— Вот именно благодаря такому ковылянию он все время побеждает, — сказал Марк. — Он только ждет своего момента, а потом безошибочно нападает. — Торжественная часть тем временем закончилась, колесницы с гладиаторами уехали с арены. Снова раздались громкие звуки труб, возвещающие о начале зрелищ. Зрители зашумели, стали переговариваться между собой. Марк встал.

Юлия тоже привстала.

— Ты куда?

— Пойду, куплю немного вина. — Марк посмотрел на безоблачное небо. — Уже жарко. От навесов все равно никакого толку.

— У меня есть вино, высшего качества, нам с тобой хватит на весь день. Не уходи. Зрелища уже начинаются.

— В начале все равно ничего интересного не будет. Скормят львам каких–нибудь преступников. Настоящие поединки начнутся нескоро.

Юлия удержала его.

— Сядь, Марк. Мы и так с тобой редко общаемся. А за всем тем, что нам нужно, сходить может и Прим. Правда, Прим?

— Конечно, дорогая. Все, что только душа твоя пожелает.

— Садись, Марк, — умоляюще сказала Юлия, — ну пожалуйста. Мы давно не ходили с тобой вместе на зрелища. И мне никогда не было так весело, как в те дни, когда я была с тобой. Ты так хорошо разбираешься во всем, что произойдет, чем все кончится. Всегда помогаешь мне заметить то, на что я сама никогда бы не обратила внимания.

Марк сел рядом с ней. Он чувствовал, как она волнуется.

— Что случилось, Юлия?

— Ничего, кроме того, что я хочу, чтобы все между нами было, как прежде. Я хочу вернуться к той жизни, какая была у нас в Риме, еще до того, как я вышла за Клавдия, до того, как кто–то встал между нами. Ты помнишь, Марк, как ты впервые привел меня на зрелища? Мне тогда было так весело. Я была таким ребенком. Ты смеялся надо мной, потому что меня тогда легко было смутить. — Она невольно улыбнулась от воспоминаний.

— Однако ты быстро ко всему привыкла, — грубовато заметил Марк, усмехнувшись.

— Да, и ты мной гордился. Ты еще сказал, что я настоящая римлянка. Помнишь?

— Да, я помню.

— Все будет по–прежнему, Марк. Обещаю тебе. С завтрашнего дня мы забудем все, что было между нами потом. Мы забудем всех, кто нас обидел.

Слегка нахмурившись, Марк прикоснулся к ее щеке. Он вспомнил о Кае и об Атрете. Юлия никогда не упоминала ни об одном из них, но он знал, что оба оставили в ее душе раны, глубокие раны, которые она скрывала даже от него.

— Ты любишь меня, Марк? — спросила Юлия, и в ее глазах отразилась ревность.

— Да, конечно.

Но Юлия видела, что эта любовь была уже не такой, как когда–то. Лицо брата стало каким–то настороженным, в нем отражалась какая–то боль. Но скоро все изменится. Сегодняшний день уничтожит прошлое и исцелит его раны — и ее тоже.

— Ты единственный человек, на которого я могу положиться, Марк, — сказала Юлия и взяла его за руку. — Ты единственный человек, который любит меня, что бы я ни делала. Другие только встают у нас на пути и хотят все изменить. Пусть же они получают свое. Нам с ними не по пути.

— Но я никогда не переставал любить тебя, Юлия.

— Возможно, ты и прав, но между нами многое изменилось. И это произошло по вине других людей. Я видела, как ты иногда смотрел на меня: как будто я стала для тебя совсем чужой. Но ты же знаешь меня, Марк. Ты знаешь меня так же хорошо, как самого себя. Мы с тобой практически одинаковы, две горошины из одного стручка. Ты просто забыл об этом.

Ее рука была холодной и твердой.

— Что случилось, Юлия? — повторил Марк, глядя на нее тревожным взглядом.

— Ничего, — сказала она. — Все хорошо. Или будет хорошо. Я в этом просто уверена.

— В чем?

— У меня для тебя сюрприз, Марк.

— Какой сюрприз?

Она засмеялась.

— Ну уж нет. Сейчас я тебе ничего не скажу. Подожди, и все увидишь. Правда, Калаба?

Калаба слегка улыбнулась своими холодными черными глазами.

— Зрелища уже начались, Юлия.

— О, да, — увлеченно сказала Юлия, еще крепче сжав в своей руке руку Марка. — Да, зрелища начались. Давай смотреть, Марк. Сейчас увидишь, что я тебе приготовила.

Марка охватило ужасное предчувствие.

— Что ты сделала? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос оставался спокойным и твердым.

— Смотри! — сказала Юлия, указывая правой рукой. — Открывают ворота. Видишь их? Грязные, вонючие твари. Они заслужили смерти. Все до единого. Смотри! Видишь? Христиане!

Чувствуя, как сердце у него подпрыгнуло, Марк смотрел, как на арену выходят отвыкшие от солнечного света узники.

О боги!..

Даже издали он сразу узнал Хадассу. Ему казалось, что сейчас у него остановится сердце.

— Нет! — закричал он, но его крик в реве толпы был подобен шепоту. Марк не хотел верить своим глазам.

— Да! Это Хадасса, — сказала Юлия, увидев, как побледнел ее брат. — И сейчас она получит то, что заслуживает.

Марк смотрел, как Хадасса спокойно шла впереди, а за ней шли остальные узники.

— Что ты натворила, Юлия?!

— Я слышала, что она тебе сказала! Я слышала, как она отвергла твою любовь. Она поставила своего Бога выше тебя, и ты сказал, что пусть она остается со своим Богом. Вот она сейчас и отправится к Нему.

— Неужели это ты? — в голосе Марка были отчаяние и ненависть. Он вырвал свою руку из объятий Юлии, ему хотелось ударить сестру. — Что она тебе сделала?

— Она сама этого хотела. Я взяла ее с собой на пир к Вителлию.

— Ты же знаешь, что Вителлий ненавидит иудеев!

— Да, ненавидит, и правильно делает. Потому что это самый мерзкий народ на земле! Ты бы видел, сколько в них гордости. Они становятся непокорными уже в утробе матери. И она не отреклась. Я видела это. Я сама это видела! Она стояла передо мной и смотрела на меня такими томными, грустными глазками, как будто жалела меня.

— Но она же спасла тебе жизнь! Или ты забыла, как Кай едва не убил тебя? И после этого ты отправляешь ее на смерть?

— Она рабыня, Марк. И когда она меня защищала, она лишь делала то, что должна была делать. Мне что, благодарить ее за это? Да ее жизнь и гроша ломаного не стоит.

Марк почувствовал, как в нем нарастает такое отчаяние, что он едва мог дышать.

— Ее жизнь — для меня все! Я люблю ее! — закричал он.

Тут толпа дико взревела, Марк повернулся и увидел, что на арену вышли львы. Он вскочил на ноги.

— Нет! Она ни в чем не виновата! Она не причинила никому зла!

— Никому? — Юлия встала рядом с ним, схватив его за руку. — Она поставила своего Бога выше тебя. Она поставила своего Бога выше Рима! Она — смрад для моих ноздрей, заноза в моем теле, и я хочу уничтожить ее, чтобы она исчезла с лица земли. Я ненавижу ее! Ты слышишь? — Она повернулась к арене. — Да! Отгоните львов от стены!

— Нет! — Марк отшвырнул Юлию. — Хадасса, назад! Наза–а–ад!

— Отгоните львов от стены! — закричала Юлия с еще большим остервенением.

— Нет! — продолжал кричать Марк, отталкивая вцепившуюся в него сестру. — Хадасса, вернись назад!

Рев толпы стал еще громче, когда Хадасса спокойно пошла к центру арены. Львица пригнулась. Хадасса медленно раскинула руки в стороны и подняла их вверх, как будто приветствуя дикое животное, которое уже мчалось на нее.

— Не–е–ет! — снова закричал Марк, и его лицо исказилось от страха и боли, когда он увидел, как львица сбила девушку с ног. В этот момент он отвернулся — и почувствовал, что в нем как будто что–то умерло.

— Все! — победоносно воскликнула Юлия. — Все кончено!

По трибунам пронесся неудержимый гул восторга. Зарычали другие львы. Раздались крики страха и боли, и кто–то возле Марка засмеялся: «Смотри, как они разбегаются!» — другой вторил ему: «А ты глянь, как эти львы дерутся за первую девчонку!».

И в этот момент Бог ответил на молитву Хадассы.

Марк снова повернулся к арене, и его глаза вдруг открылись, когда он уставился на Хадассу, лежавшую на песке, на ее изорванную и окровавленную тунику. Над ее телом дрались две львицы, раздирая друг друга своими когтями. Одна вцепилась зубами в ногу Хадассы и пыталась оттащить ее в сторону. Другая снова напала на первую.

— Я отплатила ей за все, что она с нами сделала, — сказала Юлия, хлопая Марка по плечу. — Теперь о ней можно забыть.