кто–то заплакал в наступившей тьме.

— Мне страшно, — раздался чей–то женский голос.

— Господь оставил нас, — вторил мужской голос.

— Нет, — сказала Хадасса своим тихим и добрым голосом. — Господь нас не оставил. Даже во тьме не сомневайтесь в том, что Бог дал нам свет. Господь с нами. Он сейчас здесь. Он никогда нас не оставит.

Она тихо запела, и многие подхватили. Спустя минуту Хадасса снова склонила голову, используя то время, что ей осталось, чтобы помолиться за тех, кого она любила. За Марка, Фебу. И за Юлию.

Когда наступило утро, дверь открылась, и в камеру вошел молодой стражник, который накануне приходил с Атретом.

— Слушайте меня внимательно, — сказал он, глядя прямо в глаза Хадассе. — Сегодня вы умрете. И если вы хотите, чтобы все прошло быстро, запомните сейчас, что я вам скажу. Львы, которых морили голодом, не обязательно будут свирепыми. Они ослабели, и их легко напугать, особенно, когда толпа начнет шуметь. Вы для них — непривычная добыча. Дальше делайте так. Старайтесь вести себя как можно спокойнее. Поднимите руки широко вверх. Медленно пошевелите руками и подвигайтесь, чтобы львы поняли, что вы живы и не представляете для них угрозы. Тогда они сразу бросятся на вас. И все для вас кончится быстро. С минуту он помолчал, по–прежнему глядя на Хадассу.

— Все, за вами идут.

Хадасса встала.

— Да благословит тебя Господь за твою доброту.

Он отвернулся. Все узники поднялись и стали петь песнь хвалы Господу, и вся камера наполнилась их пением. Вошли другие стражники. С криками они стали выталкивать узников в темный коридор, потом наверх, по лестнице, к воротам. Хадасса услышала издалека тяжелый шум, напоминающий раскаты грома. Солнечный свет, отражавшийся в рыхлом песке арены, ослепил ее.

Послышался скрежет металла, это открывались ворота.

— Выходите на середину! — снова закричали стражники, выталкивая пленников на арену. — Быстрее! Пошевеливайтесь! — Раздался звук удара, и кто–то из узников закричал от боли и наткнулся на Хадассу.

Она взяла этого человека за руку и помогла ему дойти до ворот. Затем она улыбнулась ему, отпустила его и пошла на арену. За ней последовали остальные.

После нескольких дней пребывания во тьме солнечный свет показался Хадассе нестерпимым. Она подняла руки, чтобы закрыть глаза. В ее адрес, как и в адрес других узников со всех сторон стали раздаваться насмешки и оскорбления. «Позовите своего Бога, может, Он спасет вас!» — закричал кто–то, и эти слова были подхвачены дружным хохотом толпы. «Уж больно они худы, львы будут недовольны!» — закричал другой, и в узников полетели гнилые фрукты, овощи и обглоданные кости. «Выводите львов! Выводите львов!»

Хадасса посмотрела наверх, на эту беснующуюся толпу, опьяненную своей жестокостью и жаждущую крови, ее крови. «Боже, будь милостив к ним», — прошептала она, и ее глаза наполнились слезами.

Когда раздалось львиное рычание, Хадасса почувствовала знакомый холод, от которого все замерло у нее внутри. У нее перехватило дыхание, а во рту пересохло. К Хадассе приближался ее старый враг, но она знала, как с ним бороться. Собрав все силы, она обратилась с молитвой к Господу.

«О, Иисус, будь со мной сейчас. Будь рядом и дай мне силы, чтобы я могла прославить Тебя», — молилась она. К ней снова пришло спокойствие, страх отступил, и она ощутила радость от того, что она пострадает за Господа.

Открылись другие ворота, и толпа дико закричала, когда на арену выпустили около десятка львов. Испугавшись шума толпы, звери прижались к стенам, не обращая никакого внимания на группу изможденных узников, стоявших посередине арены.

— Мама, я боюсь, — захныкала девочка.

— Помни о Господе, — ответила ей мать.

— Да, — улыбаясь, сказала девочке Хадасса, — Помни о Господе. — Она отделилась от остальных узников и спокойно пошла к центру арены, запев песнь хвалы Богу.

Толпа взревела еще громче. Рабы стали тыкать львов тупыми копьями, отгоняя их от стен. Те, огрызаясь, стали недовольно отступать к центру арены. Одна львица повернулась в сторону Хадасса и припала к земле. Продолжая петь, Хадасса медленно раскинула руки и подняла их вверх. Видя, что стоящая перед ней фигура жива и ничем ей не угрожает, львица бросилась на девушку под рев пришедшей в неистовство толпы. Расстояние между ними моментально сократилось, и львица, высунув когти и разинув пасть, прыгнула на выбранную жертву.

* * *

Юлия засмеялась и толкнула Марка в бок.

— Не смеши меня больше так, Марк, — сказала она, удобно откинувшись на скамье, не в силах удержаться от хохота.

— Могу же я повеселить свою любимую сестренку, — отозвался он, также откинувшись на спинку скамьи и удобно поставив ноги на маленькую подставку. — Ты ведь так жаждала пообщаться со мной.

— Кто же еще умеет так рассмешить меня, как не ты? — заметила Юлия и щелкнула пальцами. — Не отвлекайся, девочка, — сказала она, и ее новая служанка снова замахала над ней опахалом. Марк слегка улыбнулся, разглядывая изящный стан служанки.

— Что, новое приобретение?

— Я рада, что ты стал таким, как раньше, — удовлетворенно сказала Юлия. — Она мила, не правда ли? Уж, по крайней мере, гораздо красивее Хадассы, — добавила она, исподтишка взглянув на него.

Марк рассеянно усмехнулся и стал смотреть на выходящих на арену гладиаторов, которые приветствовали зрителей. Сегодня он не хотел думать о Хадассе. Он пришел на зрелища, чтобы забыться.

И кровопролитные схватки должны были послужить прекрасным успокоительным средством и избавить Марка от подавленного состояния.

— Сегодня сражаются Капито и Секунд, — сказал он, зная, что Юлия наблюдает за ним. Она была сегодня какой–то задумчивой, и он не знал, почему.

— Да, я читала. Как думаешь, кто победит?

— Секунд.

— О-о, но он такой скучный. Ковыляет по арене, как старый бык.