Оливия Уэдсли - Вихрь

Потолок огромной комнаты разделялся на восемь дугообразных сводов, окруженных широкой полосой матового золота. Вверху, в центре средней арки, были изображены звезды. Человек, которому принадлежал этот звездный золотой потолок, глядел на них со своей постели, не отводя суровых воспаленных глаз. На дворе падал мелкий снег; человек мог видеть через большие окна длинные полосы тусклого серого неба, прорезанные там и сям высокими ветвями сосен.

Жизнь этого человека уходила молчаливо и быстро, как падающий снег.

Он хотел умереть в одиночестве; изредка, без шума, заглядывала какая-нибудь сиделка или священник; он их видел, хотя ничем этого не обнаруживал, и только слабая усмешка раздвигала его тонкие губы. Он понимал опасения его сиделок, что он может умереть в их отсутствие, и они будут отвечать перед докторами; но его воля была сильнее.

Он опять вперил глаза в своды над своей головой; эти своды простояли пятьсот лет. Пять столетий! Его выдающиеся скулы покрылись тусклым румянцем. В его сознании, что все это пять веков принадлежало его роду, переходя от отца к сыну, была какая-то гордость. Его имя не прекратится: у него есть наследник, Карл-Фридрих.

В комнате становилось темнее; снаружи слышалось завывание метели. Угрюмая темнота всегда была ему не по душе; он любил проводить жизнь в ярком освещении. Пусть бы заглянула одна из этих глупых сиделок или хоть священник. Фон Клеве уныло вздохнул. Затем взгляд его обратился к низкой двери, которая начала медленно раскрываться. Наконец она совсем раскрылась, и маленький мальчик вошел в комнату.

— Зажги свет, — произнес фон Клеве глухим голосом.

Ребенок серьезно посмотрел на него; он был одет в синее джерси и коротенькие фланелевые штанишки; между белыми штанишками и такими же чулочками виднелась полоска загорелой кожи.

Он прошел через всю комнату, подошел к электрической кнопке и стал на цыпочки. Но дотронуться не удалось.

Он обернулся к кровати.

— Слишком высоко, — заявил он важно и как бы с упреком.

Еще раз попытался, ставши на самый кончик тупых носков. Опять неудача, сопровождаемая тяжелым вздохом. Он попробовал в третий раз. Крик! Комната осветилась.

— Подойди сюда, — раздался голос с кровати. Карл-Фридрих подошел; он чуточку испугался, но знал, что маленькие дети должны слушаться.

— Дай мне руку, — сурово произнес фон Клеве. Карл-Фридрих вложил свою теплую маленькую ручку в ледяную белую руку, лежавшую на одеяле.

— Я… я… я сейчас вытру о штанишки, — робко сказал мальчик, — на лестнице я нечаянно упал на Джемса, а его лапы были грязные.

— Кто это Джемс?

— Это новая собака; у нее нос такой мокрый, такой мокрый, и…

— Успокойся.

Воспаленные черные глаза пристально смотрели в широко раскрытые серые глаза ребенка. Карл-Фридрих выдержал этот взгляд, хотя ему было немножко не по себе.

Фон Клеве обратился к нему со слабой улыбкой:

— Ты боишься меня?

Карл-Фридрих молча кивнул головой. В его глазах стояли две крупных слезы.

— Да, — сказал он.

— Как ты попал ко мне?

Одна слезинка упала горячей каплей на холодную белую руку.

— Я хотел посмотреть потолок, — объяснил он жалобным голосом. — Звезды и разводы. Я не знал, что вы здесь.

— Это хорошо, что ты зашел. Карл-Фридрих еще гуще покраснел.

Я только чуточку приоткрыл дверь… — робко начал он.

— Слушай, — прервал его фон Клеве, — у меня осталось мало времени, а я должен сказать тебе одну вещь. Ты знаешь, что значит обещать?

— Да.

— Что это значит?

— Держать слово.

— Крепко держать данное слово.

— Крепко держать его, папа.

Фон Клеве внезапно с силой сжал маленькую ручку.

— Этот потолок со звездами и разводами скоро будет твоим. Твоим, понимаешь? Я отдаю все это тебе, а взамен ты мне дашь обещание. Повторяй за мной: «Клянусь не отступать от своей веры». Повтори это слово в слово.

— Клянусь не отступать от своей веры… Тонкий голосок звучал решительно. Фон Клеве привлек мальчика к себе. Его собственный голос слабел, и дыхание прерывалось.

— Еще запомни один мой совет, — произнес он полушепотом. — Женись рано, не так, как я.

Он рассмеялся горьким смехом. Маленький Карл-Фридрих даже всхлипнул от страха. Полными слез глазами он уставился в мерцающие на потолке золотые звезды.

— Теперь… — пролепетал он, — можно мне уйти?

Фон Клеве не слышал его. Он выпустил руку ребенка; его острые глаза как будто затуманились и остекленели. В дверях показалась голова в белом чепце. При виде Карла-Фридриха сиделка быстро вошла в комнату.

Она подбежала к кровати, нагнулась к больному, затем бросилась к столу за каким-то лекарством. Карлу-Фридриху показалось, что комната в один миг наполнилась народом. Вошли другие женщины в синих платьях с белыми передниками, вошел священник, за ним мальчик в красном одеянии со шнурками; воздух наполнился тяжелым сладким ароматом. Забившись в угол, Карл-Фридрих смотрел на все происходящее вокруг него. Маленькая незаметная фигурка, будущий владелец замка со всеми его чудесами и богатствами…

Он уже собирался ускользнуть, когда вошла его мать. Он увидел ее ищущий взгляд, которым она провела по комнате. Он хорошо знал этот взгляд, всегда искавший его.

— Мама! — прошептал он радостно.

Он ухватился за ее подол, когда она проходила мимо. В одно мгновение ее руки обхватили его, и нежное лицо прижалось к его маленькой твердой головке.

— Детка, что ты здесь делал?

— Разговаривал с папой.

Он тяжело вздохнул. Теперь, когда возбуждение упало, прошла разговорчивость, но вместе с тем и всякая натянутость. Он снова стал четырехлетним ребенком.

— Милый, я всюду искала тебя.

Он сразу стал ей рассказывать историю с Джемсом. Вдруг раздался голос фон Клеве, прервавший тишину в комнате:

— Ирэн!

Она подошла к кровати.

С другой стороны кровати, несколько поодаль, стоял священник с распятием в руках; его лицо наполовину было скрыто тенью. Позади его красным и белым пятнами выделялись церковные прислужники. У подножия кровати столпились сиделки.

Ирэн стояла одна с Карлом-Фридрихом, который крепко держал ее за руку.

— Отошлите всех, — сказал фон Клеве. — Вы слышали, отошлите их!

Священник удалился; за ним, не скрывая своего неодобрения, последовали сиделки. Ирэн с мальчиком и ее муж остались одни.

— Вы должны быть довольны; теперь вы получите возможность выйти замуж за того, кого любите!

Краска покрыла лицо Ирэн.

— Карл, — сказала она мягко, — зачем вы мучите себя и меня? Вы хорошо знаете, что такого человека нет.

Он попробовал засмеяться, но у него было слишком сухо в горле.

— Вы были безупречной женой, чистой и холодной как лед, — произнес он насмешливо. — Ваш духовник и ваши друзья превозносят вас: чего еще остается желать женщине?

Его голос ослабел, он тотчас опять оживился.

— Имейте в виду только следующее: если вы вторично выйдете замуж, вы потеряете половину того, что вам отказано, и Карл-Фридрих на десять лет раньше вступит в наследство.

Ирэн наклонилась, мягко высвободила свою руку, которую держал Карл-Фридрих, и вывела его из комнаты, велев идти к няне. Он послушно пошел и вскоре исчез за поворотом лестницы.

— Отослали сына, чтобы мои слова не осквернили его слух? — с трудом произнес фон Клеве.

Ирэн внезапно опустилась на колени возле кровати.

— Карл, — сказала она голосом полным сострадания, — неужели и теперь, когда ваш конец близок, вы не можете быть добрым со мной? Я так старалась быть вам хорошей женой, во всем вам подчинялась. Моя ли вина, если вы не обращали на меня внимания, не заставили меня полюбить себя?

Фон Клеве сделал слабое движение.

— Конечно, во всем виноват я один, — сказал он, с трудом шевеля сухими губами. — Женщина все может простить мужчине, кроме равнодушия! В восемнадцать лет, Ирэн, когда вы выходили замуж за меня, вы были, простите меня, слегка скучноваты. Но вы очень подходили к положению, которое должны были занять! Разумеется, я должен был притвориться влюбленным в вас, теперь это для меня ясно. Но тогда меня сбила с толку Найла Явонска. Впрочем, к чему вспоминать?